Рейс вдовы - Стоктон Фрэнк Ричард. Страница 2

— Я тоже думаю, что этого ни с кем еще не случалось, — сказала вдова.

Капитан Бэрд посмотрел на капитана Сандерсона. Тот вынул трубку изо рта и сказал, что за все время своих кругосветных путешествий ему никогда не приходилось видеть ничего настолько необычайного, как то, что случилось с одним громадным пароходом, на котором он находился. Пароход этот в густом тумане наскочил на остров. Все на борту думали, что пароход разбился, но у этого парохода были двойные винты, и он шел с такой быстротой, что опрокинул остров вверх дном и проплыл над ним.

— Теперь мне часто приходится слушать, что моряки, плавающие в этих широтах, видят корни деревьев и подвальные этажи домов.

Капитан Сандерсон снова сунул трубку в рот, а капитан Бэррис вынул свою изо рта.

— Однажды я плыл на судне, груженном обелисками, — начал он. — Судно это совершало регулярные рейсы между Египтом и Нью-Йорком. На борту находился громадный обелиск. Обелиски обычно перевозят так: в корме судна пробивают дыру и в нее всовывают обелиск, тупым концом вперед. Обелиск, который мы везли, протянулся почти во всю длину судна, от кормы до носа. Мы уже дней десять находились в плавании, шли при сильном встречном норд-осте, машины работали полным ходом, как вдруг впереди показались буруны. Капитан сразу понял, что мы можем сесть на мель. Если бы на борту не было обелиска, мы, конечно, могли бы проскочить через мель, но судно наше слишком глубоко сидело в море.

Через какие-нибудь пятьдесят пять секунд мы должны были потерпеть кораблекрушение. Но капитан не растерялся: он приказал дать полный ход, и мы врезались в землю. Судно остановилось так внезапно, толчок был так силен, что обелиск бросило вперед, он проскочил через дыру в носу и упал в море. Как только обелиск свалился в воду, пароход стал настолько легким, что всплыл над подводными камнями, и мы легко прошли через мель. Когда пароход врезался в землю, от толчка один матрос свалился в воду. Заметив, что недостает одного человека, мы вернулись назад и быстро нашли его. Дело было так. Когда обелиск свалился в море, его нижний конец, толстый и тяжелый, сразу опустился на дно. Коснувшись дна, он принял стоячее положение, на пять с половиной футов выдаваясь над водой. Свалившийся за борт матрос поплыл на обелиск.

Это был длинный красивый обелиск, египтяне глубоко вырезали на нем свои иероглифы, и матрос легко цеплялся за них руками и ногами, и когда мы подъехали к матросу, чтобы снять его, он сидел высоко на остром конце обелиска. Конечно, можно пожалеть, что обелиск остался в море, и надо полагать, он стоит там до сих пор, — я что-то не слыхал, чтобы компания пыталась поднять его.

Капитан Бэррис сунул в рот свою трубку и взглянул на капитана Дженкинсона, который вынул трубку и начал:

— Мой рассказ будет про акулу. Мы проходили мимо берегов Ньюфаундленда, время было летнее — в июле, но в море было много льда, и мы попали в самую гущу айсбергов. Невдалеке от нашего судна мы заметили один айсберг, который показался нам таким интересным, что капитан и три матроса подплыли к нему в шлюпке, чтобы получше рассмотреть. Лед был настолько чистый и прозрачный, что можно было видеть насквозь. Прямо посредине этой ледяной глыбы, не больше как в трех футах от линии воды была видна крепко замурованная во льду огромная страшная акула, футов четырнадцати в длину — настоящий пожиратель людей. «Черт возьми! — сказал капитан. — Первый раз в жизни вижу такие чудеса. Непременно надо достать эту акулу!» Тут один из матросов говорит, что ему показалось, будто акула моргнула глазом, но капитан не поверил ему и ответил, что акула эта сама как кусок льда и моргать ни в коем случае не может. Видите ли, капитан этот был неглупый человек, и он знал, что киты — теплокровные животные, они замерзают, если их замуровать в лед, но он забыл, что акула не кит и что она животное с холодной кровью, как лягушка. И бывали случаи, когда лягушка, замурованная в скале, оставалась живой тысячи лет, как бы ни было холодно, и когда скалу разбивали, из нее выпрыгивала лягушка. Но, как я уже сказал, капитан забыл, что акула — животное с холодной кровью Вы, сударыни, как женщины и хозяйки, прекрасно знаете, что если взять иголку и загонять ее в кусок льда, то лед расколется. У капитана была с собой иголка для шитья парусов, и он начал загонять ее в лед, туда, где была акула, и ледяная глыба раскололась. И как только лед треснул, капитан понял, что матрос был прав: акула только взмахнула хвостом и быстрее молнии скрылась в море.

— Вот небось обрадовалась! — воскликнула Дорка, забыв о предыдущем рассказе (настолько сильно она была увлечена).

— Да, — сказал капитан Дженкинсон, — акула-то обрадовалась, да капитану пришлось горько. Акула эта, может быть, голодала уже тысячу лет, и, конечно, она сразу проглотила капитана.

— И правда, с вами, моряками, случается немало удивительных приключений. Самое удивительное в них то, что все они правдивы, — сказала вдова.

— Да, — подтвердила Дорка, — это самое удивительное!

— Но вы вряд ли могли бы подумать, — продолжала вдова Дэккет, переводя взгляд с одной скамейки, на которой сидели моряки, на другую, — что я тоже могу рассказать о приключении на море. И, если хотите, я расскажу.

Капитан Бэрд посмотрел на нее с некоторым удивлением.

— Было бы желательно послушать вас, сударыня, — сказал он. — С удовольствием послушаем.

— Да, да! — сказал капитан Бэррис, а остальные подтвердили это дружным кивком.

— Дело было давно, — начала миссис Дэккет, — когда я еще жила на берегу залива. Мужа моего в ту пору не было дома. Однажды утром моя золовка, которая жила на другом берегу залива, передала мне с одним парнем, проезжавшим мимо моего дома верхом на лошади, просьбу одолжить ей немного керосину для лампы. Эту лампу она всегда ставила на окно, когда ее муж уходил в море ловить рыбу. Она обещала вернуть мне керосин, как только достанет. Парень должен был заехать ко мне на обратном пути, чтобы отвезти керосин золовке, но он так и не заехал, а может быть, совсем и не возвращался назад. Часов в пять вечера я уже начала беспокоиться — я хорошо знала, что если у моей золовки не будет к вечеру керосина для лампы, то к полуночи у нее может не быть мужа. И я сказала себе: «Я во что бы то ни стало должна доставить ей керосин». Конечно, я не знала, что может случиться, но выход был только один: сесть в лодку и отвезти керосин золовке. Обойти по суше залив было невозможно — не хватало времени. Но беда в том, что я так же умела управлять лодкой, как вы, моряки, умеете крахмалить белье. Однако размышлять долго не приходилось. Я налила в жестянку галлон керосину, чтобы ей хватило надолго, пошла на берег залива, отвязала лодку, поставила в нее жестянку, села сама и оттолкнулась от берега. Когда я уже находилась примерно в четверти мили от берега…

— Сударыня, — прервал ее капитан Бэрд, — вам пришлось грести или у вас была парусная лодка?

Вдова с минуту смотрела на капитана.

— Нет, — сказала она. — Я не гребла. Я забыла захватить из дому весла. Да они мне были и не к чему — я не умела грести, и если бы лодка была с парусом, то я тоже не знала бы, что с ним делать. Я просто пользовалась рулем, и лодка шла прекрасно. С рулем я знакома с детства и знаю, как им править. Взявшись за ручку руля, я просто вертела ее из стороны в сторону, и лодка быстро двигалась вперед, и я, знаете…

— Сударыня! — воскликнул капитан Бэрд, и все его товарищи вынули трубки изо рта.

— Да, вот таким способом я плыла в лодке, — продолжала вдова, не останавливаясь ни на минуту. — Большие пароходы двигаются с помощью винта, а я заставила таким же способом работать руль, и все шло как нельзя лучше. Но когда я уже была в четверти мили от берега, внезапно разыгрался страшный шторм. Где-то над морем пронесся тайфун или циклон, и в залив катились волны вышиной с дом; они ударялись о берег и откатывались назад, в море. Встречая по пути новые волны, катившиеся из моря, они с невероятной силой и грохотом сталкивались и разбивались одна о другую. Лодчонку мою носило по волнам, как пушинку ветром; когда она носом налетала на волну, корма повисала в воздухе, и тогда руль вертелся и жужжал, как сепаратор без молока. Гремел гром, сверкала молния, и три морские чайки, напуганные так, что глаза у них вылезали на лоб, спустились на лодку и уселись на ней, забыв в эту страшную минуту даже о том, что человек — их заклятый враг. В кармане у меня было несколько сухариков — я прихватила их на случай, если мне захочется перекусить, когда буду плыть, — и я раскрошила эти сухарики и покормила несчастных птиц. Потом я стала обдумывать, что мне делать дальше, так как положение становилось хуже с каждой минутой, — мою лодчонку так швыряло, кружило и бросало то на один бок, то на другой, то вперед, то назад, что уже давно была бы в воде, если бы не держалась изо всех сил за руль. И тут я вспомнила о жестянке с керосином, но уже, собираясь вытащить пробку, вдруг почувствовала угрызения совести: «Неужели я вылью этот керосин в море и этим погублю мужа моей золовки?» Но потом я утешила себя тем, что весь керосин ей сегодня не потребуется, а на другой день она, быть может, достанет, и вылила примерно стакан керосина в море. Если бы вы, моряки, только видели, какое необыкновенное действие оказал этот керосин! В три секунды — и не больше как в пять — вода вокруг моей лодки, площадью примерно с хороший двор, стала гладкой как стол, прозрачной как стекло и настолько соблазнительной на вид, что три чайки тотчас выпрыгнули из лодки и начали плавать вокруг, чистить свои перышки и глядеться в прозрачные глубины, хотя должна сказать, что одна из них сильно поморщилась, когда окунула клюв в воду и отведала керосину. Теперь я могла спокойно посидеть в лодке и отдохнуть посреди бушующего моря. Это казалось каким-то чудом: вокруг меня ревели и вздымались волны выше крыши вот этого дома; их верхушки, сталкиваясь, закрывали хмурое небо, которое раздирали беспрерывные вспышки молнии, а гром грохотал так, что заглушал рев моря. И не только над головой и вокруг меня творилось такое, что страшно было посмотреть, но и подо мной не лучше. В лодке была дыра шириной в ладонь как раз у меня под ногами, и сквозь эту дыру я смотрела на дно и видела там…