Посланник Бездонной Мглы - Чешко Федор Федорович. Страница 23

В тот день Раха так и не сумела зазвать сына к вечерней работе. Встревожившись, она отправилась на поиски, но у перелаза наткнулась на распираемую новостями Гурею.

Хон, еще засветло возвращаясь из Десяти Дворов, где починял просевшую кровлю, тоже повстречался с говорливой соседкой, а потому не удивился, застав жену плачущей. И словам ее горьким тоже не удивился:

– Ну что, рад небось, древогрыз ты старый? Выпросил у Бездонной милости, чтоб сыночка моего, хворостиночку, отобрала, девке бесстыжей отдала? С глаз пропади, объедок, сморчок плешивый!

Естественно, что уже на следующий день о случившемся знала вся Галечная Долина. Однако в Лефа с Лардой никто и не думал тыкать пальцами. Ничего возмутительного (да и вообще достойного особого внимания) в их поведении усмотрено не было.

В общине всего одна девка готова осенью покинуть родительский очаг и всего один парень дорос до выбора, причем родители их происходят из разных родов. Так чего ж удивляться, если эти двое заранее уразумели, что самой Бездонной назначено им вместе быть? И опасаться худого тоже не приходится: не такие отцы Хон и Торк, чтобы дети их на бесстыдство решились. Так что все к лучшему вышло – ясно теперь, что празднество выбора пройдет гладко и весело, без тех досадных недоразумений, которые порой надолго омрачают жизнь всему обществу.

Даже Раха мало-помалу перестала всхлипывать и вроде как повеселела. Это оттого, что у Хона хватило терпения растолковать вконец одурелой жене очевидное каждому: никто и не думает забирать у нее Лефа. Обычай единственный раз в жизни дает бабе волю – самой себе мужика выбрать. А уж где ей с ним жить потом, то мужниным родителям решать: так испокон веков повелось. Захотят – при своем очаге обитать позволят, не захотят – отдельную хижину должны сыну поставить да отрезать пол-огорода на пропитание. И даже самые старые старики помнят лишь один случай, чтобы девка привела выбранного своего на жительство под собственный родительский кров. И то потому лишь случилось такое, что хижину мужнину, а с нею и всех его родичей, за день до выбора завалил камнепад.

Стало быть, ничего худого Рахе Лардин выбор не принесет, наоборот даже. И сын останется у нее, и дочка негаданная объявится, помощница. А там, глядишь, может, к будущему лету Бездонная внуком облагодетельствует… Ой, нет, нет, и думать об этом нельзя: сглазится, отпугнется…

Так Хон жену свою утешал да вразумлял (хоть бабе подобные вещи куда лучше мужика знать бы следует), сам же хмурился, кусал губы. Отчего? Это стало понятно Лефу еще через день, когда перед самой смертью одряхлевшего солнца зашел к ним в хижину Витязь.

Гостя усадили на самую удобную скамью, Раха заметалась, собирая ужин получше (ведь сам Нурд, запросто, по-дружески, – да у Гуреи от зависти язык почернеет!).

Витязь, впрочем, от пищи отказался и упросил намотавшуюся за день женщину не хлопотать, а сходить лучше к Торковой Мыце.

– Напасть у нее в огороде случилась какая-то непонятная, – пояснил он. – Может, присоветуешь чего? Хоть такого, верно, и тебе видеть не приходилось. Мыца говорит…

– Много она разумеет в огородных напастях, Мыца твоя! – Раха фыркнула негодующе, направилась к выходу. – Ты не уходи только, Нурд, я вернусь скоро да накормлю тебя, у меня вкусное есть. А пока бражки отведай – вон она, в горшке, бражка-то. Только ты, Нурд, сам ее пей, а Хону не позволяй. Не для него она припасена – для гостей.

Хон был в восхищении. Ведь от очага до полога четыре шага всего, и шла Раха быстро, а столько всего успела сказать! Однако «скоро вернусь» – это вряд ли. Раньше полночной поры ждать ее не стоит.

Он собрался поделиться своими размышленьями с Нурдом, но только лишь глянул ему в лицо, как сразу потерял всякое желание балагурить.

Витязь невесело улыбнулся:

– Уж прости меня – нарочно я Раху твою спровадил. Разговор у меня к тебе серьезный, не для женского уха.

– Мне тоже уйти? – сидевший на ложе Леф отложил виолу и привстал.

– Тебе виднее, – пожал плечами Нурд. – Я, правда, сказал, что разговор будет не для женских ушей, а ты вроде как на парня похож… Или мы с Лардой ошибаемся?

Леф покраснел, спешно уселся обратно. Помолчали. Потом Хон не выдержал, заторопил:

– Ну говори же! Чего тянуть?

– Еще Торк подойти должен, – Витязь оперся спиной о стену, прикрыл глаза. – Потерпи.

Терпеть пришлось недолго – Торк появился через несколько мгновений. Выглядел он очень усталым и смущенным, будто не знал, как теперь держаться ему с давним другом и добрым соседом. Хон, кстати, тоже этого не знал. Почему-то вспомнилось, как Торк, заподозрив бродячего менялу в злоумышлении на дочкину невинность, взял нож и отправился заподозренного менялу резать. И ведь зарезал бы – без суеты, хладнокровно и споро, как делал все, за что брался. Зарезал бы, если б Куть не рассказал, что не успел меняла сотворить задуманную им пакость. А нынче ведь не найдется такого Кутя. Нынче воротившемуся с многодневной охоты Торку могли такого понарассказывать – вообразить жутко…

Хон посмотрел соседу в лицо, тот ответил таким же стесненным взглядом, и оба вдруг улыбнулись с видимым облегчением, перевели дух.

Леф, при появлении Торка словно окаменевший, тоже обмяк, задышал. Очень он опасался, что Лардин родитель как-нибудь не по-доброму истолкует произошедшее. Хвала Бездонной, опасения оказались напрасными.

Все еще улыбаясь, охотник присел возле очага. Нурд тут же сунул ему в руки запотевший горшок, из которого они с Хоном успели уже отхлебнуть по разу. Торк насмешливо покосился на Лефа, заговорил:

– Хотел я было Хона упросить, чтоб выдрал тебя за торопливость излишнюю (Ларду-то я сам, а на тебя, к сожалению, прав родительских не имею)… Да, наверное, не стану Хона просить. Потому как нет в Мире хуже того наказания, что ты сам для себя измыслил. Это ж подумать только – весь век с Лардой жить! Слушай, а за что ты родителей своих невзлюбил, ежели этакое бедствие под их кровлю тащить собрался?

– Ты пей, – Витязь снова прикрыл глаза, будто сонливость его одолевала. – Пей да помалкивай. Оно, конечно, все хорошо выходит, и Ларда с Лефом в ладную пару лепятся, каких в Мире мало… А только давно я выучился опасаться того, что сперва мнится удачей. Чем счастливее складывается поначалу, тем горше под конец обернется… – Он обвел медленным взглядом слушавших, понурился. – Вы трое – воины, вы должны понять, что такое меня тревожит.

Нет, не все они поняли его опасения. Торк отмахнулся беспечно: дескать, как Бездонная определит, так и случится, а человеку на судьбу восставать – дело вовсе пустое. Отмахнулся и занялся содержимым горшка.

Леф же из всего сказанного уяснил только, что Нурд считает его воином, равным отцу и Торку, а потому на некоторое время напрочь потерял способность понимать что-либо еще – сидел обалделый, красный от удовольствия и только глазами хлопал. А вот Хон понял все. Да нет, «понял» – не то слово. Просто он думал точно так же, как Нурд. Так же, как и Витязя, судьба давно приучила его не доверять своим милостям. И кроме того, было предупреждение, которое столяр в свое время по глупости пропустил мимо ушей. Теперь же, когда все вроде бы сладилось к лучшему, припомнилось оно, предупреждение это. А припомнившись, напугало.

Хоть и стыдно было ему перед Торком, что не спросясь посмел вмешиваться в судьбу его дочки, но не такие нынче пошли дела, чтобы отмалчиваться. Пришлось рассказать обо всем – и как к Гуфе ходил за сына просить, и как сказала ведунья: «Будет Ларда парнишке твоему, хоть лучше бы ей и не видать его никогда». Да-да, вот эти самые слова она тогда и сказала.

Торк отставил горшок и заскреб в затылке, обдумывая услышанное.

– Может, потому и вышло у них все так вдруг и не слишком по-людски, что не без ведовства в этом деле? – проговорил он наконец. – Хотя… Ты, Хон, успокойся. Я так думаю, что им бы и без Гуфиного вмешательства не жить иначе, как вместе. А что до слов старухиных… Я, когда ее слушаю, часто вообще понять не могу, о чем она говорит и с кем – со мной, с собой или же с Мглой Бездонной.