Судьба моряка - Мина Ханна. Страница 24

Когда Салех Хаззум впервые увидел ее, он даже глаза отвел в сторону, точно боялся попасть к ней в сети. В квартале было достаточно и женщин, и всяческих проблем из-за них. Моряки и рабочие порта частенько ссорились и дрались из-за какой-нибудь женщины. Стоило мужчине из другого квартала обрести подружку в их квартале, как он получал отпор от местных мужчин, хотя некоторые из них сами нередко хаживали к женщинам других кварталов и это вызывало бесконечную вражду и потасовки.

Салех молил аллаха избавить их квартал от нового несчастья. Он представлял себе, какие беды может навлечь красота Катрин, понимал, что красота ее, если учесть, кто у нее муж, может оказаться проклятием как для нее самой, так и для того, кто с нею рядом. Когда она попросила помощи и защиты у Салеха, он поставил ей условие: вести себя достойно, скромно, держаться подальше от посторонних, не отлучаться без нужды из дому и жить с мужем в мире и согласии, как живут другие. Но Катрин так не могла. Возможно, она стремилась быть такой, но не сумела. Это было выше ее сил. Зрелая женщина желала плотских наслаждений, особая интонация ее голоса выдавала ее желания, она умело завлекала в свои сети мужчину, быстро возбуждала его, вступала с ним в игру. Если он проявлял к ней внимание, она как бы не замечала его, но стоило ему отдалиться, как она тут же спешила вновь приблизить его. Если он хмурился, многообещающая улыбка вспыхивала у нее на лице.

Достаточно было одной ее белой кожи, чтобы покорить квартал, жители которого были смуглыми, почти черными из-за своего восточного происхождения. Их кожа была выдублена палящим солнцем и изнурительной работой. Белизна кожи на темном фоне была признаком красоты. Если кто-либо, описывая девушку, желал подчеркнуть ее красоту, он обязательно говорил, что она белая, как капустная сердцевина. Белая кожа, как тут считали, — это кожа господ, богачей, правителей. Местная знать гордится, если у них рождается белокожий ребенок с голубыми глазами. «Настоящий европеец», — говорят о таком ребенке, пророча ему счастливое будущее. Он становится любимцем родителей, они в нем души не чают.

«Прелестная Катрин» была белокожая, с круглым, как луна, красивым, свежим лицом. У нее были черные волосы, темно-карие глаза, полная грудь, округлые бедра, ноги подчеркивали стройность ее высокой фигуры. Она была приветлива и учтива, речь ее лилась плавно. Ее муж Хаббаба сразу же по приезде стал объектом зависти мужчин, которые, ревнуя к старику, представляли себе, как он обнимает это прекрасное тело и как оно покоряется его объятиям. Вот бы увидеть ее обнаженной, посмотреть на ее прелести! А какое наслаждение ласкать их! Хаббаба жил окруженный людской завистью и презрением — одни завидовали его супружеским утехам, другие, убежденные в том, что он только числится мужем, вдобавок еще и рогоносец, презирали его.

Салех втайне молил аллаха, чтобы он уберег его, не позволил увлечься Катрин. Теперь, после того как он схватился с ураганом один на один и выжил, он знал, что способен на многое — в этом он сейчас был уверен как никогда. Однако противостоять соблазнам, видимо, труднее всего. В его душе поселился страх, он подтачивал стойкость Салеха, зародил в нем беспокойство, приближал его падение, заставлял думать о бегстве, предвещая тем самым грядущее поражение, в неотвратимость которого постепенно уверовал и сам Салех.

Катрин со своей стороны умело пользовалась тем, что было отпущено ей самой природой, обращая свое могущество против этого бывалого моряка. Она была уверена, что та буря, которая грянет, посильнее шторма на реке или море, что ей под силу увлечь суденышко Салеха в пучину. Она решила его приручить, сделать своим рабом, хотя знала, что покушается на опытного охотника за женщинами, который походя их обольщал, оставаясь одновременно безразличным к ним. Этим он как бы сохранял свое мужское достоинство, не поддавался страсти. Благодаря большому и многолетнему опыту Катрин была уверена, что в той игре с мужчиной, которую она затеяла, победа будет на ее стороне. Она строила планы, как соблазнить его. Внешне она даже посерьезнела, отказалась от всяких визитов в гости, большую часть времени проводила в одиночестве, никого у себя не принимала, изредка встречалась только с ближайшими соседками, советовалась исключительно о своих делах или делах мужа. Видя такое поведение Катрин, Салех решил, что эта женщина достойна уважения и что надо убить дьявола внутри себя, пытающегося толкнуть его, Салеха, на путь соблазна. К Катрин же следует относиться как к сестре, держаться от нее на соответствующем расстоянии, чтобы добрым словом о ней сломать стену неприязни вокруг нее, изменить к ней отношение со стороны его семьи. Жене своей он наказал бывать у Катрин, был приветлив с ней, когда она появлялась в их доме. Своих товарищей, докеров, он познакомил с ее мужем, расхваливал кофе и салеп, которые тот продавал, приносил Катрин кое-какие подарки из того, что добывал в море или получал за работу на судах. Он все больше восхищался тем, как она держалась — гордо и достойно. Он знал, что ей приходится нелегко, но она никогда не жаловалась, не принимала от него помощи, предпочитая продать свои немногие драгоценности, чтобы купить на вырученные деньги необходимое для их скромного жилища.

Но люди, и прежде всего мужчины, не верили в бескорыстность отношения Салеха к Катрин, вспоминали, как она завлекала его, смеялись над ее мужем. Он слуга при ней, говорили они, спит отдельно на циновке и не смеет даже подойти к ее постели. Божились, что у такой молодой, цветущей женщины непременно есть мужчина, незаконный муж, и что это, конечно, Салех — мужчина, вполне ей подходящий. Они попросту завидовали ему. А он отвергал эти толки то мягко, то резко, клялся своей честью, что в отношениях между ними нет ничего предосудительного, а тем более не дозволенного аллахом. Но чужие языки становились все длиннее, развязнее, они порочили Катрин, и ему пришлось пригрозить, что он проучит всякого, кто осмелится говорить о ней непочтительно или попытается ее оскорбить.

Но для него самого положение, в котором он оказался, было тяжким. Катрин прочно завладела его мыслями. Когда ему приходилось провести ночь в порту, задержавшись на работе или с друзьями, он постоянно о чем-то думал, выглядел озабоченным. Если речь заходила о ее красоте или ее прелестях, он боялся услышать, что кто-то совершил над ней насилие или обхаживает ее. Его тревожило, что кто-нибудь может причинить ей какую-либо неприятность. Таким образом, вольно или невольно он стал чувствовать себя связанным с ней, ответственным за нее, его заботили ее дела, ее беды и радости.

Однажды он пришел к ней мрачный. Он мог оставить ее, перестать покровительствовать ей, порвать существующие между ними отношения, отвернуться от нее. Не раз намеревался он поступить именно так, но что-то его останавливало. Сомнения не покидали его. Видеть Катрин каждый день, через день, хотя бы раз в неделю стало для него насущной необходимостью, внутренним зовом. Он не признавался себе в этом, но обмануть самого себя было невозможно. Однако он неосознанно повиновался этому зову; движимый внутренним желанием, он приходил к ней, приходил, чтобы просто увидеть ее, принести ей хоть что-нибудь.

А Катрин тем временем продолжала умело расставлять свои сети, в которых предстояло запутаться им обоим. Вначале она чувствовала себя скованно — в разговоре, движениях, — стеснялась наряжаться, только угощала его кофе — и старалась, чтобы при этом всегда присутствовал муж. Постепенно она стала держать себя свободней, с каждым днем все больше и больше. Молочно-белая грудь ее начала обнажаться, юбки укорачиваться, открывая соблазнительные полные коленки; она все чаще без особой необходимости поднимала оголенную ногу, положив ее на другую, затрагивала рискованные темы, то в двусмысленном анекдоте, то в мимолетном замечании, и при этом то засмеется, то подмигнет, то выразит восхищение услышанной историей. Все это делалось с присущей ей естественностью и, разумеется, с целью взволновать его. И Салех вздрагивал, переживал, волновался, то пристально смотрел на нее, то отводил взгляд, то поддакивал ей, то не соглашался и… не уходил, продолжал сидеть у нее. Но когда он начинал чувствовать, что при виде Катрин кровь его закипает, он поднимался и уходил, уверяя себя, что никогда ноги его в этом доме не будет, но затем приходил вновь, и все продолжалось по-старому, затем он снова уходил, давая себе клятву не приходить, тут же нарушал ее, погружался все глубже и глубже в море страсти, уносимый течением в бездну.