Судьба моряка - Мина Ханна. Страница 31

Отец грустно улыбнулся и спросил:

— Так ты тревожилась за меня?

— А за кого же еще мне беспокоиться?

— А что ты делала в мое отсутствие?

Мать вытерла слезы.

— Молилась за тебя… Запиралась от детей, плакала.

Отец мягко сказал:

— Такова участь жен моряков… Скоро мы вернемся на родину, и тебе станет легче… Там наши родственники, и ты не будешь чувствовать себя так одиноко, пока я в плаванье.

Она взмолилась:

— Мне никто не нужен, кроме тебя. Я хочу, чтобы ты всегда был дома.

— Я же не развлекаться еду, а работать…

— Почему бы тебе не работать в порту, как другие?

Отец ничего не ответил. Такое молчание всегда сулило неприятности. Когда он замолкал, это означало, что возражать бесполезно. Сейчас же отец просто не знал, что сказать, как объяснить жене разницу между портом и морем, какими словами рассказать ей о его ненасытном желании плавать. Чем оправдать эту тоску по дальним странствиям, желание откликнуться на призыв, который слышен только ему одному?

Неожиданно мать нарушила молчание:

— Не сердись на меня…

— Я не сержусь, — сказал отец. — Я понимаю тебя, а вот ты меня не понимаешь, никак не хочешь понять. Если бы ты любила море, как я…

— Клянусь, я люблю все то, что любишь ты… Только не покидай нас, прошу, останься с нами…

Но отец не внял мольбе матери, не смог убедить ее, что не может жить без моря, что уезжает он ради нас, что любая работа в порту умаляет его мужское достоинство, унизительна для настоящего моряка, что место его там, в бескрайних морских просторах. Мать сидела, как обычно, в своем углу, не выражая вслух ни своего согласия, ни протеста. Страх за отца постоянно терзал ее душу, но слову «бунт» не было места в ее лексиконе. Опека отца была словно большим навесом над домом, под сенью которого она, подобно жаворонку, прославляла аллаха и молила его сохранить ей мужа. Она не осмеливалась идти наперекор своему мужу. И хотя отец никогда не поднимал на нее руку и не повышал голоса, она вела себя как покорное, рабски преданное своему хозяину создание. Ей достаточно было того, что она жена Салеха Хаззума. Рассказывая нам о нем, она не скупилась на похвалы, и нас это окрыляло, давало основание гордиться тем, что мы его дети.

В день его отъезда мать позвала меня. Обняв, она поцеловала меня и погладила по голове, словно боялась, что меня постигнет какая-нибудь беда. Пристально посмотрев мне в глаза, спросила:

— Ты любишь меня?

— Очень…

— И сделаешь то, о чем я тебя попрошу?

— Конечно…

— У меня к тебе маленькая просьба…

— Что-нибудь купить на рынке?

— Нет, там мне ничего не нужно.

— Ты хочешь, чтобы я больше не дрался с другими ребятами?

— Конечно, не надо, не надо ни с кем драться…

— Отец говорил: не позволяй никому обижать себя!

— Он говорил правильно, и ты делай, как он велел…

— Чего же ты тогда хочешь?

— Сначала обещай выслушать меня.

— Обещаю…

На мгновение она задумалась. По ее лицу было видно, что она чем-то встревожена. Она долго молчала, прежде чем продолжить наш разговор, словно предвидела его печальный итог; неожиданно она с жаром воскликнула:

— Не становись моряком, как твой отец!

— Почему?

Я ответил ей с убежденностью не по годам взрослого ребенка:

— Но ведь море — это наш мир, наш сосед и товарищ, частица нашей жизни.

Сколько раз я видел в мечтах, как надеваю тельняшку и отправляюсь в плаванье, как отец! А когда возвращаюсь домой, все почтительно кланяются мне, отдавая дань моей смелости и опытности.

Мать ничего не отвечала и лишь смотрела на меня с грустью, легкими движениями руки приглаживая мои волосы. Я повторил свой вопрос:

— Почему ты не хочешь, чтобы я стал моряком?

— Потому что боюсь за тебя…

— Ведь я отлично умею плавать…

— Поэтому и боюсь за тебя…

— Разве моряк может утонуть?

— Да, сынок… Многие наши соседи утонули…

— Мой отец никогда не утонет…

— Не говори так. Я молю аллаха, чтобы он уберег его.

— Но ты же знаешь, как он плавает…

— Море забирает себе только хороших пловцов…

— Так почему же оно не взяло моего отца?

Она вскрикнула:

— Храни его аллах! Не говори так, сынок. Море рассердится на тебя. Оно не любит, когда о нем говорят непочтительно.

— Но оно не слышит меня…

— Море все слышит. Я молю его не трогать нашего отца. Ты должен быть примерным сыном. — И добавила: — Тебе надо пойти в школу. Там детей учат полезным вещам.

Я точно не помню, чем закончился этот разговор. Думаю, что мать отказалась от своей попытки переубедить меня. Смирилась с тем, что в нашей семье появится еще один моряк. Для меня отец всегда был непререкаемым авторитетом, образцом для подражания, и вполне естественно, что я мечтал тоже стать моряком.

Я любил свой квартал «Аш-Шарадык», построенный из жести и дерева руками чужеземцев и моряков. Он стоял на песке у моря в окружении чахлых деревьев. Квартал был одновременно и традиционным, и современным — словом, не имел своего лица. Зато он бросался в глаза своей вопиющей нищетой. Муниципальные власти забыли о его существовании, в нем не было ни воды, ни света, ни канализации. Отец говорил: «В нашем городе нет электричества, мы видим свет лишь в окнах поездов». Вода доставлялась издалека. Было несколько самодельных колодцев, но вода в них была соленая, непригодная для питья. Узкие проходы между лачугами были всегда завалены отбросами. Среди этого удивительного сплава бедности, нищеты и грязи зеленели небольшие сады. Здесь выращивали мяту, а также цветок львиный зев и герань. Розы были редкостью, а жасмин произрастал в заржавевших жестяных банках. Семьи ютились в тесных комнатушках, дома в большинстве своем состояли из одной комнаты с маленькой кухней. Те, кто имел две комнаты, как мы, считались зажиточными. Несмотря на тесноту и скученность, люди не прекращали производить на свет потомство, и население квартала быстро росло, о чем свидетельствовали стайки детей, игравших перед домами. В квартале свирепствовали болезни. Трахома и малярия косили людей, особенно летом, когда становилось больше комаров, гнездящихся в окрестных болотах.

Я любил свой квартал, несмотря на его неказистый вид. Здесь я начал познавать окружавший меня мир, здесь прошло мое раннее детство. По его песку я ползал, учился ходить. Море было нашим радушным соседом. Пройдешь два шага — и перед тобой огромный бассейн для плавания, открытый летом для всех, небесный дар для рыбаков. Оно выбрасывало нам бревна, и мы собирали их, готовясь к зиме. В жаркие, душные ночи берег был местом для прогулок. Люди устраивались на соломе, на сухом песке и любовались серебристой луной, льющей свой свет на морскую гладь, и море улыбалось нам. Фонарики рыбацких лодок казались странными световыми знаками, неподвижно нависшими над водным лугом. Море было спокойным, и только легкие волны набегали одна на другую и тихо бились о берег, шурша прибрежной галькой. По ночам мы плавали и резвились в море, не испытывая ни малейшего страха.

Я чувствовал себя на море так же легко и уверенно, как и на суше. Ведь мой отец отдал ему столько лет жизни, море стало его вторым домом. Да разве отец может утонуть? Неужели в случае опасности человек не может покинуть корабль и вплавь добраться до берега? Мы — дети моря, рыбы в человечьем обличье, существа, проводящие полжизни на суше и пол жизни в воде. Разве можем мы утонуть, если любой мальчишка способен продержаться на воде целый день, не говоря уже о мужчинах, которые почти всю свою жизнь проводят на палубе?

Кем может стать юноша, если его отец был моряком? Как можно родиться в портовом городе и не посвятить свою жизнь морю? Разве может быть у нас иная судьба? Разве не естественно наследовать профессию своего отца? Сын плотника становится плотником, сын парикмахера — парикмахером. А сын моряка — моряком. Такова традиция. Отчего же мать хотела, чтобы я стал исключением? И как бы к этому отнесся отец?