Урман - Чешко Федор Федорович. Страница 43

Так и сделали.

Довольно долго Велимир не имел возможности разобраться в нелепых затеях названого сынка — у Лисовина хватало других забот. Наконец все пять челнов были подведены к мысу и надежно закреплены (особенно пришлось повозиться с громадным головным; но и прочие, четырехвесельные, чалились не без мороки), люди принялись обустраивать места для ночевки, а Велимир убедился, что все делается как надлежит. Только после этого он отозвал Кудеслава в сторонку и потребовал объяснений.

Кудеслав, впрочем, с объяснениями не торопился. Ссутулясь, заложив пальцы за перекошенную тяжестью меча опояску, он хмуро следил, как волны торопливо плескают на рудую глину зализанного рекой бережка, как они норовят дотянуться до ног двоих стоящих у самой воды людей. Словно бы невесть какой вкусностью казались здешнему Водяному Деду Кудеславовы сапоги и лапти Велимира… Наконец Мечник заговорил:

— Ты сперва сам мне ответь. Как думаешь, почему на этом мысу прошлогоднего камыша не осталось?

— Так с чего ж бы ему остаться? — удивился Лисовин. — С чего бы ему, говорю, остаться, ежели его выпалили?

— То и я вижу, — пробурчал Кудеслав. — Вопрос: кто, когда да зачем?

Он хотел еще что-то сказать, но не успел — Велимир, пренебрежительно фыркнув, перебил его речь:

— Какой тут вопрос, ежели я все это доподлинно ведаю?! Ден с десять или чуть менее Кудлай да дружок его Путя-шелапутя… Они, вишь, приметили, что птичьи стаи над этим мыском низехонько тянут, а для роздыху да ночевки не садятся, потому — некуда. Он же весь зарос, как кабан щетиной. И ниже по течению камышовые островки тянутся невесть на сколько, и стоячая заводь, что меж мыском этим да плоским берегом, тоже вся под камышом — глянь вон, сколько пеньков горелых над водою торчит… Ну и сам мыс, конечно… Да ты небось помнишь — хаживал же мимо и берегом, и рекой…

— То-то и оно, что помню, — начал было Кудеслав, и вновь Лисовин его перебил:

— Вот эти два мудреца-то наши и вообразили себе: ежели, значит, камыш повыжечь, пролетные на этот мысок непременно сядут. И нечего будет охотникам ноги бить, добираясь к чащобным озеркам да болотцам. Приплыл, засел, набил, сколь мог, да лодкой же и увез — добычливо да бесхлопотно. А только когда что новое затеваешь, непременно следует поразмыслить: отчего же прежде тебя никто до этакой простоты не додумался?

— А что, не вышла у них затея? — невесело спросил Кудеслав.

— Знамо дело, не вышла. Птица-то не дурнее их и тоже свою память имеет. К югу летела — не было мыска, одно лишь пятно камышиное по реке растопырилось; обратный путь по тем самым местам — на тебе, мысок удобнехонький. Пожалуйте, мол, гуси-лебеди, ночевать… Дудки. Уж птица-то дальнолетная хорошо знает: новое не к добру. У нее от века одни и те же места определены для ночевки, она их менять не согласная. Но молодежь ведь без понимания. Молодые ведь думают, будто они самые первые с умом родились…

Мечник вдруг вскинул голову, прищурился:

— Как-то уж больно к месту твой рассказ. Это я, что ль, получаюсь глупей перелетной птицы? И я же стариков безразумными почитаю — так?

— Ну, такого-то я не сказал… — Велимир ухмыльнулся и добавил: — Покуда.

Кудеслав тоже улыбнулся, но по-другому — устало.

— Хорошо, — сказал он. — Мудрый да пожилой человек (ты то есть) говорил — я слушал. Теперь твой черед выслушать. Мысок этот мне никак нельзя было не оглядеть — кабы я, к примеру, задумал учинить досаду проплывающим по реке, так лучшего места бы не сыскал. Еще и домовой меня давеча пощекотал за язык подарить Волку мыслишку про падучее дерево…

— Это когда в общинной избе? — удивленно приподнял брови Лисовин. — Так ты ж тогда про сосну горящую… А тут одни дубы… Дуб единым духом ни за что не займется, хоть ты его весь дегтем облей.

Мечник досадливо сморщился:

— Вот уж это ты верно сказал — тут лишь дубы. Только Волк, к несчастию нашему, отнюдь не дуб. Прикинь: дождаться, пока головной челн дойдет до средины протоки, да перед носом у него обрушить дерево. И за кормою последнего — тоже. И куда бы нам деться? Не только товар — мы все здесь пропали бы. На обрыв не всюду вскарабкаешься, да и ждали бы там; другой берег ровный, голый, пока до опушки добежишь, стрелами переколют… еще и камыш отчего-то выжжен. Так надо было мне самому все обнюхать прежде, чем остальных допускать в протоку? Молчишь? Тогда такое скажи: помнишь, Волк обмолвился про нашу свару с мордвой? Ах, помнишь… А помнишь, как он, уходя, сказал Яромиру: будет, мол, во мне какая надобность — только позови? Так вот: боюсь я, он решил мокшу на нас натравить — чтоб мы его о подмоге попросили и через то приняли бы над собой руку его родителя.

Велимир растерянно хлопал глазами: — Да как же он мордву сможет натравить? Думаешь, сговор у них?

— Какой там сговор! Вот, к примеру, убей нынче кого из наших стрела мокшанской работы — ты б небось десятка два мокшан положил и только потом вспомнил, что мордовские стрелы не только из мордовских же луков вылетать могут. А всего скорее и не задумался бы ты вовсе. И не только ты. Думаешь, мордва при случае иначе себя поведет?

Велимир шибко чесал затылок:

— Ну, пускай даже так… Волку-то какая с того корысть? Однажды мы уже с мордвой совладали безо всякой подмоги, сами. С чего ж бы это теперь?..

Кудеслав вновь уставился на речные волны.

— Скажи, я часто хвастаю? — спросил он неожиданно. — А цену себе я правильно понимаю? — Да вроде да… — Так вот, слушай: кабы не я, кабы старики мне в запрошлом году волю не дали (надо сказать, что поздновато они спохватились, но уж и на том благодарствую), мокша бы нас с костями да со шкурой сжевала. Община только и взяла, что моим уменьем да опытом. А так… Мокшан и числом поболее нашего, и живут они кучно. А у нас пока град слободским о помощи докричится, уж и нужда в той помощи пропадет с градом вместе.

— Но ведь ты… — Велимир оставил в покое затылок и принялся теребить бороду. — Но ведь ты-то у нас по-прежнему есть…

Мечник нехорошо осклабился:

— Покуда есть. Только ведь с человеком знаешь как иной раз выходит: вот он живехонек, плывет себе, к примеру, по реке на лодочке, а потом пустяковина какая-нибудь случится — хоть та же мокшанская стрела свистнет из береговых кустов, — и нет человека. В общем, так… — Он прогнал с лица ухмылку и остро глянул Лисовину в глаза. — Ежели бы мы плыли, как всегда плаваем, то у мордовского городища нам показаться к будущему полудню. Они небось тоже нашу повадку знают (не хуже, чем ты гусиную-лебединую);, понимают, что тронемся мы в путь с раннего утречка, чтоб светлое время не терять, а потому, если ждут для нехорошего, то ждут каждый день о полуденной поре. И уж коль скора нам их засаду все одно не миновать (ежели она есть, конечно), то, по крайней мере, хочу я свалиться им на голову внезапно и в самый для них неудобный миг — еще до рассвета, когда самый сон. Не знаю я, ждут ли они нас, и где ждут — тоже не знаю, может, и не возле града своего; а только делаю ту малую малость, которую могу. Посему будем мы до полуночи отдыхать, а в полночь снимемся и поплывет дальше. И хоть ты глазами на меня сверкай, хоть спорь, хоть ругайся, а будет, как я сказал. Чем бульшую хитрость умыслил ворог, тем больше пользы повести себя не так, как он ожидает. Согласен?

— Ну, быть по-твоему. — Велимир пожал плечами. — А те двое, которых ты на обрыв в кусты отослал, — зачем это?

— Будут следить за тем берегом. Мало ли что… Вечером двое других пойдут им на замену… — нарочито спокойно произнес Мечник и вдруг не сдержался, выкрикнул с сердцем: — И прошу тебя, очень я тебя прошу: пока не вернемся (да помогут нам в этом Род, Ящер речной, Навьи и духи-охранители), избавь ты меня от этих стариковских поучений! «Так люди делают, этак люди не делают…». Хватит уже того, что послушался вас с Яромиром, не взял с собою охоронных собак. Как бы они сейчас были кстати, как кстати!

— Да ты подумай, сколько бы с ними в пути было, мороки! Ведь отродясь не брали…