Капитан полевой артиллерии - Карпущенко Сергей Васильевич. Страница 35

– Не сдадим, – и отошел в сторону.

Наблюдательный пункт через два часа был оборудован, и оборудован прекрасно. Проведена телефонная связь с батареей и дивизионным штабом, отрыт глубокий ровик, установлены наблюдательные приборы. Канониры потрудились и замаскировали пункт пшеничными снопами. Лихунов был доволен. Он прошел на позицию батареи, где все также было в полном порядке. Орудия по ствол зарыты в землю и тоже прикрыты снопами, боеприпасы укрыты в нишах, расчеты в хорошем, спокойном расположении духа. К Лихунову подошел фельдфебель первого взвода, тот, что преподавал артиллерийскую науку в крепости, нещадно кроя непонятливых и нерадивых отборным матом. Пожилой, сметливый, воевавший с Лихуновым еще на Карпатах, он считал, что прекрасно понимает сердце командира, знает, чем ему можно потрафить, чем вызвать гнев. Сейчас же он видел хорошее расположение духа Лихунова, знал, что настроение это вызвано отличной подготовкой батареи к бою, в чем он видел и свою заслугу, поэтому смело подбежал к командиру и, с деланным подобострастием тараща глаза, вскинул руку к фуражке:

– Ваше высокоблагородие, обратиться разрешите!

– Обращайся, – остановился Лихунов.

– Вашесыкородие, надобно, полагаю, провиантом для антиллеристов озаботиться. Пайка-то сухого и до вечера не хватит. Откель кухню ждать? Аль из крепости доставят? А то слышу, как бурчит у антиллеристов в брюхе, а на тощий живот воевать невесело. Хорошо бы озаботиться распоряжением каким…

Лихунову не понравился хамоватый тон фельдфебеля, напоминавшего ему, командиру, что надо «озаботиться» пропитанием для подчиненных, но предложение было действительно справедливым.

– Хорошо, иди, я побеспокоюсь, – ответил Лихунов ждущему фельдфебелю и пошел туда, где устроил коновязь для батарейных лошадей.

Чтобы поставить людей на довольствие, он знал, нужно было ехать в штаб дивизии, откуда и присылали бы для батареи кухню. Лихунов прекрасно понимал, сколь важным для солдат является хорошее питание, поэтому, не доверяя никому, оставив за себя Кривицкого, вскочил на свою пегую, некрасивую кобылу и двинул рысью в сторону окопов пехотинцев. На выданной ему карте расположение штаба указано не было, поэтому ему часто приходилось справляться у солдат, попадавшихся вблизи передовых окопов. Многие не знали, где находится командование дивизии, другие посылали в каком-то неопределенном направлении, и Лихунов уже начал сильно чертыхаться про себя, понимая, что договориться можно было и по телефону или, по крайней мере, спросить о расположении штаба у своих телефонистов, тянувших кабель, но попавшийся ему навстречу подпоручик в сильно запачканном землей мундире, видимо, стесняясь за свой неряшливый вид, очень подробно и охотно объяснил Лихунову, где находится штаб. Оказывается, нужно было взять назад и гораздо правее окопов, что Лихунов и исполнил. Проехав полверсты, он оказался на опушке леса, где увидел примерно с батальон солдат, занимавшихся, как видно, чем им Бог на душу положил. Было похоже, что батальон попросту отдыхал: одни сидели и закусывали, другие лежали, подложив руки под голову, и о чем-то думали, мечтательно глядя в небо, третьи прогуливались по опушке, беседуя. Слышался смех и отдельные слова нескромных шуток. Лихунова зрелище праздных солдат удивило сильно. Не слезая с лошади, он громко спросил, обращаясь к трем лежащим на земле рядовым:

– Братцы, какого вы полка?

Один из лежащих, приподняв фуражку, покрывавшую его лицо, но не поднявшись на ноги, отозвался с ленивой тягучиной в голосе:

– А Ставучанского…

Лихунов почувствовал, как заколотилось у него в висках, но он снова спросил очень сдержанно:

– А где ваш командир?

– Кто его знает где, – с зевком откликнулся второй, не вынимая рук из-под головы. – Дрыхнет, наверно, где-то.

Больше Лихунов не сумел скрывать свой гнев.

– А ну встать, когда с вами офицер говорит! – прокричал он так громко и грозно, что солдаты мигом вскочили на ноги, а Царица коротко, тревожно проржала.

Солдаты с перепуганными лицами, трясущимися пальцами застегивали воротнички гимнастерок.

– Ваше высокородие, – виновато молвил один из них, молодой губастый парень. – Не судите нас, дураков. Снизу наверх глядели, не смогли чина вашего рассмотреть. Простите уж…

Лихунов видел, что солдаты немало напуганы, и понял, что с них вполне достаточно и замечания.

– Ладно, – строго сказал он, – прощаю, да только ответьте вы мне, что здесь делать батальону целому?

Ему отвечал низенький, замухрышчатого вида мужичок, еще не пришедший в себя от грозного окрика офицера. Подергал себя за рыжую бородку и сказал:

– А у нас здесь, вашесыкородие, позиция.

Лихунов с удивлением посмотрел на солдатика, на лесную опушку, действительно глядящую в сторону линии фронта, но не увидел окопов.

– Что это за позиция? У вас, я смотрю, и окопов-то нет. Как же обороняться?

Отвечал губастый, оказавшийся, после того как пришел в себя, довольно смешливым. Ему, похоже, самому было очень забавно, оттого что окопов не было, и он, улыбаясь, сказал:

– Да, окоп у нас нету, зато вот брустер из каменьев сложили. А окопы копать мы не умеем, лопат имеем мало, а саперов не присылают. Вот брустером и обойдемся…

Лихунов посмотрел туда, куда указывал рукой губастый солдат. В самом деле, на опушке возвышался каменный валик в пол-аршина высотой.

– Да неужели вы за этими камнями и станете прятаться, когда немец на вас пойдет? – возмущенно спросил Лихунов, а солдаты, увидев, что господин офицер опять изволит гневаться, снова оробели, не зная, что ответить. Но замухрышчатый вдруг с гневной плаксивостью в голосе выкрикнул:

– Да разница-то невелика – за брустером побьют али в окопе! Все одно – побьют, потому как известно уж всем, что продана крепость императору германскому и что он даже коменданту здешнему телеграмм благодарственный послал, спасибо-де за план Новогеоргиевский! Так что последние часы доживаем!

– Да что ты… несешь! – побагровел Лихунов. – Какая телеграмма! Вы что, с ума тут все посходили?

Но солдат с рыжеватой бородкой упрямо возразил капитану:

– Нет-с, господин офицер, не совсем чтобы так! Что карта наиважнейшая потеряна, всем уж известно доподлинно. К тому ж объясни, как нам с германцем воевать, ежели, почитай, у каждого второго и винтовки-то нет, а у кого есть, то на затворы чуть не каждый третий жалуется – заедают затворы. А потом еще почти половина из нашего Ставучанского только что призвана и совсем не обучена. По всему по этому нам что брустер из каменьев, что окоп твой – все без различности будет, помирать собрались, так что не замай ты нас, дай последние часочки на солнышке полежать и поглядеть на небушко.

– Где ваш командир?! – задыхаясь от гнева, но не на солдат, а на тех, кто привел их сюда, спросил Лихунов, но солдатики не ответили, потому что к ним уже подбегал молоденький прапорщик из четырехмесячных.

– Что вам угодно, господин капитан? – на бегу подбросил он ладонь к козырьку и остановился как вкопанный у самого стремени.

– Я хочу знать, – сквозь стиснутые зубы вымолвил Лихунов, – кто командует этим табором.

– Я вас не понимаю, – придавая своему тонкому голосу значительность, заявил прапорщик. – У нас здесь не табор, а три роты Ставучанского полка расположились. Другие роты батальона – в лесу.

– И все это вы ротами именуете, – с трудом удерживая обеспокоенную Царицу, спросил Лихунов, – этот балаган, где у солдат даже укрытий нет для предстоящей обороны? Я повторяю свой вопрос: где командир батальона?

Прапорщик, как видно, и сам понимал недопустимость такой позиции, тяжело вздохнул и пропищал:

– Видите, командует батальоном капитан Настырко, но находится он не здесь, а в полутора верстах отсюда, за леском. На кладбище у него блиндаж вырыт…

Лихунов зло усмехнулся:

– На кладбище! Почему бы ему и весь батальон на кладбище не разместить да еще могилы на каждого солдата не заготовить. Ведь хоронить-то их все равно придется! Переколотят их здесь до единой души! Объясните, прапорщик, как на то кладбище проехать!