Операция «Святой Иероним» - Карпущенко Сергей Васильевич. Страница 2

— Ну и как тебе мама? Хороша? — быстро спросил он у Володи и глупо хохотнул.

— Она вроде спятила, — грубо ответил Володя, догадываясь, что папе будет приятен такой ответ. И отец тут же охотно Володю поддержал, будто эта гипотеза, объясняющая странное мамино поведение, была самой безболезненной для его самолюбия:

— Да, да, конечно, у нее что-то с головой! Она заболела! Но заболела она или там, в Белоруссии, в вашем рыцарском замке, или сразу, как вернулась в Питер!

И, помолчав, папа спросил у Володи очень тихо:

— Вов, а скажи мне честно... у мамы в этом дурацком замке... никаких знакомств не было?

Володя решительно замотал головой и заявил:

— Нет, ничего... такого я не замечал, — и прибавил: — Знаешь, я думаю, мама просто очень устала. Сам видишь какая жизнь: магазины с очередями, кухня, стирка, да и с деньгами у нас тоже плоховато, в этом она, кажется, права...

— Да, да, — покладисто вздохнул отец, с радостью принимая и эту версию маминой раздражительности. — Надо бы попросить начальника цеха, чтобы работенки подыскал — повечерю, по субботам поработаю, вот и поправятся дела, будут деньжата.

А потом пошли эти таинственные телефонные звонки...

Как-то раз, уже в октябре, когда родителей не было дома, зазвонил телефон. Володя снял трубку и сказал:

— Да, слушаю.

На том конце провода вначале помолчали, словно соображая, как спросить, а потом раздался мужской, мягкий, негромкий голос:

— Вика, это вы?

Володя усмехнулся в трубку:

— Какая я вам Вика! Мамы дома нет, звоните вечером!

«Вот чудак! — удивлялся Володя позже. — Меня с мамой спутал! Неужели, — подумал он с легкой обидой, — я маминым голосом говорю, женским голосом?» И Володя тогда решил, что стоит говорить более солидно, более низким, грубым голосом, что не позволит перепутать его с мамой и наоборот.

Однажды, подняв телефонную трубку со звонившего аппарата, Володя вообще не услышал голоса того, кто звонил, — там просто молчали. Но вскоре снова прозвучал приятный мягкий голос, показавшийся Володе хорошо знакомым и снова спросивший:

— Вика, это вы?

Нет, мальчика раздражало не то, что его маме может звонить неизвестный мужчина (он еще не связывал эти звонки и перемены в мамином настроении). Володю просто разозлило то, что его снова приняли за женщину.

— Нет, это не Вика! — фальшивым басом проговорил Володя. — У вас что, уши болят?! Разобрать не можете, что с вами не женщина говорит?! — И сразу понял, что сморозил чушь.

На том конце провода откровенно усмехнулись:

— Простите, но у вас тембр голоса столь схож с тембром голоса Виктории Сергеевны...

— А почему вы называете мою мать Викой, а не Викторией Сергеевной?! взорвался Володя. — Она вам что, подружка (ах, снова глупость)?!

— Нет, пока что нет! — снова язвительно усмехнулась телефонная трубка, и Володя похолодел, ощутив то, что разговаривает с человеком, которого знает, но не может вспомнить, кто же это.

— Пока?! — совсем по-девчоночьи взвизгнул Володя. — Знаете, дядя, не советую вам больше сюда звонить! У моего папы, мужа этой Вики, такие кулаки, что в штаны навалите, если он до вас доберется (грубо-то как)!

— Кулаки — это еще не самый лучший аргумент, — спокойно, но с издевкой проговорил незнакомец. — А вы все-таки передайте своей маме наш разговорчик. Пусть порадуется за своего защитника-сына. Хорошо?

— Вот еще! — выкрикнул Володя. — И не подумаю! — И положил трубку, вернее, бросил ее на рычаг.

Но вечером он все же передал маме содержание этого странного телефонного разговора, внимательно глядя в ее лицо. Мама, конечно, делала все, чтобы казаться совершенно спокойной, но Володя видел, как раздувались ее ноздри и мелко-мелко двигалась бровь.

— Зря ты нахамил этому человеку, — строго заметила она после того, как сын закончил свой взволнованный рассказ (папы, понятно, рядом не было). Это, наверно, Гольдштейн звонил, из института. Ну и что ж, что Викой меня назвал? Меня в институте так очень многие зовут — у нас церемонии не приняты. А ты уважаемого человека кулаками своего отца пугал... Просто по-свински получилось. Впредь тебя прошу быть сдержанней. Некрасиво!

— Мама, мне этот голос знакомым показался. Он уже второй раз звонил, а твоего Гольдштейна я совсем не знаю...

— Успокойся! — строго сказала мама. — Это Гольдштейн, только Гольдштейн — доктор археологических наук.

— Ну так позвони ему сейчас, при мне, — не унимался упрямый Володя, потому что видел — мама врет. — Возьми и позвони!

— Не стану я ему звонить, — строго и властно заявила мама. — Если человеку нужно, он сам мне позвонит! И закончим этот разговор... такой неумный разговор!

Володя вздохнул и поплелся на кухню пить чай.

...Сегодня же, после грубой выходки мамы, после ее оскорблений в адрес отца, он припомнил те странные звонки, но ничего не сказал о них папе. Зачем? Пусть думает, что его жена вымоталась, бегая по магазинам. А разве это не правда? Время-то какое!

Гадкое настроение Володи, усугубившееся после того родительского скандала, стало совсем плохим, когда ему пришлось вынести еще один телефонный разговор, еще более загадочный, странный, даже страшный, как ночной кошмар. Это случилось вечером, перед сном. Трубку сняла мама и тут же позвала Володю:

— Тебя!

— Алё, я слушаю, — очень робко, словно в предчувствии чего-то страшного, сказал Володя, и чей-то далекий мужской голос из глубин пространства произнес:

— Слушаешь? Ну так тебе от Иван Петровича привет...

Володя вначале ничего не понял, но, даже не догадавшись сперва, от кого же, собственно, передают ему привет, он вдруг почувствовал, что держать рукой телефонную трубку очень неудобно — ладонь покрылась холодным липким потом.

— От какого... Иван Петровича? — деревенеющим языком, непослушным и вялым, проговорил Володя еле слышно.

— Забыл, что ли? — сильно удивились в трубке. — Да от того, кто кавалергардским палашом владел, от оружейника... Неужто не помнишь?

Володя машинально опустился на стул рядом со столиком, на котором стоял аппарат, — кажется, если бы он не сделал этого, то обязательно бы упал, так подкосились его ноги.

— Но ведь Иван Петрович... умер... — уже не проговорил, а пролепетал мальчик. — Откуда же... привет?

Но этот довод, похоже, ничуть не смутил Володиного собеседника. Он удивленно хмыкнул и сказал:

— Да оттуда и привет! С Елисейских полей, из Царства мертвых! Иван Петрович тебя любил, а для хорошего человека чего ж не постараться — вот и прислал тебе приветик. А еще велел тебе передать: ты-де, Володя, с одним человеком по-свински поступил, и нужно тебе будет тому человеку одну службишку сослужить, да...

— Не помню, с каким человеком? Почему по-свински? — бормотал ошеломленный, напуганный Володя, который слышал в голосе незримого посланца Царства мертвых знакомые интонации.

— А ты подумай хорошенько — может быть, и вспомнишь, — уже с угрозой произнес мужчина, и в телефонной трубке запикало.

Телефон стоял в коридоре, и когда Володя вернулся в комнату на чужих, тяжелых, как у манекена, ногах, мама не узнала сына и даже испугалась, увидев белое, точно известка, лицо мальчика.

— Тебе плохо, плохо?! — не на шутку взволновалась она и побежала за нашатырем. — Ну, кто, кто это звонил?! — дрожащим голосом спрашивала мама. — Я знаю, тебя кто-то разыгрывает, а ты, истеричка, каждому веришь! Сам себя мучаешь и мать свою терзаешь! Глупый! Жестокий!

Володя, пошатываясь, встал с дивана, куда уложила его мама, и, направляясь в свою комнату, еле слышно вымолвил:

— Я не истеричка и не жестокий. Это на самом деле мне с того света привет передавали...

В ту ночь Володя до самого утра не мог заснуть. Он вспоминал все эти странные телефонные звонки, анализировал, буквально препарировал сознанием содержание всех разговоров, припоминал интонации, тембры голосов говоривших, желая угадать, кто же все-таки звонил. Да, он знал обоих звонивших, но как странно — Володин разум путался, не умея разъединить оба голоса. Они словно принадлежали одному человеку, очень нехорошему, злому. Можно сказать, это сам дьявол, само зло говорило двумя голосами, а потому разделить их не представлялось никакой возможности. И Володя лишь твердо знал, что его семью очень скоро посетят беды, возможно, настоящие несчастья. Но он все же был уверен, что спасти их семью сможет не мать, не даже отец, а он, только он, что дьявол покорится лишь ему одному. И с этой уверенностью Володя заснул, и ему приснился святой Георгий, топчущий своим белым конем крылатого змия. Но Володя не казался сам себе Георгием, а лишь взирал на него со стороны, и на душе было светло и покойно.