Аэроплан-призрак - д'Ивуа Поль. Страница 32

Берский произнес это, когда вместе со своим спутником, освободившись от сетки, которую подняли обратно на аэроплан, оказался в рабочем кабинете.

Нащупав кнопку выключателя, профессор зажег свет и, еще раз извинившись, вышел.

Доктор остался один. Оглядевшись вокруг, он увидел, что находится в просторной, занимающей весь этаж комнате. Мебель в ней не отличалась особой изысканностью, но нельзя было не удивляться ее безупречной опрятности.

Вдруг глаза доктора оживились… Он быстро подошел к камину, где только что заметил на маленькой бронзовой подставке фотографию, и сразу узнал портрет: это была Маргарита фон Краш.

На мгновение доктор замер, пораженный. Затем, схватив подставку, начал вертеть ее во все стороны. На обороте портрета карандашом было написано: «Двадцать третье ноября».

Затрепетав, доктор сжал подставку руками.

В это время дверь открылась, и вошел профессор, одетый по-домашнему в атласный халат и мягкие туфли.

— Люди сторожат на улице, но еще никто из них не пытался проникнуть в дом. Благодаря вам я счастливо отделался. Полиция застанет меня тут за работой… Но что с вами?

Не в силах вымолвить ни слова, доктор указал на портрет Маргариты.

Профессор Берский побледнел:

— Вы ее знаете?

— Это дочь человека, которому я поклялся отомстить! — ответил доктор.

— Маргарита фон Краш — моя бывшая законная супруга, развелась со мной, а я, безумец, все еще продолжаю любить ее! — сказал Берский. — Значит, вы преследуете ее отца, фон Краша? — Тяжелый вздох вырвался из груди профессора: — Только не спрашивайте меня ни о чем, умоляю!

— Нет, я хочу и должен все узнать!

— Я обязан вам спасением и знаю, что ваше дело правое… А значит, не смею отказывать в разъяснениях. Только ради всего святого, обещайте пощадить ее! Мисс Вдова, Мисс Вдова! — шептал Берский, давая своему собеседнику столь прославленное в Европе прозвище. — Пощадите Маргу!

Доктор взял дрожащие руки профессора в свои и тихо произнес, стараясь говорить как можно убедительнее:

— Ради вас я сделаю это!

Крик радости сорвался с уст растроганного Берского:

— Тогда слушайте же, я расскажу все! Она жила со своим отцом в этом же переулке как раз напротив моего дома. В то время они еще были бедны. Краш, вероятно, и тогда не гнушался связями с полицией, потому что дочь почти всегда оставалась в квартире одна. Что толковать! Наши окна были одно напротив другого. Я полюбил Маргу всей душой и, получив вскоре ее руку, считал себя счастливейшим из смертных!.. Да, я был счастлив! Мне не на что жаловаться, я должен бы на коленях благодарить ту, которая подарила мне два года райского блаженства!..

Берский судорожно сжал руки.

— Все рухнуло по моей вине… — продолжил профессор, — из-за рокового любопытства. Краш не гнушался добрых французских вин, и, когда он изредка обедал с нами, я находил удовольствие удовлетворять вкус этого человека, который подарил жизнь моей Марге. Однажды за ужином мы заспорили о возможности для человека исчезнуть и, прослыв мертвым, жить под другим именем. Я доказывал, что это невозможно, что всегда остаются следы прошлого, а в таком случае секрет не обеспечен.

Под влиянием хмеля и моих возражений Краш ошеломил меня заявлением: «Я убежден в том, что говорю. Мне известен по крайней мере один человек, находящийся в таких обстоятельствах».

«О, — заметил я, — вам трудно было бы назвать имя этого человека». — «Наоборот, извольте: взять хотя бы графа Кремерна».

«Граф Кремерн, — принялся я подшучивать, — этот разорившийся барин, которого захватили в клубе с поличным на картежном плутовстве. Чтобы помочь исчезнуть, ему организовали поездку в Азию, где он и его дочь погибли».

«Ха-ха-ха! — захлебнулся от смеха Краш. — Кремерн определенно жив!» — «А документы о его смерти!» — «Они были добыты с помощью подделок, так же, как и новое удостоверение личности, которым он теперь прикрывается…» — «Это немыслимо!» — «Ну, и упрямый же вы, милый зятек! А я продолжаю утверждать, что мне известен тот, кто был раньше графом Кремерном…» — «Вот видите! — заметил я, торжествуя. — Это лишь подтверждает мою теорию. Значит, уже двое владеют тайной». — «Вовсе нет!»

Мы замолчали оба. Молнией сверкнула во мне мысль, что Краш и Кремерн — одно и то же лицо!

Он сидел напротив меня, ошеломленный своим невольным признанием, покачивая головой, мгновенно протрезвевший. Наконец решительно протянул мне руку через стол: «Отныне это больше не секрет для нас обоих! Я уверен, что не подвергаюсь ни малейшей опасности. Вы любите Маргу и, следовательно, будете молчать». Затем цинично прибавил: «В сущности, для вас должно быть лестно иметь жену, у которой в жилах течет благородная кровь Кремернов».

Возвратившись в комнату, Марга услышала последние слова отца; сорвавшийся с ее уст крик я никогда не забуду. В тот же вечер она мне заявила: «Все кончено между нами; вы потребуете развода!» И прибавила, когда я взглянул на нее с ужасом:

«Мой брак с вами под ложным именем Краш лишен всякого смысла! Что же я представляю теперь в вашем доме? Незваную гостью! Вы больше не можете меня уважать, так как я сознательно приняла это ложное положение».

«Но ведь я люблю вас, Марга! К чему же такая перемена?» — «Ради моего нравственного спокойствия».

«А если я откажусь и захочу непременно сохранить дорогое мне существо?» — «Тогда, — произнесла она медленно, — не в силах уважать себя, я поищу избавления в смерти».

Доктор грустно смотрел на собеседника, по щекам которого текли слезы.

— И вы уступили?

— Ах, что мои страдания, если она благодаря такой уступке согласилась жить? Вскоре Краш был возведен в дворянское достоинство, и посыпались на него денежные щедроты…

Вдруг Берский удивленно посмотрел на доктора.

— Не знаю, но мне кажется, что я угадываю вашу затаенную мысль. Вы, быть может, думаете, что вся эта сцена была предусмотрена, заранее рассчитана, чтобы вновь сделать знатной разбогатевшую Маргу?..

Авиатор хранил молчание. Но его серьезное лицо подтверждало данную мысль.

Профессор разрыдался. Прерывающимся голосом он прошептал:

— Неужели она разыграла со мной комедию? Ну, тем хуже… А я все-таки люблю ее по-прежнему. Она стала жертвой этого человека… Пощадите же ее!

— Я уже пообещал вам.

— А если вы победите, друг мой, и если встретите Маргу, скажите ей: «Ваш отец разоблачен и предан общественному порицанию; вы оказались совершенно одинокой. Свет вас оттолкнет… Ну а там, в Познани, обожающий вас бедный человек всегда ждет вашего возвращения!»

Во власти нежности и благородного самоотвержения Берский с поседевшими до срока от скорби волосами внезапно преобразился.

Доктор, растроганный, обнял своего собеседника, ощущая, что их исстрадавшиеся сердца бьются в унисон.

Близился рассвет. Новые друзья расстались. Аэроплан растворился в небесной мгле.

Только через час полицейские ворвались в жилище профессора Берского. Легко представить себе досаду этих субъектов, когда их встретил сам хозяин, отсутствие которого они рассчитывали установить.

XIX. В Праге

Что же произошло после ошеломляющего приключения на Билинском аэродроме, необъяснимого даже с точки зрения профессионалов?

Потрясенные зрители разъезжались по домам.

Одни возвращались обратно в Берлин и германские города, другие держали путь к Вене и разным местам Австро-Венгрии.

Его Императорское Величество не вернулся в Бург, свой старый венский замок, а отправился в Прагу, старинный чешский город, который раскинулся своими дворцами, богатыми зданиями, высокими башнями, колокольнями и лачугами по берегам Влтавы. Там одним из первых он вызвал к себе генерал-инспектора армейской сыскной службы.

— Приказываю вам, генерал, срочно отправить в Берлин план преобразования всей сыскной службы нашей армии.

Военный замялся.

— Но, государь, что подумает германский рейхсканцлер… Мы покажем…