Арийский мессия - Эскобар Марио. Страница 11

– Маловато у нас зацепок.

– Да, и в самом деле мало, – согласился, нахмурившись, Геркулес.

– Получается, нам еще нужно раздобыть записи Аруэ и фон Гумбольдта.

– Чтобы получить записи первого, нам необходимо всего лишь позвонить в центральный комиссариат полиции или же попросить Манторелью, чтобы он дал команду их нам предоставить. А вот доступа к записям фон Гумбольдта у нас пока нет. Они находятся в австрийском посольстве, а австрийское посольство – это территория Австрии.

9

Святилище – именно так нравилось называть это помещение Манторелье – было погружено в темноту, и лишь крошечная настольная лампа излучала свет прямо на документы. Манторелья надел очки, заведя их дужки за уши, и приблизил документ к глазам так, что почти коснулся его носом. Он никак не хотел признавать, что зрение у него стало ухудшаться. Окружающий мир словно исчезал, превращаясь лишь в поток различных звуков. Манторелья упорно пытался это скрывать: сначала – просто из стеснительности, а затем – когда то, что его окружало, начало становиться невидимым, – из охватившего его страха. Для него теперь существовал один способ читать: сидя в полной темноте, он всматривался в текст при слабом, рассеянном свете…

Записи профессора Аруэ велись на исключительно грамотном французском языке, но с большим количеством сокращений и специфических терминов. Общее число листков с этими записями не превышало ста, однако содержание записей примерно с пятидесятого листа становилось довольно сумбурным – как будто их автора постепенно охватывали беспокойство и нетерпеливость.

Происшествия тревожили высшие круги испанского общества. Они не могли позволить, чтобы Мадрид приобрел репутацию города, в котором убивают ученых. Председатель муниципального совета Мадрида Луис де Маричалар уже несколько раз звонил Манторелье, и тон его голоса при этом постепенно менялся с любезного и уважительного на почти угрожающий. Сегодня утром ему позвонил председатель совета министров Эдуардо Дато, и если в ближайшие недели ситуация не изменится, ему в конце концов позвонит сам король Испании Альфонс Тринадцатый.

В кабинет постучали, но не успел Манторелья что-то ответить, как дверь отворилась и – в лучах ворвавшегося из коридора яркого света – появилась его дочь Алиса. Манторелья почувствовал резкую боль в глазах и поспешно прикрыл их ладонью.

– Дорогая, сколько раз тебе говорить, чтобы ты не открывала дверь так широко? Я не люблю яркого света, – сердито проворчал Манторелья.

Алиса подошла к отцу, взяла его руку и внимательно посмотрела на него. Ее прекрасные зеленые глаза обладали способностью проникать прямо в душу. Выразительность этих глаз напомнила Манторелье о его покойной жене… Алиса улыбнулась, и Манторелья невольно улыбнулся ей в ответ. Она наклонила голову, и ее волосы, собранные в два пышных пучка, позолотил падавший из коридора яркий свет. Манторелья погладил дочь по волосам, и она снова подняла голову.

– Папа, мне не нравится, что ты сидишь один в темноте. Темнота навевает грустные воспоминания.

– Яркий свет меня раздражает. Возможно, долгие годы службы на Кубе отразились на мне таким вот образом.

Алиса, выпустив из рук руку отца, показала жестом на дверь.

– К тебе пришли.

– Мне не нравится, когда посетители приходят ко мне позже пяти часов. Почему ты не сказала, что я занят и не могу принять? – недовольно проворчал Манторелья.

– Так ведь это наш старый друг Геркулес и его новый помощник.

– Я прождал их все утро в комиссариате, а они явились сейчас и сюда, – не мог унять свое недовольство Манторелья.

– Сказать им, чтобы заходили?

– Ну конечно. Но сначала, пожалуйста, отдерни шторы, хорошо?

Алиса отдернула тяжелые шторы, и июньское солнце вмиг заполнило самые дальние уголки огромного кабинета. Деревянные панели, которыми были покрыты стены, моментально его впитали, и их оттенок из мрачновато-черного превратился в медовый. Стол Манторельи был загроможден различными документами, сложенными в несколько высоченных стопок. Алиса вышла из кабинета, но через пару минут вернулась в сопровождении двух мужчин. Геркулес шел рядом с ней, дружески о чем-то болтая, а Линкольн плелся за ними. С расстояния в несколько шагов он видел белоснежную кожу шеи Алисы, которая проглядывала между локонов ее волос, и часть ее щеки, когда женщина поворачивала голову. Вдруг Алиса обернулась и посмотрела на него в упор. Их взгляды на несколько мгновений пересеклись, а затем они оба опустили глаза.

– Добрый вечер. Извините, что мы явились к вам в такое время, но все утро и большую часть дня мы пытались добиться встречи с австрийским послом – к сожалению, безрезультатно, – начал Геркулес.

Манторелья жестом пригласил их садиться. Алиса вышла из кабинета, оставив мужчин одних.

– Посол категорически отказался предоставить нам записи фон Гумбольдта, – сообщил Манторелья. – Не знаю, что нам теперь и делать.

– А по какой причине он отказал нам в доступе к записям профессора? – поинтересовался Геркулес.

– Ему не нравится то, каким образом мы проводим расследование. Он хочет, чтобы мы передали профессора ему для незамедлительной отправки в Австрию. Посол возлагает большие надежды на одного тамошнего доктора – некоего Карла Юнга.

– Это ученик Зигмунда Фрейда, – вставил Геркулес.

– Не знал, Геркулес, что вы интересуетесь психиатрией.

– Да нет, я не очень-то интересуюсь, но в последние несколько лет я читал кое-что по криминологии. Фрейд не имеет к ней прямого отношения, однако я все-таки прочел несколько книг этого австрийского психиатра.

– Мы отклонились от главной темы нашего разговора. Самое главное для нас сейчас – это то, что мы не можем получить доступа к записям профессора.

– А записи профессора Аруэ у вас есть?

– Я их как раз и просматривал перед вашим визитом, – сказал Манторелья, кладя правую руку на листки бумаги на столе. – Но толку от этого почти никакого. Написано на грамотном французском языке, но очень много непонятных терминов, и…

– Этот профессор – филолог, специалист по индоевропейским языкам, – заметил Линкольн.

– Я это знаю. Однако мне непонятно, какое отношение ко всему произошедшему имеет его профессия. А может, всему виной изнурительная жара? От такой жары кто угодно может тронуться рассудком.

Геркулес поднялся со стула и схватился за его спинку. Манторелья и Линкольн внимательно посмотрели на собеседника: его лицо слегка исказилось, словно он делал над собой какое-то усилие.

– Извините, я вас на секунду оставлю. Пожалуйста, продолжайте разговор без меня.

Геркулес вышел из кабинета в расположенную рядом маленькую гостиную. Там он достал что-то из маленькой металлической коробочки и сел в кресло. Через минуту-другую вошли Манторелья с Линкольном. Они увидели, что лицо Геркулеса исказила боль.

– Геркулес, вы себя плохо чувствуете? – спросил Манторелья, кладя ладонь на плечо друга.

– Со мной все в порядке, – попытался заверить Геркулес, поднимая голову, но из его носа текла тоненькая струйка крови. Почувствовав это, он вытер нос пальцами.

– Нам, пожалуй, нужно вызвать врача, – занервничал Линкольн.

– Нет-нет, не нужно. Мне уже лучше. Это было обычное головокружение, – сказал Геркулес, снова приобретая бодрый вид. – Доктор объяснил нам, – далее тараторил он, – что членовредительство, совершенное профессорами, могло быть вызвано посттравматическим синдромом. Что-то заставило их почувствовать неприязнь к самим себе, и каждый из них вырвал себе один из трех органов чувств – зрения, слуха и вкуса. Но почему они не вырвали все трое себе что-нибудь одно – например, глаза? Почему они поступили именно так?

Вопросы Геркулеса отдались эхом от стен гостиной. Линкольн и Манторелья заинтригованно посмотрели на него, не понимая, к чему их друг клонит. Наконец на заданные им вопросы попытался ответить Линкольн: