Ватажники атамана Галани - Хапров Владислав Викторович. Страница 26

Вдруг дядя Егор вскочил на ноги с неожиданной для его тучности резвостью. В руке его был зажат свинцовый кастет. У меня в глазах сверкнула яркая вспышка, и я провалился в темноту.

Очнулся я в трюме коломенки, скрученный по рукам и ногам. Снаружи скрипели уключины вёсел, гребцы тянули несвязную песню. Я попытался вытащить спрятанный в рукаве кинжал, уже не раз спасавший мне жизнь, но руки были связанны за спиной и как я не тужился, ничего добиться не смог. Стал двигать кистями, чтобы ослабить узлы, но те были завязаны на совесть.

Бросив бесплодные попытки освободиться, я крепко зарёкся, что ежели останусь жив, больше ни в какие рискованные предприятия соваться не стану. Лучше живым тараканом за печкой прятаться, и тепло и сытно, чем мёртвым орлом с небес падать.

Измученный страхом и малой нуждой, я вскоре задремал. Вдруг вёсла скрипнули и перестали опускаться. Я сразу проснулся и принялся читать про себя все молитвы, какие только мог вспомнить. Люк открылся, впустив в чрево судна яркий солнечный свет. Меня схватили за шиворот и выволокли наверх. Я огляделся. Коломенка стояла в камышах, тянувшихся вдоль обрывистого берега. Меня подтащили к дяде Егору.

— Дай облегчиться, — сказал я.

— Облегчайся, — безразлично ответил дядя Егор. — В последнем желании не отказывают.

Стоявшие вокруг бурлаки дружно захохотали. От этой злой шутки у меня сжалось нутро, и пришлось напрячь последние силы, чтобы казаться спокойным.

Я подошёл к борту и всё так же небрежно сказал:

— Руки хоть развяжите.

Дядя Егор согласно кивнул. Его люди развязали мне руки. Я стал сжимать и разжимать кулаки, чтобы вернуть пальцам чувствительность, приготовившись, как только будет удобный момент, прыгнуть в воду и попытаться скрыться в камышах.

Однако сзади щёлкнул курок пистолета.

— Не дури, — тихо сказал дядя Егор. — Я с такого расстояния не промахнусь.

Справляя малую нужду, я взвешивал свои шансы обмануть пулю и уйти от погони в камышах. Найдя их очень и очень слабыми, решил пока оставить мысли о побеге, а там будь что будет.

Сделав дело, я уселся на палубу напротив дяди Егора.

— Ты уж извини, Василий, или как там тебя там, за такое гостеприимство, — дружелюбно произнёс хозяин коломенки. — Пойми, мы тебя не знаем. И чтобы там не говорил Лукьяшка Герасимов, он душа доверчивая, ты вполне можешь оказаться воеводским ярыжкой, которого мы проморгали. Настоящего Ваську Дьяка могли и убить, почерк подделать, а тайное слово выведать пытками. Данилы, который может подтвердить, что ты есть ты, здесь нет. Поэтому я тебя сейчас буду спрашивать, а ты отвечай, только честно, как батюшке на исповеди. Договорились?

Я кивнул.

— Тогда расскажи, кто ты и откуда взялся.

Я тяжело вздохнул и стал рассказывать дяде Егору историю Васьки Дьяка, медленно, словно объясняя простую истину малому детю.

Тот слушал внимательно, не перебивал, и казалось, даже, всему верил. Однако как только я закончил, он разочарованно покачал головой.

— Я же просил, быть со мной честным. Ты же нагло и бессовестно врёшь.

И тут же мне в живот врезался огромный кулачище Мухомора, вышибив из груди воздух. Я задохнулся и повалился на бок. Бурлаки дяди Егора схватили меня за ноги и за руки и погрузили головой в воду. Я непроизвольно вдохнул и захлебнулся. Забился в судорогах удушья. Перед глазами поплыл красный туман. Наконец меня вытащили из воды и бросили на палубу.

— Я же сказал, как батюшке на исповеди, — послышался где то вдалеке голос дяди Егора.

— А я и так, как батюшке, — выхаркивая воду из лёгких, огрызнулся я.

— Тогда прощаю тебе грехи твои вольные и невольные. Аминь.

Я снова оказался в воде. На этот раз меня держали гораздо дольше. Я бился в конвульсиях, теряя сознание. И вот снова благословенный воздух. На этот раз дяди Егору пришлось долго ждать, пока я обрету способность дышать и говорить.

— Ты, наконец, скажешь правду, — словно бы раздражённый непонятливостью собеседника, сказал он. — Третий раз искупаешься, живым не вынырнешь.

У меня больше не было сил сопротивляться. Хотелось только одного, чтобы эти мучения закончились, всё равно чем. Сдаться, рассказать им, что никакой я не Васька Дьяк, а писарь Полицмейстерской канцелярии Артемий Кондратьев, посланный на Волгу ловить атамана Галаню? Тогда возможно меня убьют быстро и без особых мучений.

Но мне вовсе не хотелось умирать. Всё во мне сопротивлялось этому. В голове промелькнула шальная мысль. Кинжал, пристёгнутый к руке. Если выхватить его и воткнув одному из моих мучителей в глаз, проложить себе дорогу к борту. А там может быть Господь совершит ещё одно чудо и вырвет меня из рук безжалостных убойц. Однако страх настолько сковал мои конечности, что они напрочь отказывались повиноваться усилиям воли.

— Говори, кто таков, и что умышляешь против вольных казаков, — грозно потребовал дядя Егор.

Всё что я ещё был в состоянии сделать, так это сказать ему какую-нибудь дерзость:

— Попался бы мне ты в Макарьеве года четыре назад. Яшка Рябой, покойник, очень любил одну забаву, всовывал в зад купцу шланг от корабельной помпы и надувал пока тот не испускал дух. Я бы с тобой точно так же повеселился.

Хозяин коломенки едва не задохнулся от злобы.

— Кончайте его, — велел он.

Меня потащили к борту. Я не сопротивлялся, полностью отдавшись на милость Всевышнего. Когда мои волосы уже коснулись воды, дядя Егор вдруг крикнул:

— Ладно, ребята! Волоките его обратно! Кажись он тот за кого себя выдаёт. Яшка и вправду надувал купцов помпой. Мне об этом Данила Мельник рассказывал. А если мы ненароком прикончим толмача с персидского, Галаня очень осерчает.

Меня бережно опустили на мокрые доски. Дядя Егор дружески улыбался.

— Ты только не крысся на меня, Василь, хорошо? Я по-настоящему не собирался тебя насмерть топить. Просто проверял. У атамана Галани уйма недругов, которые спят и видят, как подстроить ему подлянку. Лишняя предосторожность никогда не вредит. Лады?

Он протянул мне руку. Я же, попытавшись представить, что бы ответил настоящий Васька Дьяк на это предложение, руки ему в ответ не подал. Вместо этого злобно процедил:

— Не лады. Я с тобой, гад, ещё посчитаюсь.

Коломенка подошла к месту на Волге именуемому Бугор Стеньки Разина. Это была высокая гора, круто обрывавшаяся в воду. С неё просматривались окрестности на много вёрст вокруг. По приданию Стенька с ватагой долго жил на этом бугре. На «шихане» стояло кресло с насечкой из слоновой кости, сидя на котором Разин высматривал купцов на Волге и чинил суд. В подтверждение этого, как мне сказали, на бугре до сих пор можно было увидеть яму, где была стенькина «канцелярия».

Нынче же на горе расположились дозорные Лёшки Кортнева есаула атамана Галани. Его струг прятался в заводи неподалёку. Воровские казаки в одних портках валялись на палубе, соорудив из паруса навес от солнца.

Коломенка дяди Егора пристала к борту разбойничьего струга. Тут же оба судна были крепко связаны друг с другом пеньковыми канатами. На коломенку перескочил молодой парень, белобрысый, вихрастый с шальным взглядом голубых глаз. Он был одет в красную шёлковую рубашку с галуном и полосатые порты. Ноги его, как и всех остальных казаков были босы, а через плечо болталась турецкая сабля в серебряных ножнах с рукоятью, инкрустированной слоновой костью.

— Ну здравствуй, дядя Егор, — сказал он.

— Будь здоров, Лёшка, — ответил тот.

— Привёз что обещал?

— Куда ж я денусь. А в придачу к «Толстухе» Данила и Лукьяшка прислали вам толмача, — он кивнул в мою сторону, — который по персидски чирикать умеет.

— Толмачь нам ох как нужен! — обрадовано воскликнул Лёшка. — Был у нас один мужик из Астрахани. Худо-бедно персов понимал. Но однажды его застукали за тем, что он припрятал кое что из общего хабара и Галаня велел привязать к его ногам ядро и отправить на корм рыбам.

Дядя Егор наклонился к Лёшкиному уху, украшенному золотой серьгой и что-то зашептал. Тот не дослушав, разразился громким хохотом: