Врач в пути - Галкин Всеволод Александрович. Страница 27

Помощники врача, медбратья, или «сахы», существенно помогали нам в работе. Добросовестное отношение к порученному делу, любовь к медицине делали их незаменимыми и в часы амбулаторных приемов, и при обходах, и во время ночных вызовов.

Госпитали королевства, расположенные в крупных городах, были по структуре однотипны и отличались друг от друга только количеством коек. Королевский госпиталь в Сане — самое большое лечебное учреждение в стране. Это целый больничный городок. Перед госпитальными воротами, на площади, всегда толпы людей. Шум и толчея, словно на базаре.

Больных доставляют сюда отовсюду. Их привозят на лошадях, ишаках, верблюдах, редко — на машине. Иногда родственники и друзья больного несут его на носилках десятки километров из какого-нибудь дальнего селения.

Кофейня на площади перед госпиталем всегда переполнена: больные и посетители дожидаются очереди на прием, а чашечка ароматного кофе бодрит и сокращает время ожидания.

На циновках или бараньих шкурах у входа в госпиталь полулежат часовые. Они следят за всеми, кто входит на его территорию. В непогоду и ночью охранники забираются в каменную будку, стоящую тут же, у самых ворот.

Каждое утро старший аскер (Хамуд Бехри, загорелый солдат со старой винтовкой в руках), улыбаясь, приветствует нас, отдает честь, поднося ладонь к чалме.

— Салям алейкум, доктор! — кричит он и подает табель, в котором надо расписываться ежедневно.

Госпиталь назывался королевским. Начальнику госпиталя Мухаммеду Зуфри было всего 35 лет. Мудир Зуфри призводил впечатление очень энергичного и умелого администратора. Он окончил фармацевтический институт в Италии, знал итальянский язык, носил европейскую одежду.

Я познакомился с Мухаммедом Зуфри в первый же день по приезде в Сану. Меня провели к нему в кабинет. В большой комнате толпился народ: очереди на прием к начальнику не бывало, посетители проходили, к нему беспрепятственно. В комнате стояли письменный стол и стулья. На столе, на подставке, красовался маленький национальный флаг.

Мудир сидел за столом. Он был страшно разгневан. Перед ним на коленях стоял йеменец, по-видимому один из подчиненных, которого начальник за что-то грозно распекал. Как потом выяснилось, провинившийся (санитар) просил у начальника прощения за какой-то проступок. Как только он ушел, мудир успокоился и встретил меня очень приветливо. Через переводчика мы договорились о том, что завтра же я приступлю к работе. Мудир при мне подписал приказ, и на этом все формальности были закончены.

Простившись с начальником, я вышел во двор. По двору медленно шел санитар, тот самый, которого я только что видел в кабинете мудира… закованный в кандалы. К моему удивлению, он не производил впечатления человека, убитого горем. Я так бы ничего не понял, если бы переводчик не объяснил мне, что кандалы были самой обычной мерой наказания в монархическом Йемене. «Кандальником» можно было стать за самые различные провинности, в данном случае я столкнулся с административным взысканием, чем-то вроде нашего «поставить на вид». Однако эта средневековая мера наказания могла стать длительной, а иногда и пожизненной.

Так я впервые познакомился с йеменским обычаем наказания нерадивых служащих. Позже и в домах и на улицах я видел людей, закованных в кандалы. Нередко под кандалами у них была стерта кожа, и незаживающие язвы гноились. На ночь кандалы снимали, чтобы они не мешали несчастному «преступнику» спать.

Право такого же наказания начальник госпиталя предоставил и нам, врачам, но, как читатель может легко догадаться, нам и в голову не могло прийти им пользоваться.

Управленческий аппарат госпиталя составляли начальник, секретарь и два чиновника — заместителя начальника. Четыре человека администрации на госпиталь в 450 коек — немного. Но мудир и его помощники действовали оперативно и обладали недюжинными организаторскими способностями.

Секретарь и правая рука мудира — девятнадцатилетний Абдулла, славный и на редкость энергичный парень, окончивший духовную школу. Круг его обязанностей не имел предела: он писал приказы, в его ведении находилась печать, он принимал прошения о приеме, через него шли все заявки на медикаменты и продовольствие. То и дело Абдулла вскакивал на велосипед и мчался по приказу начальника в различные учреждения и даже к министру. Абдулла всегда был ровен, приветлив и готов помочь любому из нас в хозяйственных вопросах, возникавших в отделении.

Приемом больных ведали мудир и Абдулла. Абдулла собирал и передавал прошения мудиру, который тут же писал резолюцию, принимавшую форму приказа.

Бедняков и аскеров в госпитале лечили бесплатно. Степень бедности устанавливалась так: больной, прибывший издалека, вместе с прошением подавал начальнику записку от амеля или кали (сельского старшины), если жил в деревне, или от губернатора, если в городе. В записке указывалось, что данный больной — бедняк. Однако получить подобную бумажку у королевских чиновников было нелегко.

Королевский госпиталь занимает большую площадь — целый квартал. В нем девять отделений: два терапевтических (военное и гражданское), хирургическое, туберкулезное, глазных болезней, отоларингологическое, кожно-венерологическое, гинекологическое и специальное для королевской семьи.

Кроме лечебных отделений здесь размещаются все подсобные помещения большого госпитального хозяйства: административный корпус, аптека, рентгеновский кабинет, лаборатория, медицинские и вещевые склады, кухня, казарма для солдат, охраняющих госпиталь, и поликлиника, в которой мы вели амбулаторный прием.

Отделения, как и все остальные госпитальные постройки, — одноэтажные каменные здания с большими окнами. Стены небольших палат и широких коридоров чисто выбелены, помещения залиты светом. Каждая палата рассчитана на 50 человек, но наплыв больных так велик, что приходилось постоянно ставить дополнительные койки, загружать коридоры. Больные лежали на железных кроватях, застланных ветхим, но чистым бельем. Всем больным выдавался комплект одежды — длинная белая рубаха из грубого полотна и белый колпак.

Возле каждой кровати стоял маленький столик для еды и лекарств. На спинке кровати — железный ящичек в котором хранится история болезни.

История болезни — двойной лист бумаги обычного формата. На лицевой стороне имя, возраст, род занятий, местожительство записывались по-арабски: на оборотной — диагноз по-латыни. Лекарства выдавались больным на руки сразу на два-три дня. Нередко они прятали таблетки и хрупкие ампулы под подушку или завязывали в узелок простыни.

Здесь не было наших строгих больничных порядков, и больные могли уходить в город навестить семью или купить продукты. Часы свиданий не ограничивались, местом для них обычно служил просторный двор госпиталя, а то и кофейня на площади.

Но все-таки в какой-то мере определенный режим соблюдался. Утром — неизменная молитва, потом завтрак, обход врача. После обхода больные гуляют или просто лежат в тени. В полдень — обед, мертвый час, затем процедуры, ужин и сон. Госпитальный день начинался в 7 часов утра и кончался в 9–10 часов вечера.

Весь коллектив врачей — иностранцы. Нас было десять человек из разных стран: акушер-гинеколог Е. Осипова, венеролог К. Суворова, терапевт А. Миронычев и я — из Советского Союза; хирург С. Трабель, окулист Я Кашпарек, отоларинголог Я. Вольф и фтизиатр Ф. Кречи — из Чехословакии, педиатр Л. Джемаль — из АРЕ, хирург Н. Серфедей — из Италии.

Маленький интернациональный коллектив работал дружно. Мы проводили совместные консилиумы и консультации. И что наиболее ценно — всегда находили время друг для друга, несмотря на то что каждому в своем отделении приходилось работать по меньшей мере за десятерых. В отношениях между собой, как и в работе, мы руководствовались одним желанием — оказать помощь как можно большему количеству людей. В госпитале помимо нас работала группа йеменских «народных лекарей».

Я заведовал терапевтическим отделением Часть отделения занимали инфекционные больные. В моем отделении числилось 50 коек, в действительности же больных было гораздо больше (временами до ста).