Операция «Степь» - Кондратов Эдуард Михайлович. Страница 25

Одетые в расписные халаты из шелка и шерсти и остроконечные меховые малахаи, седобородые аксакалы рассаживались на устланном кошмами полу главной казармы. За столом на единственном в помещении стуле, изъявляя нетерпение, сидел Федор Долматов. Ему предстояло открыть конференцию, а затем уж передать слово Нурыбаю, интеллигентному киргизу, только что приехавшему из Семипалатинска. Поскольку он одинаково хорошо владел русским и киргизским, ему и предстояло стать рупором серовского реввоенсовета.

Киргизы, переговариваясь, затаскивали привезенные с собой кошмы и ковры, кое?кто уже разливал из кумгана чай, кто?то освобождал место для старейшины рода. У Байжана не было своей кошмы, не получил он мандата. Ему удалось проскользнуть между двумя родами, прибывшими на конференцию одновременно. Никто не препятствовал тому, чтобы он, ни к одному роду не присоединяясь, устроился между кошмами делегаций, плохо знавших друг друга. Долматов недовольно поглядывал то на все еще входящих, то на весело спорящих за пиалами делегатов и нервничал. Наконец он постучал ладонью по столу, и хотя его призыв к тишине мало кто услышал, откашлялся и встал. Но не успел и рта открыть, как из глубины зала раздался пронзительный возглас на киргизском языке: «Хватай комиссара! Два стада отнял, муллу арестовал! Хватай!»

Разом загалдели, заоглядывались, повскакивали с кошм делегаты. Байжан замер. Он узнал голос Аманбая, старшины рода, богатея и пособника белогвардейщины любой масти. Его стада год назад чекисты реквизировали в пользу голодающего народа. Байжан тоже входил в подразверсточный отряд. И надо же было Аманбаю оказаться сегодня в Уиле!

Байжан, однако, на ноги не вскочил. Как и все, он принялся испуганно оглядываться и в то же время потихоньку, на коленях, продвигаться к выходу. В густой толпе, в которой кто сидел, кто полулежал, а кто уже встал, заметить его было сложно. Байжан увидел, что несколько человек, поддавшись панике, выбежали из дверей казармы. «Побежал чекист из дверей, ловите его!», – взвизгнул Байжан. Тотчас, по крайней мере, десяток делегатов бросились к выходу, который тщетно пытались перегородить собой два бородача казака. Неразбериха и всеобщее возбуждение давали себя знать все больше: уже многие рвались наружу. Пригнувшемуся Байжану не составляло труда вместе с толпой протиснуться в дверь, а потом, обежав казарму, найти дыру в глиняном заборе, который окружал военный городок.

Он знал, что его наверняка будут искать, но был уверен, что время есть. Очень уж не терпелось Долматову начать свое первое в жизни государственное действо.

Самым надежным, пожалуй, было бы укрыться среди юрт киргизского эскадрона. Там он переждет, не вызывая подозрений, а потом ускользнет на квартиру Глеба Ильина. Для хозяев и соседей у них была легенда: Байжан за плату служит полковому пропагандисту – приносит кизяки, топит печь, чистит коня. Уильцы к этому привыкли и считали вполне естественным, что у Ильина есть киргиз для черной работы.

Никто в эскадроне не обратил на него внимания: все были озабочены предстоящими верблюжьими скачками.

Байжан обошел огородами улицу, по которой тянулись на площадь уильцы, и осторожно выглянул из?за плетня. На пустыре, где стояли плоскокрышие домики агитпункта, продотдела и следственной комиссии, не было никого, кроме Капустина, который лениво прислонился к косяку двери и как будто чего?то ждал. Однако как раз Капустину попадаться на глаза и не хотелось. Надо было возвращаться, чтобы задами, но с противоположной стороны пробраться к дому Ильина.

И тут Байжан увидел самого Глеба. В седле, но… Конь его шел шагом, а за стремя держался арестантский начальник – комендант Овчинников.

Стоило пронаблюдать, случайно ли они вместе? Через минуту Байжан убедился, что хорошего мало. Ильин, Овсянников и Капустин скрылись в домике следственной комиссии.

Он огляделся: где бы ему спрятаться самому? Полуразваленная пирамидка кизяков, рядом – сорванная с петель дверь, валяющаяся на снегу. Кто?то, видно, приготовил на дрова. Холодновато будет… Но уйти Байжан теперь не имеет права.

«Неужели потянулась ниточка от Матцева? – с тревогой подумал он. – Может, и Буржаковского взяли?»

Дверь отворилась, появился Капустин. Передвинул кобуру с наганом с бока на пупок, засунул руку в карман и, достав горсть семечек, принялся беспечно их лузгать.

Благодушная его поза не обманула Байжана. Он разворошил кизяки, прислонил к ним дверь, чтоб никто не заметил его со спины, и стал ждать. Что у Глеба Рудякова дела обстоят неважно, он уже не сомневался.

Последний шанс Василия Серова

– Понятно, – сказал Гаюсов, – фамилию тебе сказал тот губошлепый. Ну, Гаюсов. Что из того?

– Об этом чуть позже. – Глеб встал, взял из пачки «Катыка» папиросу, чиркнул гаюсовской зажигалкой и вернулся на место. Гаюсов не шелохнулся, хотя когда рука Рудякова оказалась в полуметре от нагана, напрягся.

– Скажи, Гаюсов, откровенность за откровенность, на что ты – именно ты! – рассчитываешь, оставаясь в Уиле? Что у тебя общего с загнанными в угол мужиками? Продразверстка не нравится? Или ты эсер по убеждениям? Извини, смешно.

– Мое кредо – выжить. – Гаюсов качнул головой, криво улыбнулся. – Ты прав, от серовского сборища меня тошнит. Выхода другого нет. Не вижу.

– Неправда. Видишь. Мои документы ты взял не просто так, верно?

– Читаешь мысли? Поздравляю. Да, Глеб… Как ты сказал?.. Рудяков. Ты догадался. Я надеюсь на твое удостоверение АРА. На первое время пригодится.

Кивком Глеб подтвердил: что ж, вполне вероятно.

– Теперь ты должен понять, что каждый лишний день в Уиле – меч над твоей головой.

– Почему же?

– Притворяешься, Гаюсов. Не один я представляю ВЧК в банде. Не один я знаю, чем занимался в свое время контрразведчик генерала Дутова в родных краях Василия Серова и братьев Долматовых. Ты из их родни насмерть никого не запорол?

– Бред! – Гаюсов отшвырнул от себя пепельницу. – Лично я не был ни в Куриловке, ни в Орловке.

– А рыжий крикун? Помнишь, ко мне цеплялся? А тебя опознал. Я ему рот заткнул: проверю, мол. Если поискать в дивизии, пострадавших от монархистов и контрразведчиков немало. Не простили, не думай.

Гаюсов барабанил пальцами по столу.

– Кстати, твои улики против меня… – Глеб помолчал. – По крайней мере, они не бесспорны.

– Оставь! Их достаточно, чтоб швырнуть тебя к стенке, чекист! Ладно, не будем об этом. Предлагаю сделку. Ты мне пишешь рекомендацию своим… Тьфу! Не в ЧК, конечно, а руководству АРА. Чтоб взяли под крыло. А я тебе даю это.

Он многозначительно поднял над столом серую папку. Глеб покачал головой.

– Почему же?! – Гаюсов вскочил со стула, швырнул папку. Сел. – Не пойму.

– У тебя нет убеждений, Гаюсов. Ты сказал, что хочешь одного – выжить. Но твой должок перед нами слишком велик. Спасать врага революции я не буду. Даже ценой жизни.

– Железный чекист… Подражаете своему богу Дзержинскому. Твое дело. Американский твой документик я пока придержу. Но папку оставлю в столе. Если ее увидит Турсенин, объясняться будешь с ним. Я отпущу тебя. Без бумаг и без оружия. Устроим перемирие до утра. Ни ты, ни кто другой – ни слова о дутовце Гаюсове. Есть только Буров. Я до утра продержу папку в столе. У тебя есть шанс передумать, Рудяков. Рекомендация против папки. Идем.

– Верни ремень, – устало сказал Глеб.

– Это могу. – Гаюсов открыл ящик, снял с ремня маузер в кобуре. – Держи.

Глеб, а в шаге за ним Гаюсов вышли из домика следственной комиссии.

– Что, поговорили? А то Кузьма мне ключ оставил, – наивно распахнул голубые глазищи Капустин. На его губе повисла шелуха семечек. Совсем невинный деревенский парнишка. Если б не шашка и не наган у пояса.

Со стороны ярмарочной площади слышались дикие вопли: скачки шли вовсю.

– Где Турсенин? – спросил Гаюсов.

– Товарищ председатель следкомиссии маленько в подпитии, – ухмыльнулся Капустин. – Дрыхнут с Любашкой.

– Передай, что ключ у меня, – Гаюсов многозначительно оглянулся на Глеба. – Пойду?ка и я, люблю джигитовку смотреть. А ты, Ильин?