Операция «Степь» - Кондратов Эдуард Михайлович. Страница 39

Вилл Шафрот на этот раз не обходил ни грязь, ни лужи. Широкими шагами направился он к пролетке. Забрался внутрь, зло пнул сверток с шампанским и шоколадками. Да, Самара напоследок преподнесла ему приятный сюрприз…

– Вперед! – крикнул он по?английски и чувствительно ткнул кулаком в спину Мишке. Лошадка осторожно тронулась с места: сразу же от дачи начинался скользкий спуск в овражек.

«Ничего, пихайся, мы потерпим, – благодушествовал Мишка. – И дождичек мы перетерпим, и холод собачий. А Ласточку торопить не буду: наш, чекистский гужевой транспорт велено беречь».

…На углу Полевой Ягунин увидел условный знак: два одинаковых помголовских плакатика на фонарном столбе. Значит, в кабинете господина Вилла Шафрота сейчас никого нет. Зато в чемоданах вместо добытых шпионами АРА документов с секретными военными и экономическими сведениями появились другие бумаги, куда менее полезные для американской разведки.

Куда именно везти Шафрота, Мишка не спрашивал: вез седока к особняку на Троицкой, откуда брал. Он чуть было не забыл спросить у Шафрота плату за ночное катание. Спохватился, когда тот спрыгнул с подножки на тротуар.

– Эй, господин! – сиплым, совсем простуженным голосом крикнул ему вслед Мишка и сделал пальцами движение, которое во всем мире означает одно: гони денежки!

Американец достал бумажник, покопался в нем – уже совсем рассвело – и выудил тонкую пачечку тысячерублевых дензнаков. Присмотрелся: не попали бы доллары. Сунул Мишке и даже не взглянул ему в лицо. Ягунин принял деньги молчком, тряхнул вожжами, и через минуту пролетка скрылась в рассветном сумраке.

Времени у господина Шафрота оставалось в обрез. В кабинете он хотел было просмотреть хотя бы часть отчета, но в глазах был песок, а внимание не сосредоточивалось на прочитанном. Пришлось собрать бумаги в папку, сунуть ее в портфель и… прилечь на диван. Надо было вздремнуть хотя бы часок… От проклятой трехчасовой тряски тело ныло, шампанское бурлило в животе… Но задремал он сразу.

…В половине восьмого утра на перроне у международного вагона официальные лица губернии и города Самары прощались с главой, теперь уже бывшим главой, американской миссии АРА господином Биллом Шафротом. Дряблые мешки под глазами, серый цвет лица, краснота глаз говорили о том, что Вилл Шафрот определенно нездоров. Тем не менее держался он бодро и вошел в тамбур вагона лишь с последним звонком.

Именно таким, стоящим в тамбуре и приветливо машущим шляпой, и увидели его Мишка с Шурочкой. Они стояли в сторонке, возле угла вокзального здания, и спины провожающих заслоняли от них славного рыцаря Билли, который так и не оценил по достоинству красоту и мощь слонов – символа дорогой его сердцу республиканской партии США.

Возвращение Мишки в СамГПУ ждали. Товарищ Вирн не только поздравил и крепко обнял Ягунина, но и распорядился, чтобы Мишка нашел шофера Васильева и съездил вместе с ним на «Русобалте» на головкинскую дачу за Шурой. Дорога туда и обратно на автомобиле заняла полтора часа, так что Ильинская и Ягунин успели на вокзал до отхода московского поезда.

Вряд ли господин Шафрот, проплывая мимо перрона и помахивая из чистенького тамбура шляпой, заметил среди множества провожающих две невысокие фигурки у вокзальной стены. Они тоже помахали ему немного – Мишка фуражкой, а Шура просто так, рукой.

– Бедный Билли, он так недоспал, – вздохнула Шурочка с сочувствием, и настолько искренним, что Мишку укололо. Он нахмурился и подозрительно заглянул ей в глаза…

Бедный Билли… Бедный Мишка… Ну, разве поймешь, когда эти переливчатые черные глазища смеются, а когда плачут?

– Миш, а Миш! Пойдем к нам чай пить! – сказала Шурочка и зевнула. – А на работу успеем. Нам сегодня опоздание простят.

– Чай? – Мишка подумал. – А может, тебе привычней шампанское?

– Идем! Маме позвонили, что я жива?здорова. Но увидеться?то нам с ней надо! Вот и попьем чайку вместе.

– Чай так чай, – солидно решил Ягунин. – Только знай, пайка у меня с собой нет.

– Перебьемся, – уверенно сказала Шура и дернула Мишку за рукав извозчичьей поддевки.

И они весело зашагали. Они пошли от вокзала к дому Ильинских совсем не тем путем, каким полгода назад вел их от Ильинских к вокзалу бандит Коптев: не переулками, не проходными дворами. Напротив, они выбирали самые оживленные улицы.

В самом деле, и чего ради они стали бы таиться?

Вместо эпилога

Что же было с нашими героями потом, через годы?

Скажу только одно: в дальнейшем жизнь у Мишки Ягунина и Шурочки Ильинской была интересной и полной событий. Но чтобы рассказать о них, нужно садиться писать новую книгу. А я все никак не закончу и эту, в которой поведал всего лишь об одном?единственном годе их жизни.

Поэтому я ограничусь тем, что очень коротко отвечу на вопросы, которые, как мне кажется, непременно должны возникнуть у читателя.

Например, на такой вопрос: выполнил ли свою миссию парламентёра саратовский чекист Глеб Рудяков? Если помните, мы оставили его с Байжаном февральской ночью в холодной буранной степи. Да к тому ж в окружении волчьей стаи.

Нет, не удалось тогда Глебу исполнить свой замысел. Всю ночь отстреливались они с Байжаном от волков. Однако сберечь лошадей от зубов голодных хищников не смогли. Под утро, когда буран совсем осатанел, в кромешной тьме услышали они тоскливое ржание, а затем предсмертные хрипы. Рванулись сани и стали. А обнаглевшие волки, уже не боясь выстрелов, прирезали вскоре и вторую лошадку. На рассвете насытившаяся стая ушла, а Глеб с Байжаном вслепую побрели по снежной степи. Они понимали, что надо двигаться, чтобы не замерзнуть. Они шли, шли и шли, падали и вставали, помогали друг другу и снова шли… Через сутки их подобрала казахская семья, которая перекочевывала на новую зимовку. Больше недели провалялись обмороженные чекисты на кошмах в жарком бреду. Еще неделя понадобилась, чтобы добраться до своих. Но к тому времени о переговорах с Серовым уже и речи не было: к Уильскому укреплению с трех сторон придвинулись части Красной армии. В конце февраля они выбили бандитов из Уила, отрезали им путь отступления в оренбургские степи, а в апреле завершили разгром Атаманской дивизии.

Впрочем, сам атаман еще долго скрывался с небольшой группой приближенных по хуторам и селам Заволжья. Сдался он саратовским чекистам в своей родной Куриловке только 14 августа. В тот же день на дороге неподалеку были задержаны и братья Долматовы. С листовками?пропусками они шли сдаваться властям.

Тем и завершилась операция под кодовым названием «Степь», начатая самарскими и саратовскими чекистами поздней осенью 1921 года. А в августе 1922?го крестьяне Поволжья уже приступили к уборке нового урожая. И хотя они сняли с полей гораздо меньше хлеба, чем в годы довоенные, все же кошмар страшного голода стал для них достоянием прошлого.

В августе произошло и еще одно событие, по масштабам своим куда менее значительное. Однако для наших героев чрезвычайно важное: комсомольская ячейка Самарского ГПУ приняла в ряды РКСМ Шуру Ильинскую. Больше того, комсомольцы тут же на собрании выдвинули ее в ячейковые организаторы по идейно?культурной работе среди женщин. Это поручение они считали очень ответственным. Свидетельством тому может служить резолюция собрания, в которой было записано:

«…Нужно считаться с жизнерадостностью молодежи и в подходе к ней воздействовать не только на разум, но и на чувство. Попытки вести лишь сухую политработу среди молодежи терпят неудачу, поэтому надо больше внимания уделять разумным развлечениям, организации празднеств, драматической работе и даже принципиально допустимо устройство танцев…»

Так что, сами понимаете, такие люди, как Шура, комсомолу были очень нужны.

Примерно через неделю после собрания, которое стоило Шуре и переживавшему за нее Мишке наверняка целого года жизни, в Самару приехал Глеб. Всего лишь на денек. По дороге в Москву он решил заехать сюда, чтобы попрощаться с сестрой, племянницей и… с Мишкой Ягуниным. На него, судя по переписке Глеба с Шурой, он смотрел уже как на своего будущего родственника. В столицу Рудяков ехал работать по вызову самого Феликса Эдмундовича Дзержинского. Государственное Политическое Управление остро нуждалось в опытных сотрудниках, которые свободно владеют иностранными языками. Ничего больше Глеб сказать Мишке с Шурой о своей будущей работе не мог. Он и сам не знал, куда его бросит далеко не самая спокойная профессия, с которой он связал свою жизнь.