Капитан Сорви-голова. Возвращение - Лагун Павел Адамович. Страница 19

Уотс отвернул лицо от пристального взгляда Девета.

– Я вынужден был это сделать в связи с угрозой применения насилия против моих солдат и офицеров, находившихся в поезде, – негромко сказал генерал и чуть заметно усмехнулся. Сорви?голова заметил эту усмешку. Возможно, заметил ее и Девет.

– Но вашим людям ничего не угрожало. Мы не собирались их расстреливать, – в разговор вмешался коммандант Поуперс. – Но я?то об этом не знал, – резюмировал Уотс и снова затянулся сигарой, явно удовлетворенный. Но все его поведение показалось Жану Грандье неестественным. Каким?то фальшивым, несмотря на простую логику генеральских рассуждений. Это, видно, чувствовал и Девет. Он несколько минут молчал. Затем снова обратился к Уотсу:

– Если вы, генерал, сказали нам всю правду, в чем я очень сомневаюсь, мы намерены предложить вашему командованию обмен вас на нашего генерала Принслоо, взятого в плен в прошлом августе, но если раскроется, что вы нас обманули…

– Вы меня расстреляете?! – закончил фразу Уотс. – Какой смысл мне вас обманывать? Ведь вы получили подлинные документы. На них настоящие подписи и печати. И существуют они в единственном экземпляре. – Неужели вы, генерал, думаете, что мы настолько наивны, чтобы поверить вам, – ироничным тоном произнес Девет. – Хотя я понимаю логику вашего начальства: буры, неотесанные мужики, легко клюнут на удочку… Они нас, как всегда, недооценили. Уж больно все прямолинейно. Признайтесь, что существовал и другой план. Настоящий. Где же он?

– Я его уничтожил, – после паузы проговорил Уотс. – Так было предписано по инструкции. В случае нападения подлинные документы уничтожить. Так я и сделал, когда поезд попал в засаду. Можете меня за это расстрелять. Но я выполнял свой долг солдата и патриота империи. Уотс сделал высокомерное лицо и отвернулся от Девета, уставившись оловянным взглядом на сидящего рядом с ним Леона Фортена. И вдруг взгляд его изменился. Из непроницаемого в одно мгновение он превратился в испуганный. Пальцы, держащие сигару, затряслись мелкой дрожью. Он смотрел на саквояж, который держал на коленях Леон Фортен. Это было всего несколько секунд. Затем Уотс снова взял себя в руки. Но этих секунд оказалось достаточно, чтобы Сорви?голова понял все. Он поднялся с полной уверенностью в своей правоте. Все сидящие за столом повернули к нему головы. – Господин командант?генерал, – произнес Жан Грандье, – я, кажется, знаю, где находится подлинный план, вернее его копия. Девет молча и внимательно взглянул на Сорви?голову. Тот указал в сторону Леона. Леон удивленно поднял брови. Очнулся от полусна Поль Редон и тоже с любопытством посмотрел на Жана. Уотс, очевидно, только в первый раз разглядел Жана Грандье в форме английского капитана. На лице его появилось выражение растерянности и недоумения, сменившееся ненавистью, когда Сорви?голова сказал:

– Мне кажется, копия плана находится в этом саквояже.

– Почему вы так решили? – спросил Девет.

– Это просто догадка и ее нужно немедленно проверить.

Жан встал из?за стола, подошел к Леону, взял саквояж и при свете свечи стал его внимательно осматривать и ощупывать. И почти тут же радостное восклицание слетело с губ Жана Грандье. Верхняя часть одной из кожаных стенок саквояжа была у самых металлических застежек аккуратно надрезана, образовав нечто подобное кармана. Жан засунул туда руку и извлек большой водонепроницаемый конверт с гербом Великобритании и надписью: "Лорду Китченеру в собственные руки. Совершенно секретно". Все собравшиеся удивленно переглянулись.

– Вот так фокус! – восторженно воскликнул Фанфан.

– Браво, Жан! – захлопал в ладоши Поль Редон.

– У меня просто нет слов, чтобы выразить свое восхищение, – Девет подошел и крепко пожал руку капитану Сорви?голова. – От имени командования обеих республик благодарю вас.

Жан Грандье скромно поклонился. Голова генерала Уотса в отчаянии упала на грудь. Зубы откусили кончик сигары. Она свалилась на пол.

Жан спал почти половину суток в комнате наверху особняка. Им всем четверым отвели эту большую комнату за неимением других, свободных. Но нашим французам было не привыкать жить и вообще в отсутствии всякого комфорта. Мягкие чистые постели показались им райскими кущами, и они нежились в них до середины следующего дня. Обед им принесли прямо в постель те самые пожилые бурские женщины.

– Красота, – блаженно проговорил Фанфан, – прямо как в гостинице "Националь", – хотя, как известно, юный парижанин ни в каких гостиницах раньше не жил, а жил просто на улице, где его подобрал Жан Грандье.

– Слушай, хозяин, – обгладывая индюшачью косточку, задал Фанфан мучающий его с самого утра вопрос, – а как ты догадался, что эти документы в саквояже? И кто их туда положил?

– Да, Жан, – поддержал Леон, – мне интересен ход твоих умозаключений. Я не предполагал, что у тебя так развита логика. Жан поправил за спиной подушку и блаженно вытянул ноги.

– Собственно, никаких умозаключений не было, – с улыбкой проговорил он. – Как я тогда сказал, была всего лишь догадка. Знаете, как озарение. Я перехватил взгляд генерала Уотса, когда он смотрел на саквояж. Во взгляде был страх. А в чьих руках находился саквояж до того, как попал к нам с Фанфаном?

– У этого самого Бернетта?бандита! – воскликнул Фанфан. – А он украл его в Кейптауне у Леона.

– Как туда были засунуты секретные документы? – спросил Поль Редон, причесывая свою темноволосую шевелюру. – Об этом можно было только догадываться. Как нам известно, Барнетт из бандита превратился в офицера по особым поручениям, с неведомой пока целью посланного Сесилем Родсом в Блюмфонтейн. Ну, и, очевидно, где?нибудь у Родса в особняке они и познакомились с генералом Уотсом. И кому?то из них пришла в голову мысль подстраховаться на случай, если наши друзья буры совершат то, что они и совершили, – затормозили этот спецпоезд. Фальшивый план Уотс официально вручает, предварительно уничтожив настоящий. А Барнетт, в случае благоприятных обстоятельств, доставляет копию по назначению: Лорду Китченеру в собственные руки.

– То?то я помню, как Барнетт ухватился за саквояж, когда удирал от нас, – сказал Фанфан. – Если бы его не подстрелил наш журналист?фельдкорнет, он бы сейчас двигался в сторону Претории, – закончил Сорви?голова.

– Интересно, где он сейчас зализывает свою рану? – риторически спросил сам себя Поль и поднялся с кровати. – Пора начинать боевые будни. Я думаю, здесь нас просто так кормить долго не будут? – Ну пока что мы в лагере буров гости и достаточно почетные, благодаря авторитету нашего Жана, – улыбнулся Леон.

– Но мы прибыли сюда не отдыхать, а воевать, – сказал Жан, – во всяком случае, мы с Фанфаном. А какие планы у вас с Полем, я не знаю. Ведь первоначальный: об отправке меня во Францию, естественно, отменяется. Вы можете возвращаться в Кейптаун. У вас же есть пропуск в оккупационную зону и обратно. Я бы вам советовал уехать. Здесь идет война. Вас могут убить. Марта и Жанна овдовеют. А мне бы очень не хотелось винить в этом себя. Леон и Поль явно призадумались над словами своего друга. И в самом деле, они решили вызволить Жана из английского плена путем подкупа, а вышло, что оказались в центре смертоносного сражения. На их глазах погибли сотни человек. Такое они видели впервые. Их самих чуть не убили. В особенный ужас пришел Поль Редон. Его всю ночь мучили кошмары. По нему стреляли английские уланы. Они же рубили его в капусту своими острыми саблями. Он несколько раз просыпался в холодном поту. Теперь он думал, что, может быть, Жан прав. Они с Леоном совсем недавно женились. У обоих жены находятся "в положении" и вот?вот должны родить им наследников. Как бы в самом деле так не случилось, что наследниками они станут по?настоящему вскоре после рождения. Дети не увидят своих отцов, а любящие жены – мужей. Жан и его друг освободились из плена и решили продолжить воевать. Но причем здесь они? Они выполнили, хоть и косвенно свою миссию. Жан вправе распоряжаться своей жизнью сам. А у них семьи. Гибнуть? Ради чего? Но с другой стороны: им ли пристало бояться смерти, которая почти каждый день ходила за ними по пятам в далекой Америке? Неужели они сейчас струсят и оставят своего друга? Ведь они обещали женам вернуться вместе с ним во Францию. И они должны выполнить свое обещание. Иначе они перестанут уважать себя, и им до конца жизни будет стыдно за свое малодушие. Они должны остаться, и если погибнуть, то погибнуть как бойцы, а не как трусы, спасающие свою шкуру. Поль Редон посмотрел на Леона Фортена и прочитал в его сине?зеленых глазах ответ, который и был сказан Жану Грандье: