На стороне царя - Городников Сергей. Страница 18

Трое преследователей не боялись дышать шумно и вели себя, как дикие и уверенные в безнаказанности звери, которые потеряли добычу и вынуждено прервали погоню. Они остановились за переулком, там чертыхались, осматривались, прислушивались. Неожиданно для них за угловым забором опасливо тявкнула дворняга. Тот, на кого она тявкнула, задеревенел от отчаяния и безнадёжности, слыша, как они шаг за шагом приближаются к его выданному дворнягой укрытию.

– Вот он, – показал на него пальцем один из преследователей, и он узнал голос Плосконоса.

Высокий сообщник Плосконоса волком ринулся за угол и ударил жертву ножом в живот, умело зажав ей широкой лапой рот и заглушив предсмертный крик. Потом ударил ещё и ещё раз и обождал, пока жертва не расслабилась и не начала сползать на землю. Очередная, затянутая дымкой прореха в тучах позволила луне осветить переулок, и Плосконос с хода наклонился к убитому, за подбородок рывком повернул лицо кверху.

– Не он, – зло и без раскаяния сказал он высокому и внешне неуклюжему, как горилла, подельнику, узнав в только что зарезанном пешеходе Расстригу.

За забором виновато заскулила дворняга, ей в ответ завыли другая собака, третья. Сообщник высокого убийцы и Плосконоса отступил.

– Сматываемся, – глухо посоветовал он им и себе. – Вдруг дозорные сторожа объявятся. Мне не хочется задаром убивать их, раз уж на то нет особой нужды.

– Ты прав, – согласился Плосконос.

Убийца наспех вытер нож об одежду Расстриги, и они скоро зашагали от переулка, направляясь к притонам у городской пристани, впрочем, уверенные, что до рассвета никто за ворота не выйдет, шума не поднимет.

Серое безветренное утро не было таким уж ранним, когда мрачный Задира разузнал в купеческом доме, в котором жил последнюю неделю Удача, что тот накануне не возвратился и не ночевал. Однако веснушчатый мальчишка, слуга купца, сказал, что может показать, где его найти. Вдвоём на хозяйском мерине они отправились из Кожевенной слободы и выехали к пригородному лугу на пологом склоне речного берега. Правее и вдалеке паслись несколько коров и телок, а левее обнажённый по пояс и босой Удача живо перемещался и часто прыгал у ленивого течения воды, в руках у него мелькали сабля и шпага, и оттуда доносился свист непрерывно рассекаемого воздуха.

– Во?он! – останавливая мерина наверху склона и не выпуская поводьев, лохматой головой указал мальчишка Задире. – Каждое утро так. Ловкость после ранения восстанавливает. Я с ним тоже иногда так делаю.

Задира, которому пришлось ехать неудобно, сзади жёсткого седла, предпочёл дальше идти пешком и неуклюже слез с лошадиного крупа. Пока он шёл напрямую, по остриженному недавним покосом разнотравью, мальчишка не уезжал, верхом увлечённо наблюдал, что вытворял Удача, который не переставал биться с невидимыми противниками, будто сражался с сонмом злых духов. Он втыкал оружие в землю, чтобы освободить руки, и вновь хватался за него, отбивался ударами ног и кулаков, рёбрами ладоней, локтями, рукоятями оружия и затылком, вдруг перебрасывал оружие из рук в руки, подхватывал с лёту, тут же делал разящие выпады. Казалось, он был увлечён сражением с нечистью и не замечал Задиру. Но когда тот приблизился к его блестящей от пота спине, вдруг резко провернулся с короткого прыжка, шпагой и саблей рассёк в крест воздух перед его ожесточённым лицом, вынудил сразу остановиться.

– Ты где ночевал? – хмуро потребовал ответа Задира и заиграл желваками скул.

Удивлённый требованием отчёта о личной жизни Удача прекратил сражение. По виду старого знакомого почувствовав неладное, он пропустил мимо ушей грубость, без слов показал саблей на копну сена на краю луга. Он в свою очередь ждал разъяснений, глубокими вдохами и выдохами успокаивая дыхание.

– Расстригу зарезали, – сухим, надтреснутым голосом сказал Задира. И на вопросительно приподнятую бровь собеседника продолжил: – Накануне, в сумерках к нему пришёл плосконосый. За своим кафтаном, какой с него сорвали в драке в харчевне... Ну, ты знаешь.

Удача кивнул в подтверждение, готовый внимательно слушать, что тот скажет ещё.

– Будто бы в кармане того кафтана была важная бумага... Объяснялся, что вышло недоразумение, он виноват и очень хочет у тебя испросить прощения. Но не знает, где найти. Ты же знаешь... знал Расстригу. Он искренне поддался желанию вас помирить, рассказал. А потом тревожиться стал. Не вытерпел до утра, пошёл тебя предостеречь. – Он примолк, сухо и быстро сглотнул, большим пальцем смахнул ненужную слезу под глазом. – А ты оказывается, здесь спал.

Удача воткнул в землю сначала шпагу, затем саблю и без оружия спустился с берега. Вошёл по колена в реку, с шумным всплеском нырнул, проплыл под водой, тревожа над собой речную поверхность. Когда вынырнул, быстро вернулся и встал на дно, по грудь в холодной воде.

– Стрельцы из старообрядцев его хорошо знали. Надо среди них пошуметь, – сказал он громко. – Пусть Морозов Плосконоса на розыск и допрос выдаст.

– Почему это Плосконоса? – разозлился Задира, вспыхнул и с вызовом шагнул к прибрежному песку.

Но тут же стал остывать, пытаясь догадаться о причинах, отчего убийство могло понадобиться плосконосому чёрту, который и ему не нравился. Переступая по дну, Удача вышел прямо к нему. Под звонкое и частое капанье воды со штанов в реку, объяснил:

– Расстригу за меня приняли. – Наклонившись, руками выжал штаны прямо на бёдрах и голени, обошёл Задиру к своей рубахе и полукафтану. – Это меня хотели убить, – сказал он вполголоса. – Я бы мог через Матвеева или Ртищева достать Плосконоса. Но ведь доказательств нет. А без них можно и честь потерять, запросто прослыть клеветником. Да и поплатиться... С ними со всеми так не сладишь. Нет. – Надевая рубаху, глянул через плечо на старающегося понять его рассуждения вслух Задиру. – Надо стрельцов подбить на шум. Может и выгорит наказать преступника, и даже вполне законно, для наглядного примера другим. Хоть я в это не верю.

Мысль о возможности использовать такой благой повод и возмутить стрельцов понравилась Задире, что было видно по оживлению в голубых глазах. Это в полной мере соответствовало его представлениям о средствах достижения справедливости. Оба тут же на берегу договорились, что надо сделать и где начинать действовать.

Служба в московских стрельцах была почётным наследственным делом. А вознаграждение за неё шло в зависимости от порядкового значения и положения полка среди двадцати других. В наименьшей чести и с худшим обеспечением были полки, которые оказывались последними в общем списке. По улицам проживания этих полков в Стрелецкой слободе и повёз Задира телегу, в которой на соломе лежал зарезанный Расстрига. Он часто останавливался возле людных мест и произносил страстные обличительные речи против несправедливости и боярского произвола.

И к полудню, когда он выехал к торговым рядам слободского рынка, его там ждали. Едва он поднялся на край телеги, к нему начали стекаться покупатели и продавцы, плотно обступать местной толпой. Женщины крестились при виде убитого, показывали его притихшим детям. Свободные от службы и хозяйственных дел стрельцы мрачнели с первых же слов его страстного выступления.

– Стрельцы! – с взмахом кулака обратился он к толпе. – Сегодня ночью воровски подло, из?за угла убили вашего защитника, который открыто и всегда обличал жадность и корыстолюбие бояр. Нас призывают жертвовать всем ради победы в войне. А чем жертвуют те, кто больше всех на ней наживается? Воры и казнокрады Морозов, Милославские и другие. Чем они пожертвовали на общее дело? Ничем! Жертвует только русский народ, жертвуете вы, своими жизнями и благополучием. Бояре звенят многим золотом и шуршат дорогими шелками, наглеют от безнаказанности. Вам же стали выдавать за тяжёлую службу медные деньги вместо серебряных, объясняя нуждами войны и бедностью казны. А когда вы возмутитесь, то и вас будут так же воровски и как воров убивать, подкупая для этого негодяев, оставляя ваших жён вдовами, а детей сиротами...