Золотая роза с красным рубином - Городников Сергей. Страница 16

– Мы можем этим заняться и сейчас. Зачем же нам удав...

Глаза её сверкнули злобой, она его резко оборвала:

– Глупец! Не пытайся заигрывать со мной. Я не люблю мужчин.

Красиво очерченные губы презрительно скривились, а выражение лица без слов объявило о прекращении болтовни. Она нетерпеливо повернула голову на опасливое приближение тяжёлых, неуклюжих шагов, которые в голове Удачи отдавались ударами молота о наковальню. Шаги неуверенно приостановились, затем ковёр с шорохом приподняли, и в пещерную спальню жестокой и безумной красавицы ввалился некто большой и сильный, по поведению евнух и слуга. Вошедший рабски униженно замычал, и Удачу передёрнуло – у слуги не было языка! Скосив на него глаз, он увидел в свете единственного, коптящего факела в бронзовом настенном держателе настоящую гориллу в человеческом облике. Открытые шею, узловатые руки покрывала густая чёрная поросль. Короткая щетина круглой головы подчёркивала очень низкий лоб, а густые пучки бровей нависали над широко посаженными бездумными глазками. Его грудь даже под халатом бугрилась мышцами.

– Ахмед, – сказала Чёрная Роза. – Я не накажу тебя на этот раз.

Он виновато низко поклонился. Мычание приобрело благодарные и радостные оттенки.

– Не правда ли, – опять обратилась к нему женщина, – тебя мучает, что другие мужчины имеют язык, а ты его лишён. И ты получил бы удовольствие, если бы вырывал его у них у всех.

Невнятное урчание подтвердило правоту её замечания.

– Ты видишь моего нового раба. Так вырви ж у него язык, – она нетерпеливым жестом указала на Удачу и надменно вскинула голову. – Только не смей меня благодарить.

Воспользовавшись услугой её гордыни, из?за которой она при разговоре со слугой ослабила бдительность, Удача дёрнул головой вбок. Пронзительный вскрик злобы и резкая боль от пореза края уха скользнувшим мимо глаза стилетом почти оглушили его. Он отшвырнул с себя женщину вглубь ниши с ложем и спрыгнул к одежде. Его оружия там не оказалось. Ахмед отцепил от пояса толстую палку, которой можно было легко раскроить череп, раскинул огромные руки, как будто приглашал в объятия, и удовлетворённо замычал. Удача живо осмотрелся. Возле ложа впритык к стене оказался серебряный кувшин с водой. Не мешкая ни секунды, он вырвал факел из углубления держателя, сунул в кувшин. С недовольным шипением огня кромешная тьма разом поглотила всю спальню дочери Карахана. Но Удача с этого мало что выиграл: тяжёлая поступь Ахмеда позволяла слышать, что он догадался сразу отступить к ковру у входа.

– Сорви ковёр! – грубо приказала ему Чёрная Роза.

Слуга выполнил её приказ одним слабым движением. Очень бледный отсвет яркого дня проник в пещеру и позволил убедиться, что Ахмед полностью перекрыл выход.

– Не выпускай его, Ахмед! – распорядилась из темноты рядом с ложем разгневанная женщина. – Он мне нужен живой. Ты дашь мне сейчас выйти, и я позову других слуг.

Но до выхода она не дошла. Подкравшись на голос, Удача сзади цепко схватил кажущиеся хрупкими предплечья и рывком отступил. Яростные попытки вырваться ставшей дикой кошкой женщины были напрасны. Он повалил дочь хана на край напольного ковра, завернул в него на один оборот и уселся сверху.

– Не смей! Не смей, животное! Негодяй! Раб! – бушевала она под ним, пока надавленный ладонью ковёр не прикрыл ей рот.

Она пыталась злобно прокусить ковёр, потом задышала надрывно, можно было подумать, что задыхалась.

– Слышишь, Ахмед? – Опять подобрав свою одежду, Удача заговорил раздельно и зловеще. – Я сижу на твоей хозяйке, и она задыхается под ковром. Если ты сейчас же ей не поможешь, она умрёт. И тогда хан сдерёт с тебя кожу. Или медленно изжарит на огне.

Ответом ему было мычание, которое срывалось на звуки, напоминающие скуление раздираемого противоречивыми побуждениями дворового пса. Слуга мучался сомнениями и страхами, веря и не веря сказанному одновременно. Он ступил от выхода шаг, другой и стал неуверенно топтаться на месте. Удача рассчитывал, что он неповоротлив и несообразителен. Прыгнув на руки, в кувырке лягнул в твёрдое, как бревно, колено и прошмыгнул мимо крупных ног, слыша позади женский кашель, затем полный ненависти выкрик:

– Не выпусти его! Схвати!!

С взмахом руки Ахмеда толстая палка рассекла воздух, но ловкость помогла Удаче уклониться, а затем оторваться от гориллоподобного слуги. Наружу он выбежал, опережая его не меньше, чем на десяток шагов. Оттолкнув старуху в чёрном и размахивая одеждой, он понёсся к ближайшему обрыву котловины, на бегу выбирая глазами наименее крутой участок. С одеждой в зубах живо забрался к нависающему уступу, и только там стал торопливо одеваться. Неуклюже подбежавший следом Ахмед задрал внизу низколобую голову, побелел от ярости, надрывно промычал страшные угрозы. Потом швырнул в него палку. Сделанная из крепкого тиса, она от удара о край уступа раскололась на щепки.

– Ладно! Встретимся ещё, – пообещал ему Удача, радуясь до одури, что язык при нём в это солнечное дивное утро, и он может говорить, а не мычать.

7. Казаки

Пока он пробирался в горах, пересекал их, стремясь оказаться у западных склонов, жаркое солнце оторвалось от земли и упрямо поползло к вершине небесной сини. Он добрался до склонов хребта в стороне от теснины, но спускаться к степи не стал, направился вдоль гребня к короткому оврагу, где оставил жеребца. Когда до оврага было рукой подать, слабый порыв тёплого ветра донёс до слуха частый топот копыт, как будто степные наездники преследовали жертву. Вскоре показался молодой калмык, отчаянно погоняющий усталую лошадь. Отставая от него на расстояние полёта стрелы, гнали коней два всадника. Они не были кочевниками даже по внешности, а проворству, с каким они управлялись с лошадьми, могли позавидовать лучшие из степняков. Вместо привычных для кочевников луков в их руках были ружья. Однако они не стреляли, были уверены, что догонят кочевника, или боялись привлечь к выстрелу ненужное им внимание.

Молодой калмык не надеялся больше на аргамака, стал заворачивать теряющее силы животное к увиденному распадку с пологим скатом, по которому он мог бы забраться к уступу, потом укрыться за гребнем. До распадка оставалось совсем немного, когда лошадь, замедляя бег, споткнулась о выемку, едва не перевернулась, и калмык свалился с неё на траву. Вскочив на ноги, не оглядываясь на надрывно хрипящую и хромающую лошадь, он бегом кинулся к распадку, на четвереньках полез наверх по засыпанному обвалом камней склону. Первый из преследователей вскинул ружьё, однако опустил без выстрела, и беглец перевалил за выступ, укрылся за ним.

Довольствуясь захваченной лошадью калмыка, оба преследователя развернулись и уже неспешно, однако и не расслабляясь, отправились тем же путём, каким скакали.

Обессиленный беглец опустился на камни. Но он тут же испуганно встал от появления на выступе тени чужой головы и порывисто обернулся. Спускаясь к нему по навалу камней, Удача узнал в нём сторожа лошадей Сенчиной орды, которого он подсечкой сбил с ног прошлым днём, когда выбегал к теснине из ведущего в долину пещерного прохода. Калмык тоже узнал его, и хотя Удача был без оружия, задрожал мелкой дрожью, как суслик перед неожиданно оказавшейся рядом лисой.

– Кто те люди? – спросил Удача; он указал рукой на удаляющихся всадников.

Вопрос калмыка удивил, но не настолько, чтобы он потерял дар речи.

– Как кто? – пробормотал он настороженно, не понимая, с кем встретился. – Казаки.

– Казаки? – раздельно произнёс незнакомое слово Удача. – Они что, напали на вашу стоянку?

Калмыка его независимое поведение успокаивало.

– Они напали внезапно, – объяснил он увереннее и охотнее, чем отвечал прежде. Стоящий перед ним незнакомец выглядел очень внимательным слушателем, и он продолжил.– С казаками ещё русские стрельцы. Мы не ожидали их здесь встретить.

– Так тебе удалось бежать, – сделал вывод Удача. Он глянул в степь, как будто задавался мысленным вопросом, куда же калмык мог мчаться от казаков. – И что, ты хотел предупредить Карахана?