Парящий дракон - Крючкова Ольга Евгеньевна. Страница 36

Как только служанка скомкала окровавленное кимоно госпожи, воробей, словно ожидая благополучной развязки, всё это время, таясь на потолке и не издавая ни звука, громко зачирикал и начал летать вокруг жаровни.

– Ишь, ты! Как радуется! – удивилась Юми. – Может, в тебя вселился дух гор? Или ещё чей?

Воробей чирикнул в знак согласия, подлетел к люльке с младенцем и начал внимательно его рассматривать.

– Что нравится тебе новый господин Ода? – в шутку спросила Юми. Воробей чирикнул… – Ох, уж больно ты всё понимаешь… Спаси нас, Аматэрасу и помоги нам Иисус! – взмолилась служанка, поминая христианского бога. Она, живя в замке, часто посещала проповеди отца Доминго и уверовала в Царствие небесное, вечную душу и Ад, но по-прежнему не забывала синтоистских богов, прикрепляя гокей при входе в святилище Адзэкура.

Прошло четыре луны, но Моронобу так и не появился в Горной хижине. Теперь и старая Юми уверилась: что-то случилось…

Запасы риса и бобов окончательно иссякли, да и приближались холода. Зима выдалась ранней и снежной, по утрам дверь хижины заносило снегом. Мужчины с трудом выбирались из амбара и деревянными лопатами расчищали проход во двор, затем уже принимались за хижину.

И вот, когда была съедена последняя рисовая лепёшка, Хитоми приказала одному из воинов направиться в Адзути, дабы узнать о судьбе отца и мужа. Дурные предчувствия не покидали её: неужели сёгун захватил замок? Что стало с отцом и Моронобу?

Возвращения воина ждали пять дней, покуда не поняли: он не вернётся…

Двое оставшихся воинов охотились в горах, но из-за сильных холодов и обилия снегов добыча была скудной.

Юми постоянно не доедала, стараясь кормить Хитоми как можно лучше. Но недостаток пищи тотчас же сказался на молоке. Его стало мало, а подраставший Годайго неумолимо требовал еды.

Хитоми не знала, что делать…

Однажды, когда холод стал совершенно невыносимым, а добытый горный истощённый козёл был съеден до последней косточки, мужчины, облачившись в шкуры, направились на охоту.

Воробей, прибившийся к Хитоми ещё летом, вёл себя беспокойно. Он летал по хижине из угла в угол, безумолку чирикая, словно пытался что-то сказать. Наконец он устал и сел на краешек люльки, где спал Годайго.

– Я понимаю, ты голоден, – сказала Хитоми, – но мне совершено нечем тебя покормить. – Она заплакала от собственного бессилия. – Неужели нам не удастся пережить эту зиму? Неужели мы умрём от голода?

В хижину вошла Юми с вязанкой хвороста, её хаори и волосы побелели от снега.

– На моей памяти такой суровой зимы не было лет двадцать, а может и того больше… – сказала она. – Снегу чуть ли не по пояс намело… Ох, жди в горах обвалов…

Хитоми вздрогнула.

– Помоги нам Окунинуси [91]! – взмолилась она.

– Хвороста осталось немного, не хочу пугать вас госпожа, но придётся спускаться в долину.

Хитоми задумалась, посмотрела на сына, мирно посапывающего в люльке и на голодного воробья, который цепко коготками вцепился в край жаровни.

– Другого выхода нет. Может тебе удастся принести немного риса и бобов? – она открыла сундук, где хранились её кимоно и четыре мешочка, полные серебряных рё. Хитоми достала две монетки. – Вот возьми, думаю, нынче никто не продаст рис задёшево.

Юми взяла монетки и поклонилась.

– Не волнуйтесь, госпожа. Я вернусь ещё засветло.

Хитоми достала из сундука два хаори на толстой подкладке.

– Надень их, Юми.

Служанка смутилась и упала на колени.

– Ах, госпожа, вы так великодушны, прямо как ваша матушка!

Приближался час Обезьяны. Солнце постепенно скрывалось за горами, окрашивая снег в бледно-розовый цвет. Хитоми держала на руках сына, закутанного в меховое одеяльце, пытаясь согреть того своим телом. Хижина остывала, женщина чувствовала, как холод просачивается сквозь дверь, окна, затянутые промасленной рисовой бумагой, и крышу…

Молодая мать, замерзая, пребывала в забытьи, несмотря на тёплое зимнее хаори.

Неожиданно земля содрогнулась – хижина затряслась. Хитоми тотчас очнулась: неужели землетрясение? Прогневался дух земли? И вдруг всё стихло, женщину снова поглотила пугающая морозная тишина.

«Лавина! – догадалась Хитоми и мысленно взмолилась: – О, могущественный Окунинуси! Не тронь нас!»

Дверь хижины медленно отворилась. Хитоми показалось, что она спит и это лишь видение. Вошла Юми, неся за спиной вязанку хвороста, а спереди на груди холщёвый мешок, полный риса и бобов.

– Госпожа…госпожа… – задыхаясь, позвала служанка.

Хитоми очнулась, отогнав холодное оцепенение. Годайго завозился и открыл ротик, требуя молока.

– Юми! Я молила богов о твоём возвращении! – воскликнула госпожа.

Она с трудом встала, разминая затёкшие и замёрзшие ноги, и положила младенца обратно в люльку.

Юми трясло от холода, несмотря на два хаори, она замёрзла. Хитоми сняла с неё хворост и мешок со снедью и тотчас начала растапливать очаг.

– Потерпи Юми. Я заварю чаю, и ты согреешься.

– Не волнуйтесь, госпожа, мне уже лучше.

– Как там в долине? Что слышно?

Юми молчала, Хитоми не торопила её с ответом.

– Я сказала крестьянам, что служу господину Хисикава… На меня посмотрели с жалостью…

Хитоми замерла, внутри всё похолодело…

– Говори, Юми. Что с Адзути?

– Госпожа! – Юми заплакала и упала перед ней на колени. – Мы остались одни…

– Адзути разрушен? Отец и Моронобу погибли? – предположила Хитоми.

Юми отёрла слёзы рукавом хаори.

– Адзути теперь принадлежит господину Акэти Мицухидэ, военачальнику сёгуна. Крестьяне говорят, что без колдовства здесь не обошлось… Кто-то призвал Шикигами, и он задушил всех в замке…

Хитоми затрясло от гнева.

– Я отомщу сёгуну и Акэти за смерть отца и мужа! Чего бы мне это ни стоило!

Юми испугалась.

– Госпожа! Опомнитесь! Вы – всего лишь женщина!

– Пусть так! Но я – из клана Ода. Пока жива я и Годайго – наш род существует! Да, Юми ты не слышала сход лавины?

Служанка кивнула. Хитоми волновалась за мужчин, отправившихся на охоту. Они так и не вернулись – их поглотила снежная лавина. Хитоми помолилась Аматэрасу, дабы та забрала их души в свои цветущие сады.

Юми постоянно кашляла, и однажды не смогла подняться со своего футона. Хитоми ухаживала за ней, поила настоями трав, собранными летом в горах, но они не помогали – начался сильный жар, служанка бредила.

Однажды вечером, после очередного выпитого настоя, сознание Юми прояснилось.

– Госпожа… Я должна вам покаяться в содеянном грехе…

Хитоми удивилась.

– Ты посещала христианский храм?

– Да, госпожа. Христиане каются перед смертью, дабы очистить душу, правда священнику… Но его здесь нет… Значит, вам придётся отпустить мне грехи…

– Но я не могу. Я – не христианка. Да и потом Юми, даже не думай о смерти. Тебе стало лучше!

– Нет госпожа… Послушайте меня… – Юми задыхалась, в её груди всё клокотало. Хитоми присела на татами около служанки.

– Это случилось много лет назад… Ваша матушка, госпожа Но-Химэ, ревновала господина Нобунага к наложнице… Она велела мне подсыпать Кицунэ в еду возбуждающее снадобье, отчего та не могла и дня обойтись без мужчины… Однажды господин Нобунага вернулся из Киото, узнав об изменах наложницы, он с позором изгнал её из Адзути.

Юми закашляла.

– Так значит, Кицунэ ни в чём не виновата?! Как ты могла Юми?

– Я была предана госпоже Но-Химэ …

– Если бы знала, как Юрико переживала из-за падения своей матери! Как она стыдилась, что – дочь дзёро, которая торгует собой в придорожной хижине!

– Простите меня, госпожа… Я долго носила в себе тяжесть этого греха. Теперь, когда я призналась, мне легче… Скажите, что прощаете меня…

Хитоми тихо плакала: ей было жаль отца, мать, Моронобу, Кицунэ, Юрико и Юми… Теперь она останется одна. Как же выжить?