Демон Монсегюра - Крючкова Ольга Евгеньевна. Страница 12

– Всё понятно, хозяин. Сделаю, как нужно! – Оливье поклонился. – Я ваш верный слуга, – ещё раз подтвердил он.

…Оливье привлёк проверенных людей – не один раз вместе дело проворачивали. И теперь на душе у него скребли кошки – жаль избавляться от таких молодцов: мать родную к праотцам отправят, не пожалеют, да и меткости им не занимать. Придется искать других людей.

Оливье лежал в кустах, подстелив шкуру волка: земля холодная, не ровен час, простудиться можно. Редкий голый кустарник плохо скрывал засаду, поэтому приходилось лежать на мёрзлой земле. И как назло выпить нельзя – рука должна быть твёрдой, а глаз ясным. Он внимательно смотрел на Рону, в этом месте река была мелкой и неширокой, проехать можно даже зимой.

– Едут! – крикнул наблюдатель, спрыгнул с дерева и лёг на землю рядом с Оливье.

На том берегу показался кортеж легата.

– Вот люди, – почти шёпотом сказал Оливье, – ничего не боятся! Какая самоуверенность! Думают, раз легат, то смерть его обойдёт стороной. А стреле-то, ей всё равно – легат, граф или крестьянин, плоть у всех одинаковая.

Кортеж вошёл в воду Роны, впереди ехали два охранника, дальше де Кастельно в бархатной шубе и ещё три сопровождающих лица.

– Цельтесь в легата, рыцарей будем добивать потом! – отдал приказ Оливье.

Бандиты натянули тетиву луков, мгновенье – и посланник Папы взревел, как раненый медведь.

– Интересно, а кровь у него какого цвета? – поинтересовался подручный.

– Голубая… – съёрничал Оливье.

В кортеже началась паника, легат рухнул в воду с лошади, остальные, побоявшись ехать вперёд, развернули лошадей. Вот тут и началось! Из кустов с противоположного берега тоже полетели стрелы, и трое сопровождающих легата также оказались в воде. Остались одни рыцари, они метались по мелководью между трупами. Оливье пронзительно свистнул, подав условный знак, все четверо разбойников выскочили из укрытия, развернув рыболовные сети. Вскоре отважные итальянские рыцари барахтались в них как огромные блестящие рыбины. Оливье достал стилет, подаренный самим аббатом, за удачно выполненное прошлое задание, и добил несчастных. Он даже дал звучное название своему оружию – «последняя милость».

Переправа обагрилась кровью. Подручные Оливье снимали с вельмож украшения, цепи, срезали кошельки с добротных кожаных поясов.

– Жаль, одежда подпорчена: лисья шуба легата хороша, – пожалел один из них.

– Ничего, его золотой цепи тебе хватит с лихвой, – сказал Оливье, понимая, что вскоре этот трофей станет его собственностью, как впрочем, и все остальные. – Лошадей соберите, пока не разбежались, продадим хозяину харчевни.

Отъехав от места засады и дождавшись темноты, Оливье и его подручные двинулись в харчевню, расположенную примерно, в двух лье [23] к востоку от Роны. Обычно, все путешественники, следующие через переправу, останавливались в «Жирном кабане».

Хозяин харчевни Анжэр, давний подельник Оливье, охотно скупал лошадей и золотишко, когда выдавалась такая возможность. На этот раз он ждал Оливье с нетерпением, зная, что добыча будет отменной. Нетерпение он проявлял и по другой причине: поскорей хотелось закончить опасное дело. До сегодняшнего вечера, Анжэр не подозревал, кто будет жертвой Оливье, но когда вечером в харчевне появился торговец и сообщил, что на переправе убиты итальянские вельможи, он понял: добыча будет богатой.

Оливье постучал в дверь «Жирного кабана» условным стуком, и хозяин тут же впустил подельника.

– Дай что-нибудь поесть, умираю с голода и с ног валюсь от усталости. Мои стрелки тоже голодные и хотят обмыть удачную охоту. Лошадей посмотри на заднем дворе – о цене потом договоримся. Замёрз, как собака, не май месяц на дворе!

– Да, всё готово, – засуетился Анжэр, – еда и вино стоят на столе.

Оливье и Анжэр многозначительно переглянулись.

Бандиты накинулась на еду, обильно запивая крепким вином. Оливье тоже ел с аппетитом, но делал вид, что пьёт. Голодные подельники, довольные удачным окончанием дела, не обратили на это ни малейшего внимания. Они активно обсуждали, что купить на вырученные деньги, и не заметили, как осоловели и начали засыпать прямо на столе, под конец дружно захрапев.

– Телега у тебя есть? – спросил Оливье.

– А, телега?.. Да, конечно… – растерялся Анжэр, понимая, что сейчас произойдёт. – Прошу тебя только не здесь! Вдруг кто увидит…

– Это ночью-то! – Оливье явно издевался, поигрывая в руках «последней милостью». – Ладно, лошадей смотрел?

– Да…

– Чего – да? Денег за них давай! – рявкнул Оливье, упиваясь страхом Анжэра.

– Сейчас… – Анжэр ушёл и принёс мешочек с серебром.

– Сколько там? – указал Оливье стилетом на мешок.

– Как обычно, из расчёта пять серебряных монет за лошадь. Я же тоже должен заработать.

– Ну, да! Тебе бы только на всём готовеньком! Знаю я, сколько ты заработаешь. Небось, по двенадцать монет серебром загонишь?

Анжэр замялся. Довольный Оливье осклабился.

– Ладно, поехали, поможешь.

– Нет-нет, я не смогу убивать! Я сделал всё, как ты просил, но от убийства уволь.

– Да, ладно, я на это и не рассчитывал. Факел подержишь, ночь на дворе.

Весть о том, что легат Пьер де Кастельно и вся его свита перебита при переправе через реку Рона, разнеслась мгновенно. Рассказывали, что засада на другом берегу реки хладнокровно расстреляла кортеж из луков, убийцы ограбили вельмож и украли лошадей. Не помогли даже рыцари. Они были найдены запутанными в сети и заколотыми в горло.

На самом деле то, что это были люди аббата Арнольда, страстно проникнувшегося к словам Филиппа и видящего под своим крылом новые монастыри и земли, понимали только Тулузы. Раймонд VI догадывался, что Арнольд задумал хитрую провокацию: убить легата и свалить всё на коварных еретиков Тулузов, – путь в Лангедок открыт, и крестовый поход обеспечен. После потери доверенного лица, Папа Иннокентий III непременно поддержит поход, да ещё и поспособствует ему, лично благословив на борьбу с вероотступниками и убийцами.

В Монсегюре все пребывали в ужасе, особенно женщины. Теперь руки у французов были развязаны.

Вассалы Раймонда также понимали: никто из лангедоков никогда бы не решился на такой шаг, так как это – открытый конфликт с Римом, который приведёт к войне. Раймонд был уверен, что война выгодна, в первую очередь, французской короне для пополнения казны, а во вторую очередь – Святому престолу, ненавидевшему всё, идущее в разрез с католицизмом.

Призывы аббата Арнольда организовать крестовый поход против Тулузов поддержали все дворяне Франции. Его активно пропагандировал королевский двор Филиппа II Августа, особенно усердствовал граф Симон де Монфор*.

Начались военные приготовления. Аббат Арнольд приказал уничтожать еретиков, не принимать в расчёт ни пол, ни возраст, ни занимаемое положение.

Весной 1208 года грянула война. Войска Папы Иннокентия высадились в Нарбоне, опустошив город, двинулись к Каркасону. Каркасон и прилегающие к нему территории принадлежали вассалу графа Раймонда VI – графу де Фуа [24]. Де Фуа гордился своим древним родом, иногда даже не в меру, отказывая всем претендентам на руку дочери Элеоноры. Его непомерная гордыня и доблесть позволила надолго задержать папские войска под Каркасоном.

Перед вступлением врага на его земли, де Фуа предусмотрительно решил переправить дочь в Монсегюр. Он призвал в кабинет Элеонору:

– Дорогая дочь, ты знаешь, как я люблю тебя. Папские войска высадились в Нарбоне, они как саранча опустошают всё, грабят, насилуют и убивают всех подряд – и крестьян и дворян. Я написал письмо своему сюзерену Раймонду Тулузскому, где прошу позаботиться о тебе в случае моей гибели. Возьми с собой всё необходимое и немедленно уезжай.

– Отец, неужели всё так серьёзно? – Элеонора разрыдалась и бросилась на шею отцу. – Я не хочу уезжать и оставлять вас здесь! Уедем вместе!..