Когда риск - это жизнь! - Маури Карло. Страница 12

В 10.30 мы ступаем на вершину… Только было собрались предаться безудержному ликованию, как вдруг замечаем метрах в трехстах отделенные от нас широкой сверкающей впадиной увенчанные снегом скалы. Причем скалы эти явно выше тех, на которых мы находимся. А может быть, ниже? Вот тебе и раз. Ведь мы должны укрепить на вершине флаг. А если настоящая вершина вовсе не эта, а та, другая?

Густые черные облака затянули небо. Нас одолевают сомнения: не можем же мы вернуться, не убедившись, что выполнили свою задачу полностью. Желания продолжать, однако, поубавилось. В новых обстоятельствах нас обоих охватывает кризис, в котором мы не осмеливаемся признаться друг другу.

Кто первый скажет: «Пошли обратно. Настоящая вершина именно здесь. Мы на ней находимся», тот рискует ошибиться и показать себя отступником, подрывающим достоверность и безупречность всего восхождения. Ведь мы совершаем его не ради аплодисментов партера — тут некому нам аплодировать, мы поднялись наверх, чтобы понять и открыть самих себя. Заблуждений быть не должно. И мы приступаем к траверсу «Сверкающей впадины».

Облака уже закрыли К2, Броуд-Пик и, гонимые жестокими порывами ветра, приближаются к нам. Нужно торопиться. Под нами пропасть глубиной 2500 метров. Ее сверкающая стена отвесно уходит вниз до самого ледника Балторо. Положение не из лучших: в любой момент нас может сорвать в бездну. В конце траверса стена делается совершенно гладкой, ее прикрывает тончайший слой снега. Теперь все опасно: скалы, холод, подъем на кошках, приближающийся муссон, наше необоримое желание победить наперекор всему, наперекор обманчивой самоуспокоенности и даже физической боли. До каких же пор это сможет продолжаться? Техническая сложность составляет пятую категорию, не хватает воздуха. Какой ты сильный, Вальтер! Сейчас я могу тебе в этом признаться. Такой сильный, что побеждаешь мою усталость. Впрочем, и ты почти на пределе своих возможностей. Но в тебе, как всегда, столько жизненной силы, что я забываю о желании забыться вечным сном, которое одолевает меня во время остановок. Ты поднимаешься, и я поднимаюсь вслед за тобой. Мы то удаляемся друг от друга, то сходимся. И вот наконец мы — на вершине!

Обнимаемся, поддерживая друг друга, и от переполняющих нас чувств плачем. Потом я оставляю Вальтера и сажусь на этом мизерном пространстве, едва вмещающем нас двоих. Меня вдруг охватывает какое-то тотальное удовлетворение. Наслаждаюсь полным счастьем и понемногу отдыхаю. Большего и не надо. С вершины Гашербрума-1 V открывается не самая лучшая в мире панорама, да и туман мешает видеть далеко. Но в эти мгновения я вкушаю бесконечное блаженство от сознания, что сбылась наконец моя заветная мечта.

Каждая горная вершина, на которую я поднимался, была для меня пределом мечтаний, и после каждой покоренной вершины я всегда мечтал о штурме следующей, более высокой. Так и пришел постепенно к намеченной цели.

После двух-трех минут блаженной отрешенности чувствую, как меня начинает пробирать холод. Оглядываюсь, трясу головой, чтобы расшевелить мысли. Встаю, и тут на меня снова наваливается усталость. И еще печаль, почему — сам не знаю. Наверное, потому, что единственная цель, достигнув которой можно успокоиться, — это смерть.

Нужно сфотографировать вершину с флажками Италии, Пакистана и ИАК, которые мы несколько месяцев носили в рюкзаках именно для того, чтобы, установленные здесь, они затрепетали на ветру. Мы бы охотно съели что-нибудь, но все имеющиеся с собой продукты окаменели от холода. Нужно спускаться и сообщить товарищам, что все окончено. Подбираем несколько камешков на память и начинаем обратный путь, спускаясь на трех двойных веревках, по которым скользим буквально над бездной — под нами 3000 метров. Вновь пересекаем «Сверкающую впадину», утопая в снегу, похожие, наверное, на каких-то беглецов. Сверху тоже повалил снег. Он хлещет в лицо и не дает дышать.

Уже на ночь глядя добираемся до шестого лагеря, который, будучи не закреплен магически удерживается при довольно сильной буре. А что, если его уже снесло ветром? Мы задавали себе такой вопрос, когда, совершенно обессиленные, подходили к месту стоянки. Значит, придется спускаться в пятый лагерь. А хватит ли на это сил? Трудно сказать! Нам прекрасно известно по опыту, что к намеченной цели всегда подходишь в полном изнеможении. Однако если не обнаруживаешь самой цели, а до следующей идти и идти, то неведомо откуда все-таки появляются силы, чтобы дотащиться до нужного места. Мы настолько промерзли, что никак не можем согреться и продолжаем без конца ерзать в пуховых спальниках, дабы холодное тело не теряло чувствительности. В хлопающей под жестоким ветром палатке удается растопить снег, и мы всю ночь пьем чай и не спим, хотя это стоит усилий. Но борьба со сном доставляет истинное удовольствием, поскольку понимаешь, что еще можно бороться и побеждать.

11 августа.

Погода ужасная. После целой ночи тревог и опасений решаем отсюда уйти, чтобы не погибнуть. Еще в палатке связываемся. Затем выходим и приступаем к спуску, не видя друг друга на этих стенах, башнях, в этих каминах, где трудно что-либо понять, настолько мы высосаны, раздавлены свистящими снежными круговоротами. Порой снег душил нас, бил в лицо артиллерийскими зарядами. Тогда мы с закрытыми глазами двигались по укрепленной во время подъема веревке, которая вела к палаткам пятого лагеря. Однако, не видя, куда ставим ноги, мы срывались, падали и повисали на карабине, надежно прикрепленном к веревке.

В этих немыслимых условиях все пять чувств как бы отмирают. Зато остаются шестое и седьмое, то есть опыт и вера, великая вера в жизнь и в свои силы. Я думаю, существуют еще и восьмое и прочие чувства, позволяющие человеку очень многое, например предугадать, принесет завтрашний день удачу или нет.

Совершенно неожиданно раздаются голоса, и в нескольких метрах от себя мы видим две заснеженные фигуры: это Гобби и Дефранческ. Радость наша неописуема. Мы добрались до них… Но вдруг, будто по мановению чьей-то колдовской руки, Дефранческ исчезает, проглоченный бурей. Удалось заметить только, что он полетел в пропасть буквально вверх ногами. Мелькает мысль: «Пропал Бепи…» В тот момент я так вымотался, что был просто неспособен подумать что-либо иное. Мы стали кричать, звать, но Бепи не отвечал. Склон, с которого он соскользнул, круто уходит вниз на сотни метров.

Залезаем в палатку, где Бепи и Гобби заблаговременно приготовили нам питье, и валимся на мешки, стараясь отдышаться. Разумеется, все счастье победы над вершиной мгновенно улетучилось. Исчезновение товарища лишило нас дара речи. Что же делать? Мы и пальцем не в состоянии пошевельнуть от усталости.

Можно ли вообще в такую бурю пускаться куда-то на поиски? Однако смерть ходит в такой близости от каждого из нас, что ее внезапное появление больше не пугает. Время от времени мы высовываем голову из палатки прямо в бурю и зовем, зовем, кричим… Никакого ответа. И когда мы уже совсем собрались покинуть лагерь, вдруг появился белым призраком наш Дефранческ. Вот радости-то было!..

Проскользив вниз несколько сот метров, перелетев по инерции через широкую трещину и оставшись целым и невредимым, Бепи сумел подняться на ноги; понимая, что ожидать помощи нереально, потому что на это никто физически не способен, он, утопая по пояс в навалившем снегу, сумел-таки вылезти наверх и присоединиться к нам. Казалось бы, чудо из чудес! Но тем, кто не умеет собственными силами выпутаться из подобных обстоятельств, в горах делать нечего. Самое потрясающее то, что все люди, оказавшиеся здесь, начинают прекрасно это понимать. И становятся лучше. Потому что от каждого требуется выложить все лучшее, чем он располагает, и он делает это, сам себе поражаясь.

Еще засветло приходим в четвертый лагерь, где нас встречает объятиями Кассин. Объятия продолжаются и на следующий день, когда происходит встреча с Дзени, Фоско Мараини и Джузеппе Оберто. Последний, увидев нас в вихрях пурги, не смог сдержать слез.

Наконец спустя три дни после успешного восхождения на вершину, которому предшествовали долгие месяцы трудной подготовки, мы возвращаемся в базовый лагерь.