Смерть под псевдонимом - Атаров Николай Сергеевич. Страница 9

— Добре дошли, братушки!..

— Да живее Москва!

В толпе слышался злой голос майора Котелкова:

— Колдунов, береги самолет! Черт… Изломают в щепу!

Миша Бабин, командовавший выгрузкой своей радиостанции, видел еще из двери самолета, как отбивался от крестьян майор Котелков.

Каждая минута, сбереженная для броска, решала сейчас успех операции.

— Цепью! Вперед! — Котелков обернулся: — Радист, за мной!

Рядом с Котелковым бежал учитель Никола Цвятков:

— Вы не тревожьтесь, господин офицер.

Но Котелков не удостоил его вниманием. Навстречу от полустанка бежали болгарские пограничники.

— Где начальник заставы? — крикнул издали Котелков.

— Он отдыхает, господин офицер.

— Отдыхать в могиле будем — понятно?

— Его трясет малярия, господин офицер… Да здравствует Отечественный фронт!..

— Меньше слов, больше дела!.. — огрызнулся свирепый майор.

Котелков знал главное: все решает внезапность. Еще в воздухе он решил немедленно отстранить болгар. Теперь эти пограничники с их офицерами показались ему совсем не внушающими доверия. Проще — без них! Пусть Цаголов выбросит засаду в сторону турецкой границы. Ворваться в вагоны — порядочек!

По одному перебегали автоматчики железнодорожное полотно, накапливаясь на полустанке. Из окопа высунулся болгарский подофицер Славчев.

— Где же ваш подпоручик? — с досадой снова спросил Котелков.

— Тяжко болен… Малярия…

— Ну, и мы тут — не фиги воробьям давать! — пробормотал Котелков сквозь зубы.

Болгарин ничего не понял, он радовался, что в тени паровоза рядом с ним стоят русские и, значит, врагам не уйти. Подофицер опасался только, как бы русские сгоряча не подумали, что подпоручик — сам фашист.

— А где бумаги посольства? — спросил Котелков.

— Дома у Георгиева. Все в порядке, товарищ!

— По вагонам! — крикнул Котелков.

Несколько секунд на полустанке мелькали тени. Это десантники вскакивали на площадки вагонов. Два — три выстрела. Немецкая возбужденная речь. Чей-то крик… Бабин вслед за одним из автоматчиков тоже вскочил в ближайший вагон — он должен найти радиостанцию.

Как ни возбужден был Бабин, он удивился тому, что увидел в свете «летучей мыши»: германский дипломат стоял перед майором Котелковым навытяжку. Он так нелепо тянулся перед майором, что напомнил Бабину одного пленного обозника, которого шоферы его автобата вытащили из засыпанного снегом стога в донской станице. Однако времени терять нельзя. Миша просунулся между майором и фашистом и смело пошел по всем купе. И немецкие офицеры поднимали при его появлении руки. Где же радиостанция?…

— Взять вагоны под наблюдение! И чтобы мышь не проскочила!.. Давайте, братушки. Ведите к вашему подпоручику, — командовал Котелков.

Освещая фонариками дорогу, Котелков с группой лейтенантов бежал по селу. Учитель задохнулся, отстал. Его сменил подофицер Славчев. Переулок был похож на каменную щель и круто стремился вниз. Впереди, за домами старобалканской застройки, послышался ропот горного ручья. Здесь пахло кожевенными мастерскими, кислым запахом дубления. Подпоручик Георгиев жил в последнем доме, над рекой. Дверь была открыта настежь.

Котелков вошел первым.

— Кто тут живой? — спросил из-за его плеча автоматчик.

Прислушались — тишина. Только за окном шумел поток. Прошли еще две комнаты.

— Господин подпоручик, вы спите? — спросил Славчев, заглядывая в горницу.

Котелков и автоматчики вошли вслед за ним.

Звездный свет ночи едва проникал сюда сквозь решетку полуоткрытого окна. В горнице пахло странной смесью кожи и пороховой гари. Котелков, широко расставив ноги, вглядывался в полумрак. Подпоручик лежал перед ним на тростниковой кушетке. Ужасно длинными казались вытянутые ноги в твердых, тяжелых сапогах. Лицо глядело в потолок. Что-то темное, как будто курчавое, напоминающее каракулевую шкурку, облегало его шею и плечи.

— Порядочек, — сказал Котелков.

Он подошел вплотную. Теперь он видел, что это за каракуль: широкая резаная рана в загустевшей кровавой корке. От шагов Котелкова узкая плетеная кушетка поскрипывала под трупом:

— Понятно…

Горница опустела. В доме слышались шаги солдат, их голоса. Славчев звал хозяйку:

— Костадинка! Где ты, Костадинка?

Котелков посветил фонариком. Вдоль стены лежали разбросанные баулы дипломатического архива. Видно, кто-то второпях рылся в них. Револьвер валялся на коврике под правой рукой Георгиева. Майор поднял, понюхал — подпоручик стрелял. Кровавые следы шли к двери. Котелков оглядывал горницу по порядку. Домотканое одеяло лежало брошенное на пол в ногах подпоручика. На гвозде висела фуражка с бело-зеленой кокардой. На столе стакан с недопитым чаем, облатки, наверно хина, косточки сливы на блюдце. На отсыревших стенах церковная картина с видом Иерусалима и тусклый портрет усатого и завитого мужчины времен оттоманского владычества.

Что же случилось здесь полчаса назад?

Болгарский солдат шепотом позвал майора.

— Кто был в доме? — спросил Котелков.

— Старуха. Больше никого. Она спятила, что-то бормочет.

Вслед за солдатом майор сбежал по крутой лестнице в кухню. Горный поток шумел под открытым окном, возле которого на низенькой скамеечке сидела старуха в черной шали. Она не замечала толпившихся в кухне солдат.

— Вот так гости… — оцепенело твердила она. — Вот так гости…

— Что говорит? — спросил у болгар Котелков.

— Бессмыслица, — ответил Славчев. — Не разберу, при чем тут…

— Вот так гости… — внятно твердила пораженная ужасом старуха. Гортанно и резко звучал ее голос.

В свете фонарика Котелков увидел, как подагрической рукой она поправила седую прядь.

— Послушай, мама, — тронул ее за плечо Котелков. — Ты не бойся, рассказывай. Мы — русские.

Старуха обратила на него застывший взгляд.

— Вот так гости. Они искали подковы. Я слышала: «Пять подков!.. Бързо, бързо… быстро!» Потом стали двигать стульями, как будто подметали пол. Потом — выстрел. Они пробежали по лестнице: один, за ним другой… Вот так гости…

— Ты их узнала, мама? — допытывался Котелков. — Это были болгары или…

Но, видимо, ужас мешал ей ответить членораздельно. В тишине снова стал слышен ропот горного потока.

— Вот так гости… — бормотала старуха.

10

Нет ничего прелестнее болгарских городков на рассвете, когда вчерашняя пыль улеглась, и горы чисты над крышами, а в палисадниках благоухают розы, и качают своими пушистыми головками астры, и даже конское ржанье просыпающихся солдатских обозов не нарушает этой простодушной прелести.

Едва светало, когда Шустов растолкал во дворе шофера радиостанции и поднял полковника Ватагина. Они выехали еще до того, как на дорогу вытянулись колонны грузовых машин, минометные батареи и конные обозы.

С походной радиостанцией полковник теперь не разлучался. И младший лейтенант Шустов рядом, в машине, — с ним веселее. Удивительный человек этот Славка: и отважный воин, и в то же время потешный юнец! На Миусе он спас бетонный мост: влетел на него на мотоцикле под огнем противника, когда до взрыва оставалось секунд двадцать, и затоптал бикфордов шнур. Потом спрашивали его — он и сам не знал, как это случилось. Но числилось за ним и много смешного: однажды он впотьмах принял тол за мыло и отдал хозяйке на стирку кусочек взрывчатки. Офицеры часто дразнили его: «Ну как, мыло не кончилось? Не смылил?» На это Славка не обижался. Щеголь он был отчаянный, и хотя перестал носить планшет и спрятал финку с янтарной рукоятью, но перед каждым рейсом надраивал до полного блеска свои шевровые сапоги.

Особенно хорош бывал Шустов в дни больших передвижений, когда штаб фронта снимался с насиженного места и делал бросок вслед за войсками. В такие дни полковник Ватагин усаживался рядом с адъютантом, выкидывал из памяти показания разных перебежчиков, парашютистов, диверсантов, делался ленивым и сговорчивым: вези! Машину надо подтолкнуть — грузно вылезет из кабины, плечом толканет… силен!