Год собаки - Кац Джон. Страница 14

Я не хотел, чтобы Стенли так страдал. Но прежде, чем с ним проститься, хотел в последний раз свозить его в горы. Это мне решать, ответила доктор Кинг.

Самое печальное было то, что Стенли по-прежнему наслаждался жизнью. Я хотел, чтобы и ушел он так же — счастливым, не зная ни боли, ни страха, ни унизительной слабости.

Мы назначили усыпление на следующую неделю. Доктор спросила, хочу ли я кремировать тело, и я ответил согласием. Пепел Стенли, думалось мне, я развею в горах: в лесах, на лугах, в водах Баттенкилла, где он так любил плавать и где мы оба однажды едва не расстались с жизнью.

Несколько дней спустя я отправился со всеми тремя псами в горы. Поразительна была разница между этой и предыдущей поездкой! Девон превратился в образцовую собаку: не отходил от меня ни на шаг и буквально пожирал глазами. Мне кажется, он понимал, что я чем-то расстроен, и решил на время отказаться от шалостей и озорных выходок. Ни разу за все время он не убегал из хижины.

Я хотел устроить Стенли праздник, что-то вроде торжественных проводов. Конечно, настроение у меня было вовсе не праздничное: несколько раз случалось, что, глядя на него, я не мог сдержать слез. Бедный пес подбегал, чтобы меня утешить, не понимая, что от этого мне становится еще хуже. Но я старался взять себя в руки, понимая, что еще успею предаться скорби, когда моего милого друга не будет рядом. А сейчас надо думать не о себе и своем горе, а о нем.

В «прощальный день» я вывел двоих других псов наружу, а для Стенли приготовил огромную сочную говяжью вырезку. Бедняга не мог поверить своему счастью. На десерт он получил три больших собачьих печенья с говядиной. А потом мы вышли на вершину горы.

Джулиус и Девон лежали бок о бок, наблюдая за долиной. Девон был необычайно тих и спокоен — быть может, чувствовал, что происходит нечто необычное?

Я подбросил в воздух любимый мячик Стенли — старый, изжеванный, синий, в форме трапеции, что прыгал и подскакивал под самыми неожиданными углами, за которым Стенли гонялся с особым и неизменным энтузиазмом, прыгая, лая и рыча от азарта охоты.

У этого мяча была своя история. Лет ему было почти столько же, сколько и самому Стенли, и с самого детства он был у пса любимой игрушкой. Не сосчитать, сколько раз Стенли приносил его мне — в любую погоду и на любой территории.

Однажды мяч закатился в колючие кусты, и, когда Стенли полез туда за ним, колючка вонзилась ему в глаз. Пришлось срочно вести его в центр неотложной помощи животным, где колючку извлекли. Едва поправившись, Стенли вернулся на это место и нашел свой мяч. В другой раз мяч потерялся в снежных сугробах в парке. Оба пса, вся наша семья и еще несколько добровольцев из числа соседей искали его по всему парку — безуспешно. Но когда пришла весна и снежный покров начал таять, Стенли вернулся и нашел под снегом свой мяч.

Очень любил Стенли приносить мячи в зубах к канализационным люкам, бросать туда и смотреть, как они падают. Его любимый синий мячик — теперь изжеванный, изгрызенный и совсем потерявший форму — я старался уберечь от этой участи и никогда не бросал его поблизости от открытых коллекторов. Но однажды, зимним утром, я об этом забыл. Прежде чем я успел сообразить, что совершил ошибку, Стенли с мячом в зубах подбежал к люку (мне кажется, эти люки напоминали ему норы, в которых обитают еноты и прочая интересная живность) и бросил туда свою любимую игрушку. Мяч, отскочив от крышки люка, снова оказался наверху… я протянул к нему руку — но не успел: он свалился в люк.

С тех пор каждый день, всякий раз, как мы проходили мимо коллектора, Стенли заглядывал туда, затем поворачивался и умоляюще смотрел на меня. Но что я мог сделать? В довершение нашего горя выяснилось, что такие мячи больше не производят. Скорби Стенли не было предела.

Прошло несколько месяцев: и вот однажды, после бурной утренней грозы, когда мы с ребятами проходили мимо этого люка, Стенли вдруг бросился к нему, восторженно лая и махая хвостом. Я поспешил за ним — и, к величайшему своему изумлению, увидел, что в коллекторе, на поверхности мутной воды, подпрыгивает наш синий мячик!

По-видимому, мяч пролежал в коллекторе все эти месяцы. Сильные дожди, продолжавшиеся несколько дней подряд, вынесли его почти к самой поверхности земли.

Стенли, подпрыгивая от возбуждения, смотрел на мячик, потом на меня.

— Стенли, это же канализация! — умоляюще проговорил я. — Ты представляешь, как он теперь пахнет? И вода там холодная…

Но оба мы понимали: отвертеться мне не удастся.

Я нагнулся и попытался подцепить мячик совком. Стенли поощрял меня радостным повизгиванием. Однако ручка совка оказалась слишком коротка; к тому же мячик подскакивал на волнах вверх-вниз, и поймать его не удавалось.

Вздохнув и выругавшись, я в своем непромокаемом плаще лег на асфальт и принялся шарить совком в коллекторе. Грязная, дурно пахнущая вода брызгала на меня. Несколько раз мне почти удавалось подцепить проклятый мяч, но всякий раз он ускользал. Стенли следил за моими действиями с неослабным вниманием. Джулиус сидел под дождем, жалобно глядя на нас, словно хотел сказать: «Может, пойдем уже, а?»

Не знаю, долго ли я пролежал на дороге под дождем, когда вдруг заметил над собой мигающие красные огни. Подняв голову, я обнаружил перед собой полицейскую машину. С другой стороны уже подъезжала «скорая помощь». Дверца распахнулась, я увидел перед собой ботинки патрульного.

— Добрый день! — сказал полицейский.

— Утро доброе, — устало откликнулся я, шаря в коллекторе совком и соображая: не совершил ли я чего-нибудь незаконного?

И в этот самый момент мне удалось подцепить мяч!

— С вами все в порядке? — спросил полицейский.

После всего этого я не мог упустить мяч! С трудом удерживая совок в горизонтальном положении, я стал осторожно поднимать руку.

— Конечно, — невозмутимо ответил я. — Все отлично. А что, собственно?

«Скорая помощь» остановилась, из нее выскочили двое парамедиков и бегом бросились ко мне.

— Видите ли, сэр, — слегка смутившись, объяснил полицейский, — сейчас половина седьмого утра, идет дождь, а вы лежите на дороге, уткнувшись в канализационный люк.

Тем временем я триумфально поднялся на колени, держа перед собой в вытянутой руке совок, а в нем — ура! — мяч. Разумеется, брать его в руки я не собирался, пока не пропарю в кипятке как минимум полчаса.

— Мой пес потерял свой любимый мячик, — кротко объяснил я.

Парамедики поведали, что их вызвала соседка, увидевшая меня в окно. Заметив, что я лежу посреди дороги, она вполне разумно заключила, что у меня сердечный приступ, и позвонила в службу спасения.

Что тут было сказать? Я всех поблагодарил, заверил, что я совершенно здоров, и, сгорая от стыда, повернул к дому.

— Хотел бы я быть вашим псом, — пробормотал патрульный, залезая обратно в машину.

Вместе с довольным Стенли и недовольным Джулиусом мы вернулись домой, где я тщательно прокипятил мяч.

Этот самый мячик я и взял с собой в горы. И сейчас, выйдя за дом, я бросил его Стенли — недалеко, совсем не так, как прежде — и он радостно устремился за ним и принес его мне в зубах. К ловле мяча он всегда относился очень серьезно.

Немного погодя мы отправились в Меркский лес, где больше всего любил гулять Стенли. Что-то в этом лесу его особенно привлекало: он бегал между деревьями, лая от восторга, приносил мне ветки, а порой — мертвых мышей и птичек.

Джулиуса и Девона я оставил в фургоне, а сам вместе со Стенли углубился в лес. Я присел на бревно; он подошел и положил голову мне на колени. Мы обнялись и долго-долго не могли разжать объятий. Потом мы навестили другие любимые места Стенли — Баттенкилл и озеро. Я бросал ему мячик, и он гонялся за ним, но, как только Стенли начинал задыхаться, мы прекращали игру. Я хотел запомнить его здоровым и полным сил.

К вечеру Стенли совершенно выдохся и без сил рухнул на свою лежанку; однако все еще вилял хвостом, а когда я подошел его обнять, даже умудрился лизнуть меня в лицо. Заснул он около полуночи.