Оборотни Индии - Баширов Андрей Львович. Страница 40

— Твои слова слаще любого вина, Амир Али, — обрадовался Гафар Хан. — Я обязательно приду и велю своему саису привести мою лошадь. Если я и переберу немного, то останусь у тебя, чтобы не нарваться на неприятности с какими-нибудь святошами, которые могут нажаловаться на меня Читу, а утром спокойно уеду к себе.

При этих словах мое сердце прыгнуло от радости, ведь он сам, без моей подсказки, предоставит свое седло, которое мы выпотрошим безо всякого риска.

— Эй, ты! — сказал Гафар Хан своему саису, который почтительно трусил за ним. — Как стемнеет, приведешь мою лошадь к палатке господина Амира Али, да не забудь захватить седло. Приведешь коня и поставишь его среди лошадей моего друга. Кстати, не вздумай сказать кому-либо хоть слово о том, где я буду, а не то вкусишь кнута.

К вечеру, после долгого и трудного марша, когда мы прибыли на новое место и встали лагерем, ко мне пришел Моти Рам и сообщил, что он молился Кали и просил ее соизволения покончить с Гафар Ханом.

— Ну и как? — спросил я. — Что сказала тебе наша великая покровительница?

— Она послала нам добрые знаки — и «тхибао», и «пильхао», так что за успех можно не беспокоиться, — заверил меня Моти Рам.

Я усмехнулся:

— Это хорошо, но думаю, что, будь все наоборот, все же ничто не помешало бы мне довести дело до конца. Кстати, мы можем хорошенько поживиться и среди других пиндари, но сначала покончим с Гафар Ханом. Вот что ты сделай: поставь свою палатку рядом с моей и натяни между ними кусок какой-нибудь плотной материи. В этом пространстве прикажи вырыть могилу… Впрочем, не стоит: он может ее заметить и заподозрит нас.

— Верно, джемадар, лучше сделать это потом, когда он уже будет пьян. Могиле нет нужды быть глубокой, и могильщики выкопают ее за несколько минут.

— А его саис, Моти? Он тоже должен умереть!

— Конечно, — сказал Моти. — Ты и Пир Хан займитесь вашим высоким гостем, а уж о его слуге мы позаботимся. Думаю, что его исчезновение наделает немало шуму, но бояться нам особо нечего, поскольку скорее всего все решат, что либо он удрал со своей добычей, либо кто-нибудь его убил. Слава Богу, с тех пор, как мы выехали из Немаура, было предостаточно случаев, когда пиндари убивали друг друга.

Конец Гафар Хана

Наступил вечер, прозвучал азан — призыв к вечерней молитве для всех правоверных. По всему лагерю пиндари опустились на колени и вознесли молитвы Аллаху, воздевая к небу руки, обагренные кровью своих жертв. Помолившись, они улеглись спать, чтобы передохнуть и встать на следующий день свежими и готовыми к новым убийствам и злодействам.

Сидя в палатке, я поджидал Гафар Хана. Не скрою, меня переполняла радость от того, что вскоре я убью Гафар Хана и сделаю доброе дело, отомстив за все его зверства.

— Ты положил опиум в бутылку? — спросил я Пир Хана, который сидел рядом со мной.

— Да! Я понюхал вино, и, надо сказать, замах опиума немного чувствуется. Впрочем, я нарядил опиумом вторую бутылку, и думаю, что, заглотнув первую, он едва ли станет особенно принюхиваться.

Я вышел из палатки, поджидая гостя. Кое-где горели костры, на которых воины готовили себе ужин, однако большинство из них уже спали глубоким сном. В вечерних сумерках возникла фигура, которая, осторожно обходя спящих, направилась к моей палатке. Это был долгожданный Гафар Хан.

— Смотри! — сказал я Пир Хану. — Его саис ведет за ним лошадь!

— Это ты, Амир Али? — спросил он, подойдя ближе. — Я едва нашел твою палатку в этой проклятой тьме.

— Я! Прошу тебя зайти к твоему покорному слуге!

Ну что, целы твои бутылки? — спросил Гафар Хан, потирая руки в предвкушении удовольствия. — Ты не обманешь моих ожиданий?

— Что ты! Вот оно, вино, а Пир Хан сейчас подаст нам плов.

— Скорей бы! Я ведь не ел целый день, притворившись больным. Я сказал своим слугам, что плохо себя чувствую и ложусь спать и чтобы они меня не беспокоили, а когда они угомонились, я выбрался из палатки так, что меня никто не увидел. Вот я у тебя и жду угощения.

Пир Хан принес ужин. Гафар Хан, которому не терпелось приступить к вину, торопливо проглотил плов.

— Давай теперь вина, Амир Али, ибо глотка моя пересохла! — нетерпеливо потребовал Гафар Хан.

— Ай! — воскликнул Гафар Хан, выпив первую чашу. — Я уже в раю! Мне только не хватает десятка гурий, которые пили бы это вино со мной.

— На десятерых не хватит! — засмеялся я. — У меня всего три бутылки — две для тебя и одна для нас с Пир Ханом.

— Достойно сожаления, однако воздадим должное и тому, что у нас есть, — Гафар Хан сделал изрядный глоток и сказал:

— Подумать только — эти неверные англичане пьют такое вино каждый день! Оно способно сподвигнуть кого угодно на великие дела! Не мудрено, что они захватили уже половину Индии. Скажи мне, Амир Али, это правда, что каждый вечер англичане садятся все вместе за стол, пьют и поют песни, пока не попадают все до одного от изнеможения?

— Да, так! — важно подтвердил я. — Мне известно из надежных источников, что они каждый день напиваются до потери человеческого подобия, клянусь Аллахом! Они нечто менее собаки!

Судя по всему, мои слова произвели впечатление на Гафар Хана, но не то, которого я ожидал. Немного помолчав, он сказал:

— Хотел бы я поступить к ним на службу! Как ты думаешь, они всегда дают вино тому, кто хочет выпить?

— Несомненно!

— Тогда я точно пойду к ним, Амир Али. Такое вино — слишком большое искушение и для самого правоверного мусульманина, что уж говорить обо мне. — Гафар Хан посмотрел на опустошенную бутылку и сокрушенно вздохнул: — Амир Али! Ты сказал, что у тебя есть еще? — Да, осталось, но только одна бутылка! — я отдал ему вторую.

— Я счастлив, Амир Али! Мне хочется плясать, хотя… если меня увидят… Ах! — Гафар Хан громко чихнул — …какие-нибудь святоши, то может быть изрядный шум! Но спеть песню! Разве Аллах запрещает нам петь! Да будет благословенно его имя! Эй, кто-нибудь, принесите ситару! Я неплохо играю на ней!

— Ступай и позови Моти Рама, — велел я Пир Хану и обратился к нашему гостю:

— Ты не возражаешь, если он придет и поиграет нам немного?

— Да пусть идет, пусть идет сюда кто угодно, хоть сам шайтан — я выдеру ему бороду! А хорошо ли поет твой Моти?

— Как соловей! — сказал я. — Кстати, вот и он!

Поклонившись Гафар Хану, Моти Рам уселся рядом со мной.

— Ну что, Моти, жемчужина среди певцов, ты настроил ситару? — вопросил Гафар Хан.

— Да, благородный Хан, но боюсь, что эта бедная ситара не достойна прикосновения ваших рук!

— Ерунда! Ситара твоя хороша! Дай-ка! — Гафар Хан забрал ситару и так ловко исполнил несколько наигрышей, что мы все вскричали в восхищении:

— Вах! Скорей играй, благородный наш гость, мы сгораем от нетерпения!

— Дайте мне еще выпить! — потребовал Гафар Хан. — Что будем петь — газали? Отлично! Амир Али! Что же ты медлишь — наливай! Ты мой кравчий, и я буду петь в твою честь, как это делал великий Хафиз! Вспомни, как говорилось: «Налей-ка, кравчий, вина остаток!». Ах, какая благодать это твое вино! Только вот вкус у него другой, не то, что у первой бутылки.

— Так и должно быть! — сказал я. — На второй бутылке наклеена какая-то другая бумажка, значит, в ней и вино другое, наверное, еще лучше!

— Отлично! — воскликнул Хан. — Пой же, Моти!

Моти запел, а Гафар Хан стал сопровождать его пение музыкой. У них получился прекрасный дуэт, достойный куда более изысканной публики, чем та, что собралась в моей палатке.

— Вах, вах! Шабаш!!! — вскричали Пир Хан и я, когда дуэт кончил петь. — Теперь твоя очередь, Гафар Хан. Спой-ка нам что-нибудь.

— Вина мне, еще вина! — потребовал Гафар Хан. — Да налейте-ка и Моти Раму!

— Извините, — сказал Моти. — Я индус и к тому же брамин, так что пить никак не могу!

— Зря! — огорчился Гафар Хан. — Лучше бы ты был мусульманином. Впрочем, Рам, Хан — какая разница! Сейчас спою!