Поединок. Выпуск 17 - Ромов Анатолий Сергеевич. Страница 14

— Гладкая версия. Очень гладкая. И все-таки изложу свою версию, хотите послушать?

— Отчего же не послушать, послушаем.

— Она почти такая же, как ваша, но с некоторыми дополнениями. Вы действительно познакомились с Лещенко и показали ему монету. Допускаю даже, что это был тот самый рубль 1742 года. Однако, и это дополнение первое, познакомились с Лещенко вы не сами, вас познакомил Эдуард Долгополов. Тот самый Долгополов, связь с которым вы так тщательно скрываете.

— Ничего я не скрываю. Я его не знаю на самом деле.

— Знаете, отлично знаете, это могут подтвердить многие. Вас видели сидящими вместе в кафе, выходящими, также вместе, из ресторана. Заранее сговорившись с Долгополовым, вы пришли к Лещенко и стали требовать у него монету. Лещенко не хотел пускать вас в квартиру, но в это время по телефону позвонил Долгополов. Не знаю, о чем говорили Долгополов и Лещенко, но подозреваю: Долгополов заранее незаметно для Лещенко положил монету в сейф и, так как Лещенко сообщил ему по телефону о вашем требовании, сказал, что монета, которую вы хотите получить, в сейфе. Лещенко открыл сейф, увидел монету и впустил вас в квартиру. Вы хладнокровно убили его, забрали монеты из сейфа и ушли. Затем одну или несколько из похищенных монет вы передали иностранцу, получив от него соответствующее вознаграждение. После этого решили улететь из Ленинграда и с этой целью приобрели в Зеленогорске билет на самолет Ленинград — Сочи. — Я достала из папки склеенные клочки авиабилета и показала Лагину. — Но потом справедливо решили, что увезти похищенную коллекцию на самолете будет трудно, если не невозможно. Поэтому вы выработали другой план — передали коллекцию Долгополову, который позавчера утром специально приехал для этого в Лугово. Есть свидетели, видевшие его машину; есть слепки и фотографии следов, оставленных протекторами этой машины. Пожалуйста. — Я протянула Лагину пачку фотографий. Он молча просмотрел их, вернул мне. — Факты, Лагин, неоспоримые факты подтверждают ваше участие в преступлении. Поэтому единственное, что вам остается, — признаться в содеянном. Другого пути нет.

Некоторое время Лагин сидел, что-то обдумывал. Наконец поднял глаза, мне на секунду стало не по себе, в этих глазах стояла стальная решимость.

— Факты… Нет, Юлия Сергеевна. Не вижу я никаких неоспоримых фактов. Коллекции я не брал, иностранцам ничего не передавал, Лещенко не убивал, вот и весь сказ. Следы машины — и что? Человека, о котором вы спрашиваете, я не знаю, мало ли зачем его машина приезжала в Лугово?

— И билет на самолет вы не покупали?

— Покупал, ну и что? Человек не имеет права купить билет на самолет? Тем более я не улетел.

Лагин смотрел не мигая. Мне показалось, следующий вопрос будет к месту:

— Скажите, Лагин, вы знаете Марину Андреевну Шахову?

Лагин сцепил руки, заложил их за затылок, потянулся. Покачал головой:

— Юлия Сергеевна, запрещенный прием. Ну при чем тут Марина Шахова?

— Так вы знаете ее?

— Знаю, ну и что? С Мариной Шаховой я встречаюсь больше года, можете считать, это моя невеста. Удовлетворены?

— Удовлетворение здесь ни при чем, дело в факте вашего знакомства. — Сказав это, подумала: без очной ставки не обойтись. Нужно лишь выбрать момент, когда она принесет наибольшую пользу.

Лагин скривился:

— При чем тут факт нашего знакомства? Ко всему, о чем здесь говорилось, Марина Шахова не имеет никакого отношения. Оставим Шахову. Так вот: если вы думаете, что я изменю показания, — напрасно. Лещенко я не убивал, перед законом я чист, от милиции не скрывался. Можете допрашивать хоть каждый день, хоть два раза, буду стоять на своем. Все.

После того как Лагина увели, я посмотрела на Уварова.

— Константин Кириллович? Ваше мнение?

Эксперт держал перед собой раскрытый блокнот; лист был испещрен контурами «Елизаветы». Вздохнул:

— Мнения-то у меня и нет. Все, что касается нумизматики, запутано до последней степени. И в то же время как будто чисто. Я так и не смог понять, была ли эта самая «Елизавета» подлинной или фальшивой, но, скорее всего, она была фальшивой. Это что касается нумизматики.

— А в остальном?

— В остальном у вашего Лагина все сходится.

— У моего Лагина… Константин Кириллович, вы видите, какую он выдвигает версию?

— Вижу.

— И что скажете? Это же липа, сплошная липа.

Уваров долго молчал. Наконец тяжело вздохнул, встал.

— Жаль Арвида Петровича. Жаль. Не хочу вас огорчать, Юлия Сергеевна, но, кажется, вы ничего не сможете с этой версией поделать. Если вам будет нужна моя помощь, звоните. Помните, я не сплю до поздней ночи. Сам же я сейчас позвоню Владимиру Анатольевичу, мне нужно уточнить с ним кое-что. Потом позвоню вам.

— Спасибо.

Уже после ухода Уварова я сказала себе:

— Нет, я смогу что-то поделать с версией Лагина. Смогу. Увидите, смогу.

Чуть позже позвонил Русинов. Он только что поговорил с Уваровым и подтвердил: в показаниях Лагина о «Елизавете» он, как и Уваров, видит много неясного.

Вечером я лежала у себя в квартире на Арсенальной набережной и прислушивалась, к темноте. Тихо. Только слышно, как с Невы ползет низкий глухой звук. Пароходный гудок, я хорошо знаю его тембр. На потолок ложатся тени, я думаю о Лагине. Иногда мне кажется, что многое, что он говорит, правда. Нет, все-таки он что-то скрывает. Значит, это лишь исполнитель, винтик, четко выполнивший свою функцию. О судьбе коллекции позаботятся другие. Не исключено, что ее попытаются, как предположил Русинов, вывезти за границу по частям. Каждая из трех тысяч похищенных монет имеет высочайшую аукционную цену. Лагин же, что там ни говори, для меня не просто подозреваемый; если мои выводы верны, он единственный участник преступной группы, находящийся — пока — в распоряжении следствия. Может быть, Лагина лучше освободить, установив за ним наблюдение? Но ведь тогда не останется никакой реальности, вещественности, связывающей следствие и преступников. Но дело даже не в этом, ведь если Лагин на самом деле убийца — я просто не имею права выпускать его на свободу. Он убьет еще кого-нибудь.

Когда у женщины ничего не получается, она начинает ныть. Так вот, сейчас я ныла, я говорила сама себе, что бездарна, что, допрашивая Лагина, лишь убедилась в собственной беспомощности. Так тебе, неудачница, так, ничего не добившаяся в личной жизни. Мало того, что ты неудачница, ты еще и бездарный следователь. Совершенно бездарный. Ты допрашивала Суркова, Михееву, всех соседей Лещенко, но так и не узнала ничего нового. Ты ничего не смогла добиться даже от хрупкой синеглазой Марины Шаховой. Официантка по-прежнему твердит, что не помнит, когда и где встречалась с Лагиным, сам же Лагин отказывается говорить на эту тему. Теперь я почти уверена, ничего не принесет и очная ставка Шаховой и Лагина.

Наверное, я еще долго лежала бы так, продолжая ныть если бы не услышала где-то совсем близко легкий шорох. Сначала мне показалось, что скребется мышь. Вот снова у самой двери возник, уполз в сторону и застыл слабо-настороженный, протяжный звук. Вот опять. Нет, это не мышь. Я выросла в деревне и знаю, как скребутся животные. Но если это не мышь — тогда кто? Привстав, накинула халат, сунула ноги в шлепанцы. Пошла к двери, прижалась к ней вплотную и затаила дыхание. Несколько секунд все было тихо. Показалось? Нет, не показалось, я явственно услышала чье-то дыхание. Кто-то стоял с той стороны двери, прислушиваясь — так же, как и я. Кажется, женщина, дыхание легкое, мужчины так не дышат. Интересно, кому это понадобилось — стоять вот так и прислушиваться? Если подруга — почему она не позвонит? Если злоумышленница — почему она бездействует? Да и потом, что может найти злоумышленница в квартире следователя прокуратуры? Я осторожно повернула ключ, распахнула дверь — и увидела Марину Шахову. Она трясла головой. Что с ней? На ее лице страх, почти ужас. Глаза раскрыты, губы дрожат. Я хотела спросить, почему она стоит вот так, не нажимая звонка, но Марина быстро поднесла палец к губам. Ничего не понимая, я смотрела на нее в упор, пока не поняла, что она хочет только одного — войти. Втащила ее в дверь, замок щелкнул, но Марина тут же прижалась ухом к двери.