Поединок. Выпуск 17 - Ромов Анатолий Сергеевич. Страница 37
— Вчера взял на грудь больше порции… Холодная была, под винтом, и перелил.
— Пьянствование водки ведет к гибели человеческих жертв.
— Чево? — изумился мордастый.
— Был у меня один клиент, любил излагать научно… Это значит — пить вредно, петя!
— А-а-а… Слыхали такое.
«Волга» обогнула квартал, снова выехала на узкую покатую улицу. Старик продолжал дремать, женщина в брючном костюме опять взмахнула рукой.
— Стоп! — приказал Валёк. И вышел.
— Вроде все тихо… — Только вот так, вблизи, становилось ясно, что женщина — не женщина, а мужчина. — Я с тобой?
— Ты мимо. Я сам.
Баскаков стоял сбоку от окна кухни, а Певцов около входной двери. Ногайцева сидела у стола там же, где два часа назад.
Баскаков глянул на часы: ровно десять.
Отворилась калитка, и на выложенную кирпичом дорожку ступил Валёк. Не доходя нескольких шагов до крыльца, остановился.
— Нелли!
Баскаков взглянул на женщину и показал рукой: отвечай. И сразу понял, что она не может: ее сковал страх.
Валёк стоял и смотрел на дом, не переставая жевать. Затем резко повернулся и уверенно пошел к калитке.
А Баскаков выпрыгнул из окна.
— Стой! — Он выстрелил в воздух.
Валёк рванулся, открылась и закрылась калитка, Баскаков это увидел на бегу. Из дома выскочил Певцов. На улицу они выбежали один за другим, но такси уже сорвалось с места, дверца захлопнулась на ходу. В заднем стекле виднелась кудлатая прическа, и, когда, припав на колено, Певцов выстрелил, Баскаков крикнул:
— Не стреляй, там женщина!
Они опять побежали, но такси уходило намного быстрее и скоро скрылось за поворотом.
Далеко позади, безнадежно отставая, бежал Долгушин.
В самом конце переулка из ворот выдвинулся капот синего «Москвича» новой модели. И Баскаков сделал рывок. Подбежав к машине, он распахнул левую дверь, ввалился на сиденье и прерывисто бросил:
— Друг… милый… выручай… Уходят бандиты… Одолжи машину… Сейчас я удостоверение…
— Н-не надо… Я вам верю… Верю я вам, — водитель, молодой человек, смотрел на пистолет, потом перевел взгляд на пистолет подоспевшего Певцова и стал вылезать. — Только как же… Как же потом?
— Певцов — за руль! Вернем… Слышишь? Вернем обязательно! Жми, Игорь, жми, дорогой… Ну!!
«Москвич» взял с места так, что завизжали покрышки.
— Это что же? А? — К молодому человеку подбежала женщина.
— Да вот… Сказали: бандиты уходят… Сказали — вернут.
— Господи! Ну за что я живу с дураком? Они сами бандиты, видал ты теперь машину во снах, идиот!
Умел водить Певцов, не откажешь. «Москвич» мчался на большой скорости, обходил лесенкой, влево — рывок — вправо. Догонял очередную машину и опять: влево — рывок — вправо.
Улица вела из города и переходила в подобие шоссе.
— Не видно их, — процедил Певцов.
— Жми!
На лице Баскакова застыла усмешка. Глядя только вперед, он на ощупь достал сигарету, вставил в эту усмешку, утопил зажигалку на панели, прикурил.
«Москвич» приближался к развилке.
— Куда?
— Направо!
— Отрицательные обычно работают налево, — заметил Певцов.
— Ходу, давай ходу! Сбереги остроумие дамам. Дорога пошла на подъем, и на гребне Баскаков торжествующе выкрикнул:
— Видишь?!
На обочине стояла брошенная «Волга»-такси.
Совсем недалеко, за узкой полосой сжатого поля, зеленела стена неубранной кукурузы, и в эти заросли вбегали двое. Голова третьего мелькала в зарослях.
Баскаков выскочил первым, пробегая мимо такси, поддал ногой брошенный кудлатый парик и выбежал на поле.
Певцов быстро догонял его, и оба сначала не расслышали выстрелов, просто увидели фонтанчики пыли. Но три следующих раздались громче, и Певцов, подпрыгнув, заковылял косо, присел и лег на бок.
— Что?! — обернулся Баскаков. И бросился назад, упал на колени рядом. — Что, Игорь, что?
— Ничего… Нога, — между ощупывающими ногу пальцами Певцова проступала кровь. — Не в кость… Ничего.
— Тогда извини… Перетянешь? — Баскаков выпрямился.
— Сделаем. Аккуратней, Андрюша…
Баскаков нырнул в кукурузу, под ногами пружинила влажная, скользкая тропа, сломанные стебли хлестали по лицу. Выскочив вскоре на пахоту, позади которой виднелись два недостроенных коттеджа за бетонными заборами, Баскаков не учел вязкости почвы и споткнулся. Падая, увидел, как из ложбинки впереди поднялась темная фигура, сверкнул видный даже на ярком свету огонек, и еще в падении сам выстрелил. Фигура опрокинулась, дернулась и замерла.
Пробегая мимо, Баскаков отметил мордастое лицо и устремился дальше, хорошо различая следы на пахоте, ведущие к одному из коттеджей.
До бетонного забора оставалось метров тридцать, не больше, когда над забором появилась голова и щелкнул выстрел. Баскаков прыгнул в сторону, вперед и опять в сторону.
Еще две пули попали туда, где он только что был.
— Умеешь стрелять? Уме-ешь…
Двадцать метров до забора.
Вперед — влево… Выстрел! Вперед — вправо… Выстрел. Последняя пуля слышно пропела рядом с виском.
Снова выстрел! В метре впереди маленьким взрывом взлетела земля.
— Умеешь стрелять?
Он поднял пистолет, держа его двумя руками, четырежды подряд нажал на курок, и там, где на фоне яркого солнца темнела круглая голова, по кромке забора разлеталась бетонная крошка.
На ходу достав обойму, Баскаков перезарядил пистолет.
До забора оставалось метров десять, пять, два и — вот он, забор.
Баскаков подпрыгнул, уцепился, перемахнул, падая, ощутил, как ожгло скулу, перекатился несколько раз, все время держа в поле зрения недалекую фигуру стрелявшего, не поднимаясь и не целясь, навскидку, выпустил пулю. Тот осел и привалился к забору.
Баскаков вскочил и глазами и дулом пистолета обвел пространство двора и пустые окна коттеджа. Никого.
Привалившийся к забору не шевелился, над его левой бровью темнело аккуратное пятнышко. Это застывал не Сомов, не Валёк, не тот, кто был сейчас ему нужен больше всех и всего на свете.
— Сомов! — яростно крикнул Баскаков. — Ты здесь, Сомов! Где? Выходи!
Крикнул от беспомощной злости, понимая, что тот мог и должен был уйти куда-то туда, в поля за строениями. Но Валёк вышел из-за ближнего угла, со стороны солнца, и виделся очень большим на ярком, слепящем фоне.
Они медленно пошли навстречу друг другу.
— Брось оружие! Конец. Бросай!
Баскаков не слышал выстрелов, просто понял, что тот стрелял дважды, и тогда выстрелил сам.
Валёк лежал, смежив веки, и оттого, что не оказалось на лице ледяных глаз, оно смотрелось очень юным и совсем неопасным. А рубашка на груди мокро темнела, набухшее пятно расплывалось все шире.
Кругом было пусто и тихо. Припекало уже изрядно, и над бетонной площадкой перед коттеджем дрожал нагретый воздух.
— М-мм… М-ма-ах… — Сомов застонал, дрогнули веки на посеревшем лице.
Баскаков всмотрелся в это лицо, потом разогнулся, переложил бумажник в брючный карман, сбросил куртку и вложил пистолет в кобуру.
Если б не мягкая пахота, было бы еще ничего. Если бы не ноющая боль в висках, было бы сносно совсем.
Голова Сомова свисала у правого плеча, одна нога перекинута через левую руку, другая болталась сзади.
Стена кукурузы постепенно приближалась, но оставшееся пространство давалось все труднее.
Баскаков упал на колени, медленно сбросил тяжелое тело и достал мятую пачку.
— Не донесешь… Все равно… кончусь… — прохрипел раненый.
— Лежи, лежи. Отдыхай. Потом еще тебя мент покатает.
— Дай… покурить.
— Перебьешься.
— Тогда… пристрели…
— Дерьмо ты, понял? Дерьмо!
Баскаков отшвырнул сигарету и начал взваливать на себя очень грузную ношу.
Сомов застонал и затих.
Сидя на водительском месте и опершись спиной о левую закрытую дверцу, Певцов через открытую правую глядел на стену несжатой кукурузы. Там что-то мелькнуло, зашевелились стебли, и нечто бесформенное выдвинулось на поле.