И на земле и над землей - Паль Роберт Васильевич. Страница 24

Вот и тут на общем празднике, у одних костров, на общих наскоро сооруженных помольях это выглядело весьма необычно и красочно. А жертвенная человеческая кровь, принесенная в дар богам, никого не смущала, более того — придавала праздничному ликованию еще большую силу.

«Как жалко, что этого не видит мать Умила, — переходя от одних к другим, думал Рорик-Сокол. — Разве не сказала бы, что свой сыновий долг я исполнил как надо? И отцова душа, если ее отпустили на наш праздник, разве не ликует сейчас вместе со всеми? И Харальда-брата жаль — не дожил, не пролил в бою чужую кровь…»

И еще, поглядывая за Лабу, в сторону франков, не без злорадства представлял он себе удивление Лотаря. «Это твое дело», — сказал тот, глядя на него как на последнего неудачника. А что, оно его и есть! И сделал он это свое дело получше иного удачника. Без его, кстати сказать, участия или хотя бы одобрения. Сам! Но зато теперь про прежнего вассала забудьте, русы вольные люди и в обиду себя не дадут!

Но праздник, каким бы веселым и долгим он не был, когда-то все же кончается. К постоянной организованной службе варяги не привыкли, да и не умели ее исполнять. Вот на корабле другое дело, там командир для них — бог. Корабль мал, с него никуда не уйдешь, а на суше все горизонты открыты и никто насильно тебя не держит.

Расплатившись с отрядами из своей немалой, но все же не королевской казны, Рорик на какое-то время успокоил эту вольницу. Ему позарез необходимо было, чтобы они пробыли здесь как можно дольше, ведь и подготовка княжеской дружины, и хотя бы первоначальное обучение народного ополчения требовали времени. Но и этого недостаточно, долгой войны с большим королевством его маленькое княжество опять не выдержит. Необходимы объединенные усилия всех полабов и ободритов. Значит, надо идти на поклон к соседям, а те поднимутся не враз.

Рорик давно заметил, что самым разлагающим для пиратской вольницы является праздность и полное отсутствие какой-либо опасности. Все их разборки между собой и дикие выходки начинаются именно тогда, когда отдых между походами почему-то затягивается. Но стоит появиться поблизости войску герцога или короля — все мгновенно преображается: и в бой идут, и рубятся как звери. И профессиональное войско уносит ноги.

Теперь он уже сам желал появления датчан. И они не заставили себя ждать. Вначале это были небольшие, скорее разведывательные отряды, но с каким азартом набрасывались на них и норманны, и шведы, и балты! От скуки, оттого что мечи ржавеют без дела, ради славы, которая кармана не рвет, но душу греет.

Однако всему свое время: после малых сил пошли и большие, и тут уж начались настоящие сражения. И опять кое-кому это пришлось не по вкусу, воевать без солидных трофеев этот народ не приучен. Тем более что не за себя, а за кого-то.

Первыми ушли балты, за ними потянулись другие. А помощи от соседей-родичей все не было. В конце концов русы остались лишь со своими верными друзьями норманнами-норвежцами. Морские волки Рыжей Бороды бились наравне с дружиной Рорика, но силы были явно не равны. Королевское войско, хорошо отмобилизованное и обученное, давило все сильнее. Приходилось отступать, изворачиваться, действовать по-пиратски — малыми короткими кровавыми наскоками, внезапными ночными налетами, чтобы ошеломить, дать разгуляться яростным мечам — и обратно, до следующего удобного случая.

С каждым месяцем исход этого рискованного противоборства становился все очевиднее. И как раз в один из таких дней к Рорику привели группу славянских купцов. Он настороженно оглядел их — верно, купцы ладожские, не раз видел таких на торжищах, где у многих есть свои дворы.

Приветил, усадил за стол, спросил о здравии, о проделанном пути, о торговой удаче. А тем явно не до принятых в подобном случае любезностей, хотят сказать что-то свое. Поди, в море братва обидела, пришли помощи просить, как не раз уже бывало, а ему самому кто бы помог. Однако нет, вот поднялся самый старый, представительный, срывающимся от волнения голосом заговорил:

— Выслушай нас, княже. Мы будем говорить от имени пославшей нас к тебе земли русов, словен, кривичей, чуди и веси…

И он рассказал, как в беспрерывных схватках с варягами-датчанами ослабло княжество князя Буривая, как варяги захватили почти все его земли, как сын Буривая князь Гостомысл собрал войско и наконец прогнал иноземцев за море. В этих войнах погибли все четыре его сына, а сам Гостомысл уже стал годами стар. А тут и среди своих начались споры и раздоры — беда да и только. Тем более что и наследника у князя нет.

Перед своей смертью князь Гостомысл видел сон, будто из чрева его дочери Умилы выросло чудесное дерево, и плодами его питались многие люди. Волхвы объяснили ему, что сон этот пророческий, что наследовать ему боги велят внуку его от Умилы, и что плоды того дерева — это мир и покой, что утвердятся в княжестве, когда придет новый князь…

— Земля наша велика и обильна, — закончил он, — да вот нарядника [32] в ней нет. Приходи к нам, княже, и володей нами.

Устроив гостей на ночь, Рорик до утра промучился в терзаниях — как ему поступить? Погибнуть здесь, на отчей земле, исполняя свой сыновий долг, или принять приглашение и уехать наследником деда? Была бы жива мать Умила — рассудила бы, и он послушался бы ее. Брата тоже нет, но есть верный друг-норвежец. Что скажет он?

Друг сказал — надо ехать. У князя большой страны будет больше возможностей оказывать помощь землякам.

— А пойдешь ли и ты со мной, друг? — спросил Рюрик. — Не в набег, а на службу, может, долгую и уж точно — трудную. Ну как бы королю своему служить.

Тот усмехнулся и покачал головой:

— Как королю своему, говоришь? Об этом еще сто раз подумать надо… А с тобой, Сокол, мне и твоя земля станет моей.

На том и порешили.

Еще через несколько дней корабли, дожидавшиеся их на Лабе, подняли паруса…

Глава шестнадцатая

В трудах и тревогах кончилось лето, хотя и зернич, и овсенич [33], как всегда в этих краях, радовали обилием света и мягким, ласковым теплом.

После долгого летнего зноя все благодарно отдыхало, наслаждалось этой ласковостью, только море то и дело морщилось пенистыми волнами, словно предчувствовало приближение затяжных осенних штормов и предупреждало об этом беспечно-яркие берега.

В один из таких дней Ягила с Добрецом вывезли на сурожское торжище излишки своего урожая — зерно, фрукты, овощи, мед. Расторговались за полдня, быстро, потому что невелик стал привоз. А невелик потому, что мало огнищан-земледельцев осталось в округе. Уходит Русь с берегов Русского моря. Вот и этой осенью десятки подвод ушли на полуночь, а это — добрая сотня людей, а то и поболе.

Ягила безуспешно пытался остановить, образумить их, но в конце концов понял — это уже неостановимо, Русь навсегда теряет свое море. В других местах, и на восход, и на запад солнца, она уже давно отгорожена от него, Сурож последний. Последним покинет эту святую землю и его род. Так решил Ягила. И родичи с ним согласились.

Предстояла большая и трудная дорога, устройство на новом месте, для чего понадобятся немалые деньги. Конечно, корову и вола придется продать, но вместо них потребуются лошади. И одной телегой не обойдешься, — трех будет мало. И кони под седло нужны, а на новом месте не в открытом, же поле жить будешь, всем придется обзаводиться заново. И другим еще помочь.

Выехав за ворота города, остановились у причалов порта. Кораблей сегодня было мало, и те спешно грузились, чтобы успеть уйти до штормов.

— А ты заметил, брат, что невольников-то нынче совсем нет? — спросил Добрец.

— Прежде всего то и заметил. Еще на торгу, — удовлетворенно улыбнулся Ягила.

— Молодцы наши вой: отвадили!

— Вой молодцы и воевода их неплох, — похлопал Ягила брата по крепкому плечу. — Научил огнищан на рать ходить — как же не молодец?