Неведомый Памир - Потапов Роальд Леонидович. Страница 18

Следует оговорить, что все сказанное относится в полной мере только к крупным скальным массивам, которых на Памире очень немного - их можно пересчитать по пальцам. Особенно примечательны скалы у озера Рангкуль, скальный массив Акташ, скалистые громады хребтов Найзаташ и Базардара. Мелкие скальные выходы, которых довольно много на склонах гор, мало чем отличаются по своей фауне от окружающих склонов.

Рассвет. Высокие стены, ущелья, цирки еще в тени, солнце освещает только самые верхушки гор, но скалы уже кипят жизнью. Свист и крики уларов, глухое, многократно усиленное скальным эхом воркованье голубей, усеявших освещенные карнизы, как синие бусы, звонкий клекот пустельги, щебетание мелких птах гулко разносятся по ущельям. Над головой раздается не то смех, не то насмешливый посвист: «Иииии... хью-хью-хью». Так самец крупной чечевицы Северцова уведомляет о своем довольстве жизнью. Из ниши, зияющей в отвесной скальной стене, вылетела пара ангыров. С протяжным стоном «аанг... ааанг... аааа» она описывает круг за кругом, пока, наконец, не уходит вниз, на луга, на кормежку. Странно видеть этих уток, расхаживающих по карнизам отвесных скал в окружении уларов, клушиц, скалистых голубей, козерогов...

Ангыры на Памире особенно охотно гнездятся именно в таких труднодоступных скалах. Там, в маленьких нишах-пещерках, они выводят птенцов и потом ведут их вниз, на озера долин. Я очень смутно представлял себе, как это происходит, и временами готов был поверить, будто самка переносит птенцов со скалы до ближайшего озерка в клюве. Действительно, ложишься, бывало, спать в палатке, что стоит на берегу совсем пустого озерка, до ближних скал километров пять, а просыпаешься рано утром - и здравствуйте: на озерке перед лагерем - мама-утка с десятком пушистых утят. Прямо как с неба свалились!

Как-то мы с Ларисой спускались вниз после утомительного маршрута на вершину, нависавшую над домиком дорожного мастера каскадом скал (дело было в Аличурской долине). Вершина была небольшая - всего 5100 метров, но крутые сыпучие подъемы довольно сильно нас измотали. На высоте 4600 метров, на спуске по неудобной для прыжков крупнообломочной осыпи, нас вдруг атаковал выскочивший откуда-то рядом ангыр. Отчаянно крича, он делал круг за кругом, налетая на нас и проносясь мимо почти рядом: хоть рукой хватай. Мы остановились, наблюдая за странным поведением птицы, а я пытался делать снимки, когда ангыр пролетал совсем близко. И тут сквозь вопли самца совсем рядом мы расслышали призывное покрякивание. Под скалой вдоль края осыпи ловко пробиралась утка, а за ней тесной кучкой катился десяток пушистых комочков. Выводок! В тот же момент, как мы кинулись к нему, самка, тревожно закричав, присоединилась к самцу, а птенцы тотчас попрятались под камни. Но там, почувствовав себя в одиночестве, они начали тонко попискивать, и нам сравнительно легко удалось разыскать двух утят. В отвесной скале прямо над осыпью, метрах в сорока над нашими головами, чернела глубокая ниша. Обеспокоенные родители время от времени садились на край ниши. Наверняка птенцы вывелись именно там, а вниз они прыгали, парашютируя эти сорок метров и приземляясь на каменную осыпь. У одного из пойманных утят, очевидно при падении, был слегка поврежден клюв, по краям его основания выступила кровь, но сам утенок был бодр и чувствовал себя вполне нормально.

Этому выводку предстоял еще далекий путь. Он должен был пройти полтора километра до долины Аличура, расположенной на шестьсот метров ниже, а потом еще километра три по сухим оврагам, кочкам и болотистым лугам до первых небольших озер.

Маленьких утят мы поселили у себя. Забавно было наблюдать за их проделками. Хотя им вряд ли было больше суток, когда мы их поймали, они сразу же научились есть хлеб с молоком, крошеные яйца и вскоре очень к нам привязались.

Особенно активен был меньший из них, которого мы прозвали Таракашкой. Чуть только начинало светать, он с потешным требовательным писком ковылял из своего угла к нам, забирался к Ларисе на спальный мешок и клювом теребил ее за нос, требуя корма, или же лез под одеяло отогреваться. Следом за ним поспешал и его братец.

Натыкаясь на какое-нибудь препятствие, утята немедленно начинали прыгать, стараясь его преодолеть. Прыгали они, как мячики, с силой отталкиваясь обеими лапками и стараясь как можно выше зацепиться за что-нибудь острыми коготками пальцев. В возрасте четырех-пяти дней они после нескольких попыток преодолевали поставленный на ребро чемодан высотой более тридцати сантиметров. Если же утенок натыкался на слишком высокое препятствие, то он мог прыгать на него буквально до полного изнеможения.

Этот прыгательный рефлекс, так ярко проявляющийся с первого же дня жизни, исключительно важен для птенцов. Он помогает им преодолевать бесчисленные препятствия во время сложного перехода от гнезд к воде. У наших утят прыгательный рефлекс совершенно угас примерно в недельном возрасте, но в природе он сохраняется несколько дольше.

Интересно, что и остальные водоплавающие птицы Памира, горный гусь и большой крохаль, тоже гнездятся или могут гнездиться в скалах. Только сейчас горный гусь на Памире живет исключительно на островах крупных озер, хотя раньше он, несомненно, гнездился здесь и в скалах. В Тибете же и Ладаке эти птицы до сих пор являются самыми обычными обитателями скал.

В скалах чаще, чем где-либо, встречаются хищные птицы, и среди них - три крупнейшие наши птицы, настоящие гиганты пернатого мира, гнездящиеся только в скалах. Это снежный сип, или, как его еще называют, кумай, затем бородач, он же ягнятник, и, наконец, беркут. Особенно крупные размеры имеет кумай, достигающий в размахе крыльев трех метров двадцати сантиметров. Немногим уступает ему бородач. По сравнению с ними орел-беркут, размах крыльев которого редко превышает два с половиной метра, кажется совсем уж не таким большим. В скалах эти птицы строят свои нехитрые гнезда, здесь же располагаются их главные охотничьи угодья. Может быть, потому, что на Памире мало крупных скалистых массивов, все эти хищники сравнительно малочисленны.

Кумай, бородачи и беркуты строят гнезда в таких местах, куда человеку забраться совершенно невозможно, разве что альпинистам-скалолазам такая задача под силу. (Дальше я расскажу, как впервые было найдено на Памире, да и в стране вообще, гнездо снежного сипа в пещере Мататаш. Второе гнездо нашел Леонид Сидоров в скалах Аю-Джолу (Медвежья Дорога), как раз против скальной громады Акташа. Сверху, со склона, он увидел на другой стороне узкой щели нишу в отвесной боковой стене. В этой нише находилось крупное гнездо, hjb бинокль было отчетливо видно лежавшее в нем большое белое яйцо. Поскольку стояла середина июля, а ни в гнезде, ни около него птицы-хозяева не показывались, можно было заключить, что гнездо брошено. Кстати, Акташ, как и скалы Рангкуля, служит постоянным местом гнездования пернатых гигантов.)

Бородачей на Памире больше, чем остальных крупных хищников. До недавнего времени считали, что главной пищей бородачу служат старые кости. Возможно, что так оно и есть, но только не летом, не в гнездовый сезон, когда бородачи явно предпочитают живую добычу. С костями же они действительно расправляются мастерски. Еще древним грекам было известно, как бородачи расправляются с черепахами. Орел бросает ее с большой высоты вниз, на камни, чтобы потом выклепать из разбитого панциря мясо. Памирские бородачи разбивают кости аналогичным образом.

Леонид Федорович рассказывал мне о подобном случае, едва не кончившемся трагически. Он вместе с Кириллом Владимировичем Станюковичем работал как-то под скалами Рангкуля; однажды, когда они сидели, отдыхая, под стеной, дымя папиросами, раздался оглушительный свист, закончившийся треском разорвавшейся гранаты. Это почти рядом грохнулась на камни огромная берцовая кость верблюда. Оба, вскочив, задрали головы кверху. Прямо над ними, распластавшись в воздухе, парил довольно высоко бородач. Со скалы кость свалиться сюда не могла, до нее было добрых полсотни метров. Стало ясно, что «гостинец» спустил именно бородач. «Возьми он на десяток метров ближе,- рассуждал Леонид,- наверняка кому-нибудь из нас попортил бы прическу!»