Золотая Колыма - Волков Герман Григорьевич. Страница 18

— Куришь, батыр саха! А мы специально для тебя табачок привезли! Лучший в мире! — быстро вытащил из мешка с подарками пачку «Золотого руна».— Кури на здоровье!

Кылланах отвернул блестящую фольгу, понюхал табак и от восхищения защелкал языком:

— Цо-цо... Черкасский?

— Нет, не черкасский и не турецкий, дорогой догор! Московской фабрики «Ява»!

— «Ява»! Хорош «Ява»!

Все, кто курил и не курил, закрутили самокрутки, и в сумрачной юрте совсем стемнело,

Кылланах пригласил Билибина на почетное место, сам сел рядом и всем предложил рассаживаться кто куда пожелает.

Началось чаепитие и обмен капсе-новостями. Разговор из уважения к хозяину по-якутски вели Седалищев и Раковский. Обменивались капсе не спеша и так же не спеша пили чай. Выпили по кружке, по другой, добрались до десятой — всех пот прошиб, но капсе не кончились. Гости не понимали по-якутски, но старательно поддакивали.

Наконец Юрий Александрович не вытерпел и прямо спросил:

— Батыр саха, догор Кылланах, в горы поведешь? На Колыму?

Старик бодро вскочил, шустро прошелся по ровному земляному полу до двери, вернулся обратно медленно и тяжело:

— Стар я, однако, сопсем стар, нога стар, глаз стар. В гору Дапыдка ходит, моя давно не ходит... Дапыдка туда-сюда и тебя — туда.

— Нам нельзя ждать, пока твой Давыдка из тайги вернется. Нам надо туда сегодня же. Садись на коня и веди...

— Стар я... И конь суох. Но ничего-ничего. Макарка пойдет! Сопсем молодой Макарка! Много-много ходил, хорошо ходил. Пойдем к Макарка!

Из Нуха отправились к Макарке, в Хопкэчан. Впереди ковылял Кылланах. Солнце припекало изрядно, комары жарили, а он шел с головы до ног в мехах и шерсти, похожий на медведя, и подрагивал плечами:

— Зябко, однако, сопсем зябко стало... А табак хорош! «Ява»!

Шли верст пять густым стройным чозеником, по едва приметной тропе. На перекате перебрались на тот берег Олы, и там за ивовыми зарослями у подножия невысокой сопки — потому и Хопкэчан зовется — увидели такую же, как у Кылланаха, юрту. Когда тридцать пять лет назад ставили эту юрту, река была далеко, а теперь, подмывая берег, подкралась совсем близко.

СПИЧЕЧНАЯ КАРТА

«Сопсем молодому Макарке» оказалось без малого семьдесят зим. Под стать Кылланаху, такой же высокий и плечистый, Макар Захарович Медов встретил гостей приветливым огоньком в узких карих глазах и доброй улыбкой на обветренном оливковом лице, безбородом, в оспинах и морщинах.

Как и Кылланах, тридцать пять лет назад он поселился в этой юрте, двадцать лет ходил в конюхах и каюрах у Петра Калинкина, но не было у бедного Макара детей-помощников, и ничего он не нажил. И лишь когда женился на Марфе Кудриной, подвалило ему счастье. Марфа привела в юрту Макара трех кудринят, уже готовых стать помощниками, а за десять лет жизни с Макаром подарила ему одного за другим еще четырех макарят.

На всех кудринят и макарят подарков не хватило. Билибин и опустевший заплечный мешок торжественно вручил хозяину:

— Носи, Макар Захарович, мой рюкзак.

Макар Медов за свою долгую жизнь много ходил. Из Якутска в Охотск ходил. Из Охотска — в Якутск. Всю Колыму исходил. Во всех колымских городках бывал: в Верхнеколымске, Среднеколымске, Нижнеколымске... И туда ходил, где его известный тезка телят не пас. Но такого мешка с кармашками и ремешками отродясь не видел и не носил.

— Хороша торба!

— Носи на здоровье! И веди нас на Колыму! Не сегодня, так завтра на Колыму надо! Шибко надо!

— Зачем завтра? Лето — Колыма далеко. Зима будет — Колыма сопсем близко будет.

— Надо, Макар Захарович, вот как надо! — Юрий Александрович ребром ладони резанул по горлу.— На собачках нельзя, на олешках нельзя, а на лошадях можно?

— На конях можно. Однако коней мало-мало. Кони из тайги пришли, камни копыта сбили, сопсем слабые кони.

— Надо сильных найти, а слабых подлечить, коновал у нас есть,— пошутил Юрий Александрович,— доктор Переяслов, нас лечит, и всех твоих детей и лошадок вылечит... И мы за платой не постоим, и подарки еще будут...

— Как найти? Где найти? Зима скоро. Снег скоро. Уйдут кони. Не вернутся кони. Подохнут кони.

— Не подохнут. До снега вернутся.

— Как вернутся? Два месяца туда, два сюда...

Макар Захарович был прав. Так и в тузрике говорили: поход до Колымы займет не меньше полутора месяца, а в первых числах сентября там уже выпадает снег и не тает.

И вдруг Юрия Александровича озарило: до Яблонового хребта, говорят, километров двести пятьдесят, до снега лошади успеют дойти и вернуться, а от Яблонового до Колымы экспедиции можно сплавиться. И, видимо, такой же мыслью загорелся в этот миг Сергей Раковский, и оба в голос:

— По рекам можно?

— Хорошо можно. Зима будет — река хорошая дорогая будет.

— Плыть можно? На лодках, на плотах?

— Плоты вниз плыть можно, вверх плыть не можно.

— Сначала мы на лошадях пойдем. До хребта, до перевала. Ты нас поведешь. А как перевалим, ты с лошадьми назад, а мы на плотах до Колымы,— по-якутски пояснил Сергей.

— Понятно, Макар Захарович? — с надеждой спросил Билибин, хотя и сам не понял, что говорил Раковский.

— Понятно. Сопсем понятно,— заулыбался Макар Захарович.

Тут и Митя Казанли, решив, что наступил момент его, геодезиста-картографа, закричал:

— Тихо, догоры! Говорить буду я! Отвечать будете вы, Макар Захарович, и вы, товарищ Кылланах! Остальные будут молчать! Река Ола течет так,— Митя прошел от камелька до порога юрты.— От хребта Яблонового до Охотского моря. Понятно? Отсюда вверх по Оле плоты, конечно, не пойдут. Это — аксиома. А мы, завьючив лошадей, пойдем. Так, Юрий Александрович? Идем вверх. От устья Олы идем. По берегу идем. Километр идем. Два. Три...— Митя передвигал ноги медленно и с каждым шагом считал.— Семь идем...

— Кес,— сказал Макар Захарович.

— Что — кес? — не понял Митя.

— Кес — это семь верст. Якутская мера длины. Один переход,— враз стали объяснять и Петр Каллистратович, и Седалищев, и Раковский, и Кылланах, и сам Макар Захарович.

Все догадались, что задумал Митя.

— Кес — это хорошо! — обрадовался Митя и отбежал к порогу юрты.— Начнем сначала. Масштаб: каждый шаг — кес! — Но тут он смекнул, что по маленькой юрте не расшатаешься, масштаб слишком крупный, подскочил к Кылланаху, раскуривавшему «Золотое руно», выхватил у Него спички: — Каждая спичка — кес! Кес прошли,— Митя положил спичку на земляной пол у самого порога.— Еще кес... Понятно?

Всем все было понятно, и все, словно дети, увлеченные игрой, стали участвовать в составлении спичечной карты, каждый услужливо предлагал свои спички.

И очень скоро на земляном полу юрты из спичек была выложена вся река Ола от устья до истока со всеми ее притоками. Из спичек, положенных крест-накрест, поднялся Яблоновый хребет, По его другую сторону побежала река Буюнда, что в переводе на русский означает «дикий олень», и пала в реку Колыму.

— А где Среднекан? Хиринникан где? — спросил Билибин.

— Долина Рябчиков,— перевел Петр Каллистратович Федотов.

— Да, Хиринникан нужен! Рябчики нужны!

Среднекан, Долина Рябчиков, оказался на много кес выше Буюнды, долины Диких Оленей, и подняться по Колыме до Рябчиков на плотах немыслимо...

— Какая улахан река впадает в Колыму выше Среднекана? — спросил Билибин,

— Бохапча,— ответили Кылланах и Медов.

— Митя, давай Бохапчу!

Казанли стал выкладывать Бохапчу с ее притоками. Один из них, Малтан, оказался рядом с верховьями реки Олы — только лишь перевалить Яблоновый хребет.

— По Малтану на плотах плыть можно?

— Малтан можно. Бохапча не можно.

— Почему?

— Бешеная Бохапча.

— Как бешеная?

Макар Захарович нагнулся над спичечной картой, разбросал спички там, где текла Бохапча:

— Тут — тас, тут — тас, много — тас...

— Камней много. Пороги,— перевел Раковский.

— Улахан начальник, большой начальник, однако, покойник будешь.