Золотая Колыма - Волков Герман Григорьевич. Страница 31

— Шурфы следует нарезать на определенном расстоянии друг от друга, а где покажется приличное золото, там сетку шурфов делать почаще... Вот тогда и впустую долбить меньше будем и все богатство возьмем! — с жаром заканчивал свои лекции горный инженер.

Его слушали, кто разинув рот, кто почесывая затылок. Но всегда находился такой, который косил на Юрия Александровича недоверчивым глазом.

— По-ученому, значит? Отмерить аршином али как ноне — метром и — копай? А он, что же, метр ваш деревянный, вернее бога знает, где золото хоронится?

— Нет, полтинник надежнее, по крайности без обману. Пофартит так пофартит, как в карты... А нет — с бога не взыщи, на судьбу не ропщи.

— Знаем мы вас, ученых. Вся ваша наука — нашему брату мозги морочить.

Лишь Сологуб своим ольчанам сказал:

— А может, ученые-то правы?

Бронислав Янович, как успел отметить Билибин, не был таким непробудно темным, как охотцы, хабаровцы и ольчане, да и таким безрассудно жадным «хищником», как Тюркин и Волков, не был. По всему видно, родился и воспитывался он в образованной семье, окончил по крайней мере гимназию или реальное училище, да и набрался ума-разума изрядно, скитаясь по приискам России, Америки, Австралии. Особенно он любил всякую механику...

Юрий Александрович надеялся на его поддержку и думал, что если Сологуб со своей артелью согласится работать по-новому, то, возможно, вслед за ним пойдут и другие.

Но Бронислав Янович окинул критическим взглядом своих ольчан и лишь языком цокнул:

— Нет, дорогой коллега, чтоб по науке работать, механика нужна и люди толковые. А у нас был бойлер, да и тот поломал в отчаянии господин Хэттл... А теперь и мои ольчане лыжи вострят... Но бойлер я налажу.

Билибину больше ничего не оставалось, как ждать приисковое начальство, которое обещал направить на Колыму Лежава-Мюрат, и надеяться, что эта власть будет действовать в тесной смычке с экспедицией.

И дождался. В конце сентября прибыли на Среднекан управляющий Верхнеколымской приисковой конторой Союззолота Филипп Диомидович Оглобин и старший горный смотритель Филипп Романович Поликарпов. Они два месяца пробирались из Охотска. Ехали верхом на лошадях и десять лошадей вели под вьюками. Встретился им тот самый американец Хэттл. Длинный, тощий и злой, он что-то выкрикивал на своем языке, но без толмача разобрали только слово «Колыма» и поняли, что он проклинает.

Оглобин прежде никогда не занимался золотым промыслом, всю жизнь, лет тридцать, лесничил, крутыми мерами наводил порядок, пресекая незаконные порубки. Своей твердостью, неподкупностью и энергией он пришелся по душе Лежаве-Мюрату.

На Среднекане Филипп Диомидович сразу же повел жесткую политику. Он разбил свою палатку не там, где стояли бараки приискателей, не на берегу Среднекана, а прямо на старательской площадке, среди накопанных ям. К стволу уцелевшего тополя приколотил фанерку от вьючного ящика, а на ней густыми чернилами написал:

«Вся территория от Буюнды до Бохапчи закрепляется за государственной организацией «Союззолото». Все старатели обязаны сдавать намытое золото по строго установленной цене за грамм в приисковую контору. Копать пески только там, где укажет старший горный смотритель Поликарпов Ф. Р. по согласию с начальником КГРЭ Билибиным Ю. А.».

В объявлении чувствовался стиль самого Лежавы-Мюрата, да и характер управляющего сказывался. Вывешенное без ведома Юрия Александровича, оно явилось для него очень приятной неожиданностью и предзнаменованием того, что его надежды на новое приисковое начальство оправдаются: будет крепкая смычка науки и труда, а вольный дух «хищников» будет сломлен! Билибин хотел бы только вместо себя указать в объявлении Раковского, которого он уже назначил заведующим разведывательного района. Но такую поправку внести не сложно.

Среди старателей объявление Оглобина вызвало сильное негодование. В сологубовской артели особенно были недовольны и даже обескуражены тем, что старшим горным смотрителем над ними оказался Поликарпыч, с которым на равных Бовыкин, Канов, Сафейка много лет бродили по колымской тайге, искали золотишко, а в прошлом году, когда зацепились здесь за него, что-то не поделили... К теперь от выдвиженца Поликарпова ничего хорошего не жди. Хэттл вовремя ушел...

30 сентября весь день шел снег, мокрый и тяжелый, К вечеру стало подмораживать, и тропки покрылись скользкой ледяной коркой. Задубели промокшие ватники.

Вечером Оглобин возле своей палатки собрал весь приисковый народ, пригласил и разведчиков. Сам сел на пенек, распахнул черную кожанку, выставив напоказ яркокумачовую сатиновую рубашку, и, подкрутив жесткие, пшеничного цвета усы, громко спросил:

— Объявление читали? Ну а теперь слушайте доклад.

Начал с текущего момента и с Чемберлена, который грозит нам. Чем грозит, не пояснил, а сказал, что мы добываем золото не для Чемберлена, а своему рабоче-крестьянскому государству и должны это золото все до крупицы сдавать в государственную кассу, то есть в контору, и это будет наш ответ Чемберлену.

— А кто не хочет — убирайся вон! Доклад окончен.

Оглобин направился к палатке. Но люди не расходились, переминались. Наконец кто-то из хабаровчан несмело спросил:

— А где оно, золото-то?

Другой посмелее:

— А транспорт когда придет?

Хабаровцев поддержал один из «турков»:

— Портки сползают, а ни транспорта, ни золота не видно!

— Когда сползут, тогда и увидишь,— сострил Алехин.

Все — в хохот, лишь владелец портков обиделся:

— Заржали! Им, разведчикам, можно ржать. У них: есть золото, нет золота, а за каждый шурф, за каждую проходку денежки в карман. А вы чего радуетесь?

Все враз смолкли, будто вдруг дошло, что контора, за копку ям и промывку песков платить не будет, а только за золото.

Билибин воспользовался молчанием:

Тут кое-кто завидует разведчикам. Так я предлагаю всем: идите к нам на проходку разведочных шурфов, и мы каждому будем платить как положено.

— А сколько положено?

— Сколько своим рабочим, столько и вам.

— В Охотске больше платят!

— И у нас, на Амуре, больше.

— А на Алдане еще больше!

— Алданскую расценку давай!

— Подумаем, посчитаем, возможно, алданскую положим,— пообещал Юрий Александрович.

— Ну, и мы подумаем...

На этом разошлись.

Контроль за старательским намывом золота Оглобин и Билибин возложили на старшего горного смотрителя Поликарпова и заведующего разведрайоном Раковского.

На следующее после собрания утро Раковский мелким четким почерком, буквами, похожими на бисеринки, на первой странице черноколенкоровой книжки записал:

«1 окт. 1928 г. к л. Безымянный.

Вчера были на собрании рабочих-старателей. Представитель Союззолота Оглобин делал доклад. Ввиду жалоб рабочих на отсутствие золота, так как разведанных участков нет, мы предложили им временно работать у нас на шурфовке. Относительно расценки на работы договориться не смогли. Условились, что мы ее выработаем, а затем предложим.

Домой пришли поздно. Идти было скверно, так как с утра все время шел снег, а к вечеру подморозило».

В конце того же дня Сергей Дмитриевич дополнил эту запись:

«Сегодня Оглобин и служащий Поликарпов были у нас. Совместно с ними обсудили расценки на работы. В основу взяли алданские расценки. Наши расценки по сравнению с алданскими ниже.

Снова идет снег».

Снег валил весь день. И снова, как вчера, к ночи стало подмораживать. Обговорив расценки и другие дела, Оглобин и Поликарпов по настоянию Юрия Александровича остались ужинать. Билибин очень хотел развязать язык молчаливому Поликарпычу, чтоб кое-что выведать о Колыме, о его поисках колымского золота, да и о нем самом.

Выпили, разговорились. Оглобин, Раковский и Билибин ударились в воспоминания. Только Филипп Романович помалкивал. Крепкий мужик, он не пьянел от выпитого, лишь оглаживал свою смоляную бороду-лопату и с поклонами благодарил начальника экспедиции за угощение, а больше за то, что приехал тот на Безымянный проверять его заявку.