Перевёрнутый полумесяц - Зикмунд Мирослав. Страница 24

Вероятно, никогда не приобретет София характера шумного большого города. Ее парки, утопающие в зелени кустов и цветах, подобны рощам, а улицы — тенистым аллеям. Во всем городе простор и зелень, свет и воздух. Жилые дома новых районов гораздо строже по виду, чем современные дворцы в Скопле и Белграде. Но здесь это не отдельные дома, а целые городские кварталы. Целые же кварталы не могут быть только для избранных. И, несмотря на то, что новых жилых домов здесь множество, в их архитектуре нет казарменного стиля.

София — это и старинная церковь Александра Невского с образами, написанными чешским художником Мрквичкой; это и автострады, разделенные посредине сплошной лентой кустарника; это и заводские ящики с наименованиями пунктов назначения: Стамбул, Багдад и Пекин. А в ящиках этих то, что еще совсем недавно в Болгарии не производилось, — новейшие сверлильные и токарные станки болгарской конструкции и болгарского изготовления.

Море на горном хребте

Севернее города тянутся к востоку горы, которые дали имя юго-восточной части Европы — Балканы, болгарская Стара-Планина. Южнее высится конус Витоши, сросшейся с горами Рила-Планина, наивысшая точка которых достигает трех тысяч метров. А «а востоке защитный венец вокруг Софии замыкает Средна-Гора.

Поэтому София — один из тех счастливых городов, которые никогда не будут испытывать нужды в воде. А так как эта вода течет прямо со снеговых гор, то София будет также всегда обеспечена электроэнергией. Ведь в этом узле гор берут начало крупнейшие болгарские реки: Струма, Искыр и Марица. Пока Софии вполне хватает того, что ей дает один-единственный Искыр. Эта река — дикарка и эгоистка. Спускаясь с тысячеметровой высоты, она пробила себе кратчайший путь к Софии — каньон. Но сделала это только для себя. Людям же не оставила места для дороги. Но болгары нашли на нее управу. Новая автострада ныне проходит над кручами каньона — великолепное сооружение, которому могут позавидовать даже строители итальянских высокогорных дорог.

Внизу, у восточного подножия Витоши, в непосредственной близости от новых софийских окраин, на искусственном озере у Панчарева, в самой нижней из трех гидростанций работают чехословацкие турбогенераторы. От Панчарева дорога взбирается наверх, словно по лестнице, узкой прорезью ущелья. Мы едем по этой дороге, и нам ничуть не мешает, что набухшие водой тучи жмутся к самой земле и поливают шоссе дождем. Как раз на половине подъема из Панчарева в тумане, точно призрак, появляется громоздкая конструкция гидроэлектростанции Нижний Пасарел. Здесь тоже совсем недавно были установлены и теперь работают в полную силу чехословацкие турбины.

Но откуда они берут воду? Каньон, правда, полон, но это ниже плотины. Он обеспечивает водой лишь последнюю ступень каскада в Панчареве.

Прямо напротив электростанции по другую сторону шоссе виднеются две огромные стальные гусеницы. Давайте остановимся, это нужно видеть!

Нижние концы двух труб диаметром в добрых три метра вылезают прямо из-под дороги и ползут по отвесному склону. Вернее сказать, они врыты в кювет и стоят, слегка опираясь о гору. Верхние же концы этих металлических тоннелей уходят в облака, как будто вода поступает в них прямо с неба.

Дорога проскользнула последним тоннелем и вырвалась на равнину. Под насыпью неожиданно открылась панорама, исполненная грусти и тоскливой меланхолии. Это ощущение вызвано, наверное, тем, что у нас уже сложилось представление, будто любая плотина, выстроенная в горах, окружена цепью гор и лесистых склонов. А здесь раскинулась лишь огромная водная гладь. С одной стороны ее окаймляют низкие берега, другая сторона теряется в дожде и тумане. Тут, на самом хребте гор, люди создали небольшое море. Нам приходится поверить утверждению, что это озеро имеет в длину восемнадцать километров. В нем содержится в общей сложности шестьсот тридцать миллионов кубометров воды. Каждый этот кубометр сперва протекает через плотину гидростанции, сооруженной Советским Союзом, потом низвергается по двум трубам на Нижний Пасарел, вращает турбины из Чехословакии, некоторое время отдыхает на дне каньона и по следующим двум трубам мчится к турбинам в Панчареве.

И только после этого чистые, как хрусталь, воды укрощенного Искыра начинают мыть и поить Софию.

Лес-свидетель

— Итак, мы в ловушке! Из Болгарии нам не выехать…

Ситуация напоминала заколдованный круг: визы для въезда в Турцию мы должны были получить в Салониках, в Греции, но нам только что сообщили, что в Грецию мы можем попасть не иначе, как из Турции. Все дороги, ведущие из Болгарин в Грецию, перекрыты греческими властями.

С Грецией нам никак не везет! Из Албании мы не могли туда попасть, потому что между этими странами нет дипломатических отношений. Из Югославии тоже не удалось, потому что у нас не было динаров для пролонгации виз. А теперь вдобавок ко всему еще и это!

О причинах догадаться было нетрудно: американцы строят на греко-болгарской границе ракетные базы, поэтому нет туда дороги туристам. Запрещение категорическое и полное. Говорят, что греки не пропустили в Болгарию через Кулату даже британского посла…

Ничего не остается, как просить, чтобы турки распорядились о выдаче нам виз в Софии. Если не произойдет задержки, через три дня мы сможем их получить. Но чтобы избежать дальнейших пресс-конференций и лекций, нам придется исчезнуть из Софии.

— Поезжайте, товарищи, в Боровец, это недалеко, и вам по пути. Вам там наверняка понравится. Боровец расположен в живописных горах и представляет собой нечто среднее между Лугачовицами и Татранской Ломницей.

Боровец встретил нас холодом, особо чувствительным после теплой Албании. Но где еще могли бы мы сделать привал? Там, в Софии, закрутившись вконец, мы не справились бы со всеми делами и за неделю.

В шестистах двадцати километрах от Софии лежит берег Босфора — конец европейского этапа. А за такой большой ломоть, как Азия, можно приниматься, только сев за чистый стол. Папки с неразобранной корреспонденцией разбухли, блокноты с дневниковыми записями ожидали обработки. Нужно было раз и навсегда покончить с гидрой канцелярщины. На все это должно было хватить четырех дней.

Меж тем Боровец за окнами машин зябко съежился в тумане и под дождем. Он дал нам полную возможность испытать почем фунт лиха — что значит тысяча триста метров над уровнем моря без солнца. Только у леса и при дожде есть свое очарование. А у вековых елей в Боровце этого очарования даже с избытком. Они стоят здесь, красивые и стройные, прямые как свечи. Взрослому человеку не обхватить их ствол. Лес умеет жаловаться или хвалиться, даже если в нем не встретишь ни одного лесника. Здесь, над Боровцем, на склонах Рилы, лес сам собою характеризует болгар как людей, разумно использующих его богатства. Они дают каждому дереву время вырасти, предоставляя природе право выбора. Широкие пни говорят о том, что здешние люди доброжелательны, они позволяют деревьям жить сто и более лет и на вырубку пускают только зрелое дерево. А высота густолиственного подлеска может подсказать с точностью календаря, когда болгары изгнали из лесов неприятеля номер один — козу.

Отчего, собственно говоря, мы так удивляемся? Ведь это всего-навсего лес!

В счастливых странах Центральной Европы это был бы поистине «всего-навсего» лес. Но Болгария — балканская страна.

Далмация тоже была некогда богата лесами. Ныне людям приходится там буквально обирать скелеты гор, чтобы набрать несколько ведер земли для своих полей-лоскутков. Лес на Балканах — это плодородная почва на склонах гор, это вода в реках, это тень в знойное лето, это урожай на полях.

Лес на Балканах — ключ к жизни.

Через балканский сад

Горы Рила-Планина медленно уходят на запад, словно хотят вклиниться в ту многоликую землю, что зовется Европой. А мы мчимся по повой ленте бетона, спускаясь вниз, на равнины, на самые восточные равнины Балкан. Вместе с нами спешит и пенистая Марица. Она несет живительную влагу огромным полям подсолнечника, винограда и кукурузы.