Десять тысяч шагов - Дементьев Анатолий Иванович. Страница 16

Журка и Белощечка отправились гулять по болоту. С этого дня они все время держались вместе. А однажды во время прогулки по болоту облюбовали подходящую кочку. На ней и устроили гнездо. Белощечка отложила два крупных яйца и села их насиживать. А Журка ходил неподалеку, гордый и радостный, зорко посматривал по сторонам — не грозит ли опасность.

Как-то ночью пошел дождь — мелкий и холодный. Журка вышел на берег и спрятался под березкой. Здесь дождь почти не доставал. Стоя на одной ноге и поджав другую — это была его излюбленная поза, молодой журавль задремал. Он не видел и не слышал, как к болоту подобралась лиса. Она кралась долго и осторожно, потом сделала огромный прыжок…

Журка почувствовал, как кто-то схватил его за крыло, повалил на землю. Он громко, испуганно закричал, взмахнул свободным крылом, пытаясь подняться. Лиса потащила его в кусты. Журка продолжал кричать, бил врага длинными ногами, крылом, клювом, но силы были явно неравными. Внезапно лиса отпустила птицу и скрылась в лесу.

На дороге, которая вилась вдоль болота, показалась темная рычащая громадина. Два ослепительно ярких луча, разрезая предрассветный сумрак, запрыгали по деревьям, кустам, упали на трепыхавшегося Журку. В нескольких шагах от него грузовик остановился. Из кабины вышел человек.

— Вот так штука! — сказал он, нагибаясь к птице. — Журавль! Как же это тебя угораздило, братец?

Журка пытался подняться, но боль в ноге и сильно искусанное крыло не давали ему это сделать. Он только вертел длинной шеей, угрожающе выставив острый клюв, щелкал им и шипел.

— Но, но! — сердито сказал человек. — Убери свою пику. Я ведь тебя не боюсь.

Дождь давно перестал, только с листьев еще падали редкие крупные капли. Облака разошлись, открыв розовеющее на востоке небо. Подавали голоса пробудившиеся птицы. С болота поднимались завитушки тумана. И где-то совсем близко послышались крики журавлей. Услышав их, Журка, в который уж раз, попробовал вырваться из рук человека. Но тот ласково успокаивал его.

— Подожди, успеешь еще к своим собратьям.

Разложив на сиденье в кабине грузовика дорожную аптечку, спаситель Журки продолжал обрабатывать его ранки смоченной в настойке йода ватой.

— Вот так, до свадьбы все заживет. — Взгляд человека упал на кольцо. — А это что за украшение? Ого, кольцо! Его надо бы отправить куда следует. А тебе оно все равно ни к чему, правда? Ну вот, кажется, и все. Взял бы тебя с собой, да пропадешь ты в городе. Иди-ка, братец, лучше на свое родное болото. Шагать можешь?

Человек отпустил наконец Журку и тот, подпрыгивая, чуть опустив поврежденное крыло, побежал к болоту, где его ждала Белощечка.

ОДНА ДРОБИНКА

Едва забрезжил рассвет, как в разных концах огромного озера раздались выстрелы. То там, то тут в тростниках вспыхивали желто-красные огоньки и спустя несколько секунд доносился короткий глухой звук.

Стайки уток, парочки и одиночки, метались по озеру. Разрезая воздух тугими крыльями, они стремительно пролетали открытые плесы, надеясь укрыться в спасительных тростниковых крепях. Иные, словно наткнувшись на невидимую преграду, круто шли вниз и раздавался шлепок о воду.

Часам к восьми лёт ослабел. Утки-одиночки появлялись все реже, а стаи в несколько десятков птиц шли уже на большой высоте и скрывались за дальним лесом на косогоре. Поднявшееся над горизонтом красноватое солнце щедро обливало утиные стаи горячими лучами, отчего птицы казались отлитыми из меди.

Утренняя заря кончалась, и некоторые охотники стали выгонять из тростников свои легкие лодки. Стоя во весь рост и отталкиваясь длинными шестами, они направлялись к базе, домики которой стояли на высоком берегу и отовсюду были хорошо видны. Оттуда доносилось мычание коров, петушиное кукареканье, гул автомобильных моторов — неподалеку проходил оживленный тракт.

Но наиболее заядлые охотники или те, кому не повезло в первые часы зари, оставались в укрытиях, надеясь еще на удачу. Выстрелы звучали все реже и наконец прекратились.

Вот в это время откуда-то с середины озера и поднялась стайка гусей. Крупные птицы неторопливо взмахивали сильными крыльями и негромко переговаривались. Успокоенные наступившей тишиной, они летели сравнительно невысоко, то вытягиваясь в неровную линию, то выстраиваясь углом.

Никому из опытных охотников и в голову не пришло стрелять по крепким на рану птицам, идущим, к тому же, на недосягаемой для обыкновенного ружья высоте. Но нашелся стрелок, что не удержался от соблазна.

Издалека заприметив гусей, он торопливо зарядил ружье патронами с крупной дробью и, когда стая пролетала почти над ним, сделал два выстрела. Гусей словно качнуло, они чуть разорвали свой строй, но тут же его сомкнули и быстрее заработали крыльями, продолжая полет в прежнем направлении.

Высокие тростники скрыли гусиную стаю, и охотник не увидел, как одна из птиц вдруг пошла на снижение. Часто и все более беспорядочно взмахивая крыльями, подранок с трудом дотянул до ближних тростников, в центре которых находился довольно большой плес. На него он и опустился, почти упал.

Это была молодая птица. Тревожно оглядываясь по сторонам, она отплыла к островку, какие часто образуются на плесах из старого тростника и разной травы. Гусь вышел на островок, волоча повисшее левое крыло. Серая окраска сливалась с сухим тростником, и разглядеть его теперь было не просто. Вытянув шею, гусь ухватил толстым клювом искалеченное крыло, кое-как уложил его.

Весь этот день подранок простоял на островке почти не двигаясь. С наступлением вечера на озере опять загремели выстрелы. А когда отгорела заря и на небе замерцали первые звезды, снова установилась тишина. Гусь подошел к темной воде, в которой дрожали отражения звезд, и поплыл, загребая широкими лапами. Левое крыло у него опять повисло. Он плавал долго, кружа по плесу, отыскивая скудный корм, а когда ночной мрак стал рассеиваться, вернулся на приютивший его островок.

Так прошло несколько дней. Все чаще небо закрывали низкие тучи. Сочился мелкий холодный дождь. Тростники желтели, метелки на них распушились. Ветер раскачивал тростниковые заросли, и они шумели монотонно и тоскливо. Кулики и другие мелкие птицы уже покинули озеро. Готовились к дальнему путешествию и утки. Они сбились в большие табуны, держались теперь на середине озера, подальше от тростников, и все реже попадали под выстрелы затаившихся охотников.

Молодой гусь оставался на своем островке. Здесь он проводил весь день и часть ночи, спускаясь на воду только для того, чтобы покормиться озерными растениями. Он похудел, сломанное крыло не срасталось. Его никто не тревожил. Охотники на этот плес не заглядывали — пробиться сквозь сплошные заросли тростников было трудно. Иногда проплывали ондатры, вылезали на свои хатки и хрустели там корневищами водяных растений.

В один из особенно холодных дней крупными хлопьями повалил мокрый снег. Он шел до ночи. К утру ударил первый настоящий мороз, хотя и не очень сильный, но по берегам озера и возле тростниковых зарослей появился тонкий матовый ледок. Когда поднялось солнце, снег и лед начали таять. А северный ветер нагонял все новые полчища мрачных клубившихся туч.

Гусь лежал на островке грудью к ветру. Он не двигался и казался издали просто серым бугорком. Но вдруг подранок встрепенулся, привстал и, изогнув длинную шею, повернул голову, глядя куда-то в мутную высь неба. Оттуда слабо доносился знакомый звук. В сильном возбуждении подранок заходил по островку, то и дело поглядывая на небо.

В разрывах тяжелых туч показалась вереница крупных птиц. Они летели походным строем, время от времени издавая негромкий гогот. Подранок отозвался на него протяжным жалобным криком. Потом побежал, оторвался от островка, пытаясь подняться в воздух. Но, чуть взлетев, не удержался на одном крыле и упал в холодную воду. Звук, похожий на плач, огласил плес. Птицы, услышав его, изменили направление и пролетели над плесом, не переставая гоготать. Молодой гусь снова попробовал подняться в воздух, но снова крылья не смогли удержать его. Он кружил на воде, в отчаянии бил по ней здоровым крылом, поднимая сверкающие брызги, и продолжал кричать. Стая, сделав полукруг, набрала высоту и скоро скрылась за облаками. Подранок выбрался на островок и застыл там — обессиленный, неподвижный, безучастный ко всему.