Десять тысяч шагов - Дементьев Анатолий Иванович. Страница 20

Так, ничем не выдавая себя, он просидел под кустом смородины до самого вечера. Начинало темнеть, блекли краски, постепенно замолкали голоса птиц. Зайчонок почувствовал голод. Он начал потихоньку переступать с лапки на лапку, шевелить ушами, оглядываться по сторонам, словно кого-то ожидая.

И вот поблизости послышался легкий, как вздох, шорох. Длинноухий живо повернулся на этот звук, приподнялся на лапках, поводя вздрагивающими ушами.

Зайчиха появилась словно из-под земли. Поднялась столбиком, опустив короткие передние лапы на грудь, и замерла. Тотчас в разных местах на лужайке зашевелилась трава и мягкими прыжками к зайчихе подкатилось несколько серых комочков. Это были братишки и сестренки Длинноухого. Как и он, они притаились где-то неподалеку. Каждый хотел есть и спешил, отталкивая других, ткнуться мордочкой в теплое мягкое брюшко.

Длинноухий сосал густое молоко торопливо и жадно. И не напрасно: вспугнутая каким-то подозрительным шумом, зайчиха сделала большой прыжок в сторону и исчезла так же внезапно, как и появилась. Серые комочки раскатились в разные стороны и снова затаились в траве. Длинноухий опять остался один. Теперь он был сыт и ему захотелось спать. Ночь для него прошла спокойно.

А утром снова показалось солнце. Оно обогрело и приласкало продрогшего зайчонка. Весь этот и следующий день Длинноухий просидел под своим смородинным кустом, который стал для него домом.

На четвертый день жизни, когда Длинноухий снова почувствовал голод, его с братьями и сестренками вволю накормила другая зайчиха. Так уж у заячьего племени заведено: встретились зайчата, надо их накормить, а твоих собственных накормит другая мать.

Прошло еще несколько дней. Длинноухий немного подрос, окреп и постепенно осваивался с лесной жизнью. Он больше не пугался каждого шороха, каждого крика птицы или зверя, но по-прежнему был осторожен. Зайчонок уже знал, что веселой любопытной синицы бояться не надо. Она все время проводила в хлопотах: ловила мошек, червячков, гусениц и таскала их в дупло старой ивы, где у нее было устроено гнездо и откуда то и дело доносился многоголосый писк голодных птенцов. Увидев под кустом Длинноухого, синица приветствовала его как старого знакомого коротким и радостным:

— Пинь-пинь, чиррр…

Иногда вместе с нею прилетала другая синица, точно такая же, но чуть поменьше, и они прыгали по веткам около зайчонка, разглядывая его со всех сторон и тихо переговариваясь между собой.

Знал Длинноухий и о том, что ничего худого ему не сделает часто пробегавший по лужайке еж. Серый колючий зверек иногда подкатывался к зайчонку, торопливо обнюхивал его острым черным носом, а потом, сопя и похрюкивая, исчезал в густой траве. У ежа тоже было много дел.

Как-то мимо Длинноухого, быстро извиваясь, прополз крупный, в блестящей чешуе, уж. Он был так поглощен преследованием лягушонка, что даже не взглянул на Длинноухого. А в полдень, когда всю лужайку заливали солнечные лучи, появлялись большие красивые стрекозы со стеклянными крылышками и крупные, еще более красивые, желтые бабочки — махаоны. Махаоны словно танцевали в воздухе, на миг опускаясь на венчики цветов.

Время от времени зайчонок чувствовал острый голод и начинал нетерпеливо вертеться, ожидая появления зайчихи. Едва она показывалась, как он со всех ног устремлялся к ней, стараясь опередить других зайчат.

А потом зайчихи перестали прибегать на лужайку: пора кормления детенышей кончилась. Длинноухий не ел уже три дня и, не выдержав далее, схватил какую-то травинку, щекотавшую ему нос, оторвал ее, начал жевать и… проглотил. Травинка оказалось кисло-сладкой и понравилась зайчонку. Он съел еще одну, и еще, и постепенно выел вокруг себя маленькую плешинку. Трава и листья попадались разные: и сладкие, и горькие; и кислые, кисло-сладкие.

Маленькими прыжками Длинноухий обследовал всю лужайку, на которой провел первые дни своей жизни, а затем отважился выбраться подальше.

Зайцы ходить не умеют. Так уж у них устроены ноги: передние короткие, а задние длинные. Потому и получается не шаг, а прыжок: зверек отталкивается задними лапами, а на передние только опирается. При быстром беге заяц заносит задние лапы вперед, сильно упирается ими в землю, и они, как пружины, подбрасывают его.

Первые прыжки Длинноухого были неуверенными. Но с каждым днем силы прибывали, приходили умение и ловкость, и очень скоро он уже мог пробегать значительное расстояние.

Мир, открывшийся Длинноухому, казался огромным. Оставив родную лужайку, зайчонок попал в густой осинник. В нем было мрачно и сыро. На ветру трепетали круглые, темно-зеленые листья, отчего все время слышался легкий шелестящий звук. Пахло прелой листвой и грибами. Длинноухий сделал несколько легких прыжков и остановился в замешательстве. Прямо перед собой он увидел крупную рыжеватую, в пестринках, птицу, за которой, тихо попискивая, бежало около десятка желто-серых птенцов.

Глухарка негромко заквохтала, подзывая отстающих.

Длинноухий погнался за одним из птенцов. Настичь его ничего не стоило. Забежав вперед, он остановился перед птенцом, намереваясь получше его разглядеть. Но тот припал к земле и… исчез. Озадаченный зайчонок протянул лапку к тому месту, где только что был птенец. В это время послышалось угрожающее квохтанье и на Длинноухого налетела разгневанная, с взъерошенными перьями мать-глухарка. Сильный удар жесткого крыла пришелся, к счастью, по кончику лапы, но все равно было больно. Зайчонок обиженно вскрикнул, тряхнул ушами и поскакал прочь от глухариного семейства. Вслед ему неслось сердитое квохтанье.

Осинник скоро кончился. За ним тянулся неглубокий извилистый овраг, по дну которого журча струился ручей с прозрачной водой. Длинноухий легко перепрыгнул ручей, выбрался из оврага и присел передохнуть. Впереди расстилалась прогалина с редкой травой, среди которой кое-где выглядывали синие и белые цветы, а дальше сплошной стеной вставали темно-зеленые хмурые ели.

Старые, покрытые седым мохом, деревья недружелюбно встретили смельчака. Опустив длинные колючие ветки к самой земле, они преградили ему путь. Прыгать среди них, выбирая просветы, было трудно, и зайчонок остановился. Вот тут-то он и увидел шустрого рыжего зверька. Подняв длинный пушистый хвост, тот прыгал почти так же, как и сам Длинноухий. Это была белка. Разворошив хвойную подстилку, она нашла там что-то съедобное и направилась к ближайшему дереву. Белка так спешила, что не заметила зайчонка и едва не налетела на него. Длинноухий не испугался, а привстав на задних лапках, замахал передними, приглашая белку поиграть с ним. Однако та не приняла приглашения, недовольно зацокала и стрелой взлетела по стволу на толстую ветку. Зайчонок хотел тоже взобраться на дерево, но упал на спину и некоторое время лежал, не понимая, почему у него это не получилось.

В ельнике было непривычно тихо и мрачно. Сюда не проникали солнечные лучи, здесь не слышалось щебетанья птиц, не попадались цветы и бабочки. Колючие ветки то и дело хватали зайчонка за лапы, за длинные уши, хлестали по бокам. Ему это не понравилось, и он повернул назад. На знакомой прогалине погонялся немного за стрекозами, пожевал сочной травы и попробовал воду в ручье. Она была очень холодной, даже в такой теплый день.

На берегу ручья произошла еще одна встреча. Толстый неуклюжий зверь с узкой мордой и маленькими глазами, от которых тянулись черные продольные полоски, неожиданно появился из темной норы на склоне оврага и громко фыркнул. Он был в несколько раз больше Длинноухого. Презрительно оглядев зайчонка, барсук повернулся к нему задом и принялся старательно выгребать из норы накопившийся мусор. Он приводил в порядок свое жилище, наверное, уже готовился к зиме, хотя до нее было еще далеко.

У всех лесных жителей находились какие-то дела, только Длинноухий не знал, чем заняться. Никто не хотел с ним бегать, играть, а ничего другого он пока не умел.