Улеб Твердая Рука(др. изд) - Коваленко Игорь Васильевич. Страница 44

Так или иначе, устами Евсевия полководец Фока повелел Калокиру немедленно явиться в Халкедон, и этот монах, уже в который раз снова именно он, молча и загадочно увлекал за собой дината в новую авантюру. Вдвоем на утлой лодчонке они пересекли Босфор.

«Хитро придумано, — успокаивал себя Калокир, — конечно, мы везем цветы. А обернись их хитрость лукавее моей, рассеку карлика, как подброшенную деревяшку».

Калокира не назовешь простачком. Он умел извлечь выгоду из любых ситуаций, гордился собственной дальновидностью, мирился с мыслью, что в великих играх не без риска, не знал роковых ошибок и надеялся не угнать их и впредь.

Признаться, он давно уже пронюхал кое-что о скрытном соперничестве между слабовольным Романом и суровым воином Фокой, хотя первый всячески и во всеуслышанье возносил второго. Чуял, чуял динат-пресвевт, что главная сила в стане последнего.

Все в Халкедоне напоминало военный лагерь. Подавляющая часть населения — войска. Лишь у самой воды в неказистых домишках-склепах, прилепившихся к берегу, влачили существование мелкие торговцы, ремесленники и рыбаки, подвизавшиеся около армии. Издали плоские крыши этих домишек напоминали выщербленные ступени широкой лестницы.

Добротные казармы с вклинившимися в их ряды церквами и скромными жилищами военачальников тянулись бесконечной спиралью. Мостовые грохотали под колесами тяжелых обозов и копытами катафрактарной конницы [30], которой особенно славился Восток империи.

Дроктон привел Калокира к высокому увенчанному белым куполом зданию с далеко выдвинутым портиком. Внутрь они не вошли, а направились к ротонде в глубине неухоженного виноградника. Монах безмолвно указал динату на скамью и удалился.

Калокир долго ждал в одиночестве, прислушиваясь к топоту марширующих где-то солдат и зычным командам, долетавшим к ротонде, из которой хорошо просматривалась лишь тропа между пыльными виноградными шпалерами. Ждал, когда позовут.

Но Никифор Фока пришел к нему сам. Без охраны. Он прошагал по тропе и очутился в ротонде так стремительно, что никак не предполагавший увидеть великого доместика именно здесь, среди неприглядных лоз, над которыми роились мухи, динат растерялся и не успел отвесить достойный поклон. Сообразив, что стоит с таким человеком лицом к лицу, динат похолодел от ужаса.

И потом, спустя много времени после этой встречи, он будет мучительно вспоминать короткий их разговор, ибо протекал он столь же стремительно, как и само появление Фоки, и оборвался внезапно, почти не запечатлевшись в памяти.

— Для чего был в Палатии сегодня? — быстро, с ходу спросил некрупный плечистый воитель.

— Велено плыть в Округ Харовоя! Пора Куре собираться на Киев!

— Ответ воина. — Поощрительная улыбка тронула мужественное лицо доместика.

— Ходил на булгар, твоя милось, когда-то.

— Немного прожил, а уже исходил полсвета.

— Истинно так, наилучший! — Калокир молодцевато втянул пузцо и выпятил грудь. — В Руссию ходил дважды до твоей благосклонной воли.

— Уплывешь туда, но не теперь, а когда велю. Возвращайся в Фессалию, замкнись там и жди моего наказа. Моего. Ты расслышал?

— Ох… да, наилюбимейший.

Фока саркастически усмехнулся:

— Вот бы поучился у тебя любви ко мне вздорный племянник мой Варда. У стратига в Херсоне были еще дети?

— Нет, обожаемый. Нет у меня брата.

— Отныне будет. И, гляди, не забудь возлюбить его тоже. Имя ему — Блуд, тебе знакомое. С ним заодно возлюбишь и еще два десятка верных мне воинов. А чтобы любовь твоя была надежнее, получишь награду похлеще Романовой. И еще запомни. Блуд и все, кого отправляю с ним, возлюбят тебя всей душой, уж присмотрят за тобой в Фессалии, будь спокоен.

Сказал Никифор Фока, как отрезал, и ушел.

Калокиру казалось, что его ударили чем-то тяжелым по голове. Снова оставленный наедине с мухами и пыльным виноградником, он ухватился за колонну ротонды, чтобы не упасть. Страх, унижение, гнев и смятение исказили и без того неприглядный его лик.

— Что? Что он сказал? — бормотал динат, скребя ногтями ослизлый мрамор колонны. — Изгоняет меня в кастрон под стражу? За что? Понимаю! Не понимаю… Нет! Скорее отсюда! Скорее к василевсу!

Но динат никуда не бросился, а бессильно опустился на корточки, сжимая свой череп.

— Блуда, этого безродного проходимца Блуда, приставит ко мне соглядатаем! Я для Фоки ничтожная тля. Как мне быть? Подчиняюсь и запомню унижение от Фоки. Меня, Калокира, сына стратига… А сам он, боже, на кого похож! Топчет пыль собственными сапогами, заклевали б его вороны!

— Грех прерывать молитву ближнего, да время не терпит, — внезапно раздался голос.

Калокир вздрогнул, поднял глаза и увидел стройного улыбающегося юношу с необычайно красивым лицом. В жгучей своей обиде динат не заметил, как возник Блуд, за спиной которого стояли дюжие воины в легких желтого цвета плащах.

— Слава непревзойденному нашему повелителю! — стараясь взять себя в руки, ответил динат, нажимая на слово «нашему», и тоже изобразил улыбку. — Всемилостивейшему угодно, чтобы я принял тебя, как брата, в своем имении. Дорога в Фессалию с тобой, брат, мне в радость. — А про себя добавил: «Нет худа без добра, скоро увижу Марию».

День спустя завершили показные сборы, сели на корабли дината и отплыли на глазах у столицы. Однако, едва Константинополь скрылся из виду, пристали к берегу. Люди Блуда, оставшиеся на борту, увели суда на полных парусах куда-то. Сам же Блуд вместе с Калокиром и двадцатью воинами, сойдя на сушу, пересели на ожидавших их коней, чтобы двинуться на запад, где веют ветры с моря Эгейского.

Ни Одноглазый, ни остальные надсмотрщики, боясь расплаты за беспечность, так и не признались господину о похищенном мидийском огне и сбежавшем гребце-булгарине. Они были несказанно рады, узнав, что хозяин покидает их. Безудержная радость моряков удручила Калокира, ибо он расценил ее как проявление черной неблагодарности.

Но настоящим оскорблением для Калокира явился поступок Блуда, который обезоружил дината с издевательской ухмылкой и со словами: «Брат мой, ты доверен моим заботам, и я уже сейчас хочу проявить их. Не обременяй высокородное тело тяжестью излишней ноши, прошу, передай мне свой меч».

Глава XVII

Наконец Лис сказал:

— Довольно спорить. Никто из обитателей кастрона-крепости, кроме самого дината, ни разу меня не видел. Я проникну туда. Жди меня или вестей ровно три дня. Я управлюсь.

Велко задумался, опустился на тростниковый жгут, заменявший скамью, и сидел некоторое время, сжимая виски ладонями. Затем поднял на приятеля карие, доверчивые, как у младенца, полные надежды и страдания глаза, кивнул согласно и произнес короткое напутствие:

— Будь осторожен.

Высунувшись из шалаша, Велко наблюдал, как Лис, босой и обросший, в грубошерстной и драной пастушьей рубахе, перехваченной на бедрах веревкой, с длинной крючковатой палкой в руке, отбирал вместе с подпасками тех овец, на которых указывал пальцем старик.

Старший пастух был угрюм и сдержан. С того самого момента, когда Велко и Лис избрали пристанищем его шалаш, молодой булгарин не мог отделаться от сомнения и тревоги. Велко не раз уже делился своими опасениями с Лисом, но последний лишь улыбался в ответ, как всегда, загадочно и самонадеянно, успокаивал:

— Он не выдаст, верь мне.

И Велко старался верить Лису, как доверял ему в течение всего долгого, изнурительного, невероятно трудного пути от моря до Фессалоники. Лис поражал простодушного юнака умением легко и ловко выпутываться из самых сложных положений, в какие им приходилось попадать довольно часто.

Когда они достигли владений Калокира, Лис каким-то чудом сошелся и поладил с пастухом, вел с ним секретные переговоры, завершившиеся, к немалому удивлению Велко, тем, что неприветливый с виду мистий [31], укрыв их коней в каштановой роще, не только кормил и поил пришельцев, но и взялся помочь Лису пробраться в кастрон, который каменной твердыней виднелся вдали, опоясанный полями и глинобитными жилищами земледельцев.

вернуться

Note 30

Катафракта — тяжелая бронированная кавалерия.

вернуться

Note 31

Мистий (или мистот) — наемный работник феодала.