Поединок. Выпуск 2 - Агаянц Николай. Страница 69
— Одна точка ясна — это база Дальтранса. Чем дальше от нее, тем труднее. Точка загрузки... Адресов уже много... — Стуков объединил их в большое красное кольцо. — И вот эта прямая. Как ты помнишь, геометрия учит нас, что прямая всего лишь выстроенные точки, числом до бесконечности, — довольно произвольно сформулировал аксиому Стуков. — Где-то в этом море точек и лежит твоя разгадка. Похоже, надо идти методом исключения. Сначала проверь, как разгружают. Предположим, ты это уже знаешь.
— Ты рассуждаешь так, словно мне позволят целую вечность заниматься Дальтрансом. Да еще в одиночку!
— Считай, что тебе уже не дали вечности и тем более действовать в одиночку.
— Как прикажешь понимать?
— Разъясняю последнее, — Стуков улыбнулся. — Решением руководства старший следователь Петр Петрович Стуков придается для совместной работы инспектору МУРа товарищу Воронову Алексею Дмитриевичу, если только тот сочтет нужным...
— Шутишь, старик. Не по чину это...
— Чинами сочтемся, когда на пенсию выходить будем... А если серьезно — буду рад помочь. Дерзай!
11
— Я где-то читал, что в день рождества одна из тусканских газет печатает только хорошие новости, какие бы дурные события ни происходили, — Воронов шел рядом с Ларисой, держа ее крепко под руку, словно боясь, что после восстановленного с таким трудом мира одно неловкое выражение может поломать все. — Почему бы нам при встрече не руководствоваться этим славным примером тусканской газеты, а, Лорочка? Будь ты, наконец, обыкновенной женщиной!
— А что такое обыкновенная женщина? Которая сидит на телефоне дольше, чем на диете? — Лариса фыркнула.
Они проходили мимо зоопарка. Воспользовавшись отличным воскресным днем, казалось, город собрал всех своих маленьких жителей к распахнутым воротам.
— И тебе не мешает почаще ходить сюда — найдешь многих предков тех типов, с которыми так любишь встречаться, — назидательно произнесла Лариса. — Да и себя, думаю, увидишь иногда, глядя в клетку!
— Можешь не сомневаться, — в тон ей произнес Воронов. — Подберем и тебе соответствующий подвид.
— А слабо??! — Лариса остановилась и, прищурив глаза, озорно взглянула на Воронова. Вот такой ее взгляд Алексей любил. Он означал бесшабашность и нежность, близкую теплоту и веселую мудрость. Лариса с таким взглядом совсем не походила на Ларису, невыносимую своей язвительностью.
Воронов решительно протолкался к кассе.
Они пошли вдоль ряда сетчатых клеток, молча рассматривая вяло дремлющих или мечущихся от стенки к стенке обитателей. Им обоим, Алексей чувствовал это безошибочно, было хорошо. Но самое смешное, что так хорошо им было в зоопарке. Воронов хотел сказать это Ларисе, но не решился, боясь, что за очередной пикировкой пропадет то обостренное чувство контакта, который так трудно установить, но так легко потерять. Особенно с их несносными характерами.
Алексей обнял Ларису. Она прижалась к нему плечом:
— Это неприлично, Алексей. Люди приходят сюда рассматривать зверюшек, а мы с тобой почти в любви объясняемся.
— Во-первых, не почти. И во-вторых, не почти. А в третьих, мне действительно хочется объясниться в любви. Тебе не кажется, Лорочка, что мы слишком долго играем в игру, за которой есть еще более интересная игра — целая жизнь вдвоем!
Лариса ничего не сказала, но по тому, как задрожало ее плечо, Алексей почувствовал, что Лариса всхлипнула.
— Что ты, Лоронька, что ты? Кругом же люди!
— И звери, — сквозь слезы пошутила Лариса. Она вытерла слезы и сказала: — Вот мы с тобой и объяснились! Чудо! В зоопарке! Если я скажу об этом моей мамочке, она упадет в обморок.
— А мы ей нальем холодной водички, она и очнется от обморока.
Лариса печально вздохнула.
— Все ты, сыщик, знаешь, все ты видел, все ты слышал...
Алексей обнял ее за плечи, и они пошли по лабиринту узких переулочков зоопарка, сталкиваясь со встречными, обходя малышей и почти забыв, где находятся.
Алексей ловил себя на мысли, что никак не может решиться выйти из зоопарка — было страшно, что за его воротами все сложится как-то иначе, неуклюже...
Словно читая мысли Воронова, Лариса спросила:
— Боишься из зоопарка выйти? Думаешь, наш мир с тобой только среди этих клеток и существовать может?
— Боюсь, — чистосердечно признался Алексей.
— Вечно здесь бродить будем? А как же ловля представителей преступного мира?
— Пошли они!..
Воронов остановился возле бойкой лотошницы и купил два слегка расплывшихся от тепла «эскимо». Порций как раз хватило на дорогу до станции метро. Спустившись на перрон, они, с интересом переглядываясь и многозначительно улыбаясь друг другу, слушали, как разновозрастные дети, каждый по-своему, обсуждали увиденное в зоопарке.
Воронов не расслышал, о чем спросила Лариса, не понял и когда она недовольно что-то переспросила. Он, не отрываясь, забыв о детях, смотрел сквозь два стекла переходных дверей между вагонами. Там, в соседнем вагоне, прижавшись спиной к двери, стоял мужчина, и боком, склонившись к нему и что-то страстно выговаривая, стояла Мотя Круглова. Когда до сознания Воронова дошло, кого он видит, какая-то ассоциативная связь узнавания точно подсказала ему и фамилию собеседника. По плечам, по характерному, несколько капризному наклону головы, он догадался, что мужчина — Виктор Мишенев.
Лариса, проследив взглядом, куда смотрел Алексей, саркастически поджала губы:
— Не надолго хватило твоей любви, Воронов! Увидел кудлатую девчонку — и размяк весь!
— Размяк, — машинально повторил Воронов. — Да-да, размяк... Ой, да что я говорю! — он прижался губами к уху Ларисы. — Ты знаешь, кто эта женщина? Диспетчер Мотя, из моего гаража...
Лариса хмыкнула.
— И что тебя так к ней тянет? Версия?
— Версия! Интересна не сама Мотя! Важно, с кем она!
— А с кем?
— То-то и оно! Провалиться мне на этом месте, если широкая спина не принадлежит Виктору Мишеневу. Эх, хотя бы краешком уха услышать, о чем они там воркуют! О чем?
Но шум трясущихся вагонов и толстые стекла дверей превращали разговор в сцену из немого кино.
12
— Так я за вами заеду, — словно уже все решил сам, твердо сказал Мишенев.
— Это, Виктор, ни к чему. Скажите, когда выезд, и я буду в гараже...
— Бросьте! Выезжать будем в три утра. Почти затемно. Надо за Калинин выбраться до того, как малокаботажники свои телеги на дорогу выгонят!
— Всегда так рано выезжаете? — как бы молчаливо соглашаясь с предложением Мишенева, спросил Воронов.
— Не-е, — протянул Виктор. — Это больше от маршрута зависит. По какой дороге едешь. Если по Симферопольке, да еще в курортный сезон, то вылетать, как материковой кряковой утке, надо пораньше, затемно. Иначе полдня потеряешь.
Алексей написал на клочке бумаги свой домашний адрес, и Мишенев удовлетворенно буркнул:
— Знакомое местечко. Совсем по дороге. Буду точно. Не проспите.
Когда полусонный Воронов спустился вниз, в прохладный воздух едва-едва нарождающегося утра, фургон Мишенева глухо урчал у самого подъезда, а водитель стоял на асфальте посреди улицы и, закинув голову кверху, считал этажи — видно, проверял, не спит ли еще пассажир.
— Думал, будить придется, — проворчал он, здороваясь за руку с Вороновым.
Фургон лихо покатил по пустынной улице. Воронов, несмотря на полусонное состояние, успел заметить, что за рулем Мишенев как бы преобразился. И Алексей затих, присматриваясь, в чем это выражается и почему это произошло.
На Мишеневе ловко сидела застиранная ковбойка из шотландки, поверх которой, облегая ладный торс, белела отделочным мехом безрукавка, тоже видавшая виды, на голове цепко держалась маленькая чистенькая кепочка из зеленоватого брезента.
«Ну, конечно, в этой привычной одежде он как бы в своей тарелке. И это само собой разумеется, — рассуждал Воронов, время от времени отрывая взгляд от пустующего впереди блеклого полотна дороги и поглядывая искоса на Мишенева. — Нет, здесь что-то иное. Как он садился на свой облучок, как помог забраться мне! Да, именно в этот момент Виктор показался мне другим».