Македонский Лев - Геммел Дэвид. Страница 101

— Надеюсь, что нет, Филипп, — холодно ответила она. — Но от этого многое зависит. Твой сын станет более могучим воином, чем все, кто был до него… но только если он будет зачат в третий час.

— Как я уже сказал, не вижу причин беспокоиться.

— Ну так я дам тебе две. Если ты не выполнишь этого, то все твои мечты о славе обратятся в ничто; боги оставят тебя. И, во-вторых, у тебя уже есть сын: Арридей. Он скуден разумом, слаб ногами; его мать умерла, рождая его на свет. Кроме этого единственного шанса, Филипп, все, кто родятся от тебя в грядущем, будут дочерьми. То, что я даю тебе сейчас, это шанс — твой единственный шанс — зачать идеального наследника.

— Как ты узнала об Арриадее? — спросил Филипп.

— Я знаю все твои тайны. Я знаю все тайны мира. Готовься, Царь Македонский. Олимпиада будет ждать тебя.

Аида наблюдала, как македонец развернулся и вышел из комнаты. Когда дверь закрылась за ним, она вернулась к своему стулу с высокой спинкой и села, мысли ее были неспокойны, чувства смешались.

Филипп был могучим мужчиной, его личный магнетизм был неотразим, но что-то было не так, и беспокойство Аиды росло. От этого союза зависело очень многое, столько планов, вынашиваемых многие годы.

Аида была еще ребенком, когда мать впервые поведала ей о великой мечте Темного Рождения, и о многих попытках, которые не увенчались успехом. Лишь единожды в пятидесятилетнем цикле замирает гармония вселенной, давая момент уникального расположения планет.

Во время прошлого парада планет в Месопотамии Аиде было четырнадцать лет. Ее мать околдовала Царя Царей и подготовила деву исключительной красоты. Брачная ночь прошла, как было задумано, но девушка — ее сознание было затуманено зельями — шагнула с балкона, разбившись насмерть о мрамор во дворе. Мать Аиды была подавлена и два месяца отказывалась разговаривать; а потом, когда казалось, что она идет на поправку, перерезала себе горло бронзовым ножом.

И вот этот момент наступил вновь. Олимпии не будет грозить балкон, никакая опасность не должна коснуться принцессы. Филипп был самцом, которому предназначено исполнить эту… необходимую… задачу.

Так что могло пойти не так? Аида не знала. Но она ощущала ледяное прикосновение страха.

Она закрыла глаза и воспарила духом высоко над дворцом, пролетая над зелеными полями — ища, как всегда, не зная, что ищет.

Головорезы, подосланные из Олинфа, были мертвы, их корабль был уничтожен внезапной бурей. Лишь один добрался до берега Самофракии, и его голова была разбита тяжелым камнем, брошенным двумя последовательницами Аиды. Опасности от наемных убийц больше не было. Аида бы знала.

Но она не могла избавиться от своих страхов. Она доверяла своим Талантам и своей интуиции. Хотя она не могла пройти тропы Прошлого и Будущего, Аида тем не менее была могущественна, умела читать в сердцах и головах мужчин, предвидеть некоторые события. Градоправители Олинфа боялись Филиппа. Несложно было угадать их намерения, особенно теперь, когда бывший фаворит Царя, Никанор, резвился с олинфийской любовницей у себя дома в Пелле.

Буря стоила дорого — две последовательницы Аиды были принесены в жертву, их сердца были извлечены из тел. Но рождение Повелителя Огня во плоти стоило и больших жертв. Аида пожертвовала бы целым народом ради такого священного чуда.

Она вернулась в свое тело, открыла глаза.

Откуда исходит опасность?

Думай, Аида! Используй разум! Она обследовала весь остров, семнадцать деревень и четыре порта. Ничего. Она вспомнила о Тамис, почти желая, чтобы та была жива, дабы выместить свою злобу на ней еще раз.

Если бы я могла убить тебя множество, множество раз! Старая жрица была для нее незаживающей язвой долгие годы. Странно, но ее смерть не сильно смягчила злобу Аиды. Столько сил было потрачено на эту шлюху, думала она, вспоминая — с ехидным отвращением — всех любовников Тамис.

Другая жрица беспокоила ее поначалу, но та тоже оказалась не столь могущественной.

Так откуда исходит опасность?

Еще раз закрыв глаза, она перенеслась через моря, устремившись к Храму. Высокий мужчина обрабатывал сад, а ожидающих в роще просителей не было. Аида быстро защитила себя обороняющими заклинаниями и вошла в храм. Он был пуст.

«Где же ты, голубка моя?» — думала она.

Вернувшись в Самофракию, она обследовала остров еще раз — осторожно и тщательно, каждый холм и лесок.

Наконец, ослабшая и почти истощенная, она вернулась во дворец и прошла к псарне у внешней стены. Черные псы залаяли, когда она подошла. Открыв деревянные ворота, она вошла к ним, опустившись ниже, когда они запрыгали вокруг нее. Сконцентрировавшись на образе Дераи, она передала картину в сознание каждого зверя, показывая ее, держа перед ними до тех пор, пока лай не утих. Затем, подняв руку, она указала на распахнутые ворота.

— Вперед! — прокричала она. — Вкусите ее крови, разгрызите ей кости! Вперед!

Дерая сидела в тени цветущего дерева, с тенью заботы на лице. Она чувствовала Поиск и обнаружила дух Аиды, когда та воспарила над дворцом. Справившись с напавшим приступом паники, она откинулась на ствол дерева, скрестив руки и положа ладони на плечи. Она соединила свой разум с деревом, проникая в кору, в переплетенные корни, которые убили большинство насекомых, в капилляры, через которые водя поступала в листья и цветы.

Она больше не была Дераей. Она была деревом, с длинными корнями, ищущими влагу и подпитку глубоко в земле — ее ветви росли, укреплялись, цвели медленной жизнью. Она чувствовала солнечный свет на своих листьях и сосредоточилась на бутонах, полных семян, что обеспечивали ей существование в вечности. Внутри дерева было… так спокойно.

Наконец она освободила свой дух и стала искать Аиду.

Колдунья вернулась в свой дворец. Дерая встала и медленно прошла вниз по лощине, расположенной рядом с лесом, где последовательницы культа будут этой ночью проводить Третью Мистерию. Здесь протекал источник, и она стала жадно пить.

Вдалеке ей послышался лай собак, готовых к охоте.

Поправив уаль, она села на валун и стала ждать, не глядя в направлении, откуда, как она знала, придет он. Его шаги были мягкими, необычайно вороватыми.

— Вот мы и снова встретились, госпожа, — сказал он, и она обернулась.

— Как ты, Савра?

— Я в порядке — сейчас даже еще лучше, потому что снова встретил тебя.

Глазами духа она всмотрелась в его лицо. Мальчишеские черты давно уже сменились угловатыми, почти острыми чертами лица настоящего мужчины. Но он по-прежнему был тем самым Парменионом из ее воспоминаний. Ее Парменионом!

— Как красиво ты говоришь — для солдата.

— Не всегда, госпожа. Ты высвобождаешь из меня все лучшее. Как твое имя?

Она вдруг оказалась охвачена отчаянным желанием отбросить вуаль, открыть ему свое лицо, рассказать, как скучала по нему все эти одинокие годы. Она отвернулась. — Никаких имен, — сказала она наконец.

— Что-то не так? — спросил он, придвигаясь ближе.

— Ничего, — ответила она, с трудом придавая своему голосу веселья. — Сегодня прекрасный день.

Огромный пес с переливающейся черной шерстью выскочил из зарослей, приближаясь к ним. Внезапно пасть его раскрылась, обнажив длинные клыки, низкое рычание исторглось из глотки. Парменион встал перед Дераей, опустив руку на кинжал у себя на поясе.

— А ну-ка отвали! — прорычал он, и пес отступил на несколько шагов — потом кинулся к Дерае.

Кинжал Пармениона взмыл в воздух. Пес прыгнул на женщину, но спартанец бросился к нему, обхватил рукой шею собаки, и лезвие кинжала вонзилось в нее. Когда он встал на ноги, еще две собаки выбегали из леса.

Парменион обернулся к Дерае, которая уходила в сторону дворца, а псы бежали за ней.

— Нет! — закричал Парменион, вдруг понимая, что ему не хватит времени, чтобы подоспеть к ней. Но когда звери уже готовы были кинуться на нее, они внезапно повалились наземь. Она даже не обернулась, чтобы увидеть это неоспоримое чудо, а пошла дальше, к воротам дворца.