Македонский Лев - Геммел Дэвид. Страница 41

— Обычно ворота закрывают на закате. Принеси штыри в дом Калепия в полдень, не позднее. И приведи с собой одиннадцать крепких ребят.

Парменион вышел из кузни и медленно направился к дому Калепия. Государственный муж был занят завтраком, и пригласил Пармениона присоединиться, но спартанец отказался. — Слышал о Пелопиде? — спросил он.

— Еще нет. Ты выглядишь измотанно, парень; твое лицо потеряло все цвета. Ты болен?

— Я в порядке. Устал немного. Слово о твоей речи должно быть разнесено по всему городу. Нужно, чтобы как можно больше людей услышали ее.

— Ты говорил это прошлым вечером. Все учтено, друг мой.

— Да, конечно, — Парменион налил кубок воды и осушил его.

— Иди внутрь и поспи немного, — посоветовал Калепий. — Я разбужу тебя, когда Пелопид придет.

— После. Сколько человек будут наблюдать за городскими воротами? Никто не должен выйти, пока Фивы не станут нашими.

— На каждые ворота приходится по десять человек. Не опасайся; всё идет так, как ты задумал.

— Некоторые люди принесут в Кадмею луки, чтобы не упустить возможности пустить стрелу в спартанца. Все, кроме наших людей, должны быть безоружны. Не должно быть незапланированного нападения.

Пелопид и Мотак вошли во двор, где стоял Парменион. — Ну как? — спросил он.

— Мотак и я доставили еду. Как ты и думал, нас оставили в хранилище одних. Я посолил бочки с водой; их там было десять штук. На последнюю у нас не хватило соли, и я подумывал было нассать туда, но вместо этого мы опрокинули ее на пол.

— Отлично! Хорошо сработано, — сказал Парменион, откидываясь в кресле. — Значит, мы готовы. Ты продумал свою речь? — спросил он Калепия.

— Да, — ответил советник, — и я произнесу ее на агоре прямо перед закатом. Толпа соберется огромная. А теперь, не отдохнешь ли ты?

Парменион проигнорировал его просьбу и обратился к Пелопиду. — Что насчет советников?

Воин сел на скамью рядом с Парменионом. — Боги с нами, Парменион. Мне сказали, что они все будут на празднике в доме Александраса. Они соберутся там в полдень; будут пить и есть — а потом отправят слуг за шлюхами. Мы убьем их всех — исключая Калепиева кузена, Каскуса.

— Нет! — вскричал Парменион. — Все должны умереть!

— Каскуса больше нет в городе, — сказал Пелопид, переведя взор на Калепия. — По некоему счастливому стечению обстоятельств, он два часа назад выехал в свое летнее поместье под Коринфом.

Кулак Пармениона ударил в столешницу, и его взгляд вонзился в лицо Калепия. — Ты предупредил его. Ты подверг опасности всё дело.

Государственный деятель задрожал и выставил руки перед собой. — Я не отрицаю, что попросил его покинуть город, но я никого не выдал. Я сказал Каскусу, что мне снился один и тот же сон на протяжении последних трех ночей, в котором я видел его смерть. Я сказал, что ходил к ясновидящей, чтобы растолковать этот сон, и она якобы сказала, что он должен уйти в паломничество к Храму Гекаты в Коринфе. Все люди знают, насколько Каскус религиозен — он уехал незамедлительно.

— Это было глупо, Калепий, — проговорил Парменион. — Если мы возьмем город, то Каскус перебежит к спартанцам, и они используют его как главную фигуру для похода на нас. Ты можешь погубить нас всех.

Политик закачал головой. — Мне нечего сказать в свою защиту по этому поводу. Но Каскус — моя родная кровь и очень дорог мне. И он, по-своему, заботится о Фивах так же горячо, как каждый из нас. Однако я ничего не могу предпринять, чтобы исправить свои действия — а если бы и мог, то отказался бы.

Голова Пармениона, казалось, была готова взорваться. Он выпил еще воды и вошел в дом, пытаясь спастись от ярко освещенного солнцем двора.

Мотак пошел за ним. — Я видел мраморные статуи, менее бледные, чем ты, — промолвил Мотак, когда Парменион рухнул на диван. — Думаю, тебе нужно немного вина.

— Нет, — сказал Парменион, ложась на живот. — Просто оставь меня ненадолго. Я немного посплю.

Мощные волны обрушивались на изрезанное побережье, а монстры глубин с торчащими зубами скользили вокруг стройной фигуры девушки, пытавшейся освободить свои руки. Парменион плыл сквозь волны, пытаясь доплыть до нее, прежде чем темное море утянет ее вниз.

Огромное создание проскользило мимо него так близко, что острый плавник процарапал по ноге Пармениона, но колоссальная волна подхватила тело молодого мужчины, вознося его к самым небесам. На ее гребне, он почти закричал, когда полетел вниз, в пучину. Он с головой погрузился в воду и вдруг обнаружил, что способен там дышать. Тело Дераи качалось под ним; он нырнул вниз и сорвал путы с ее запястий, вытягивая ее на поверхность.

— Жива! Жива! — закричал он. Чудовища окружили их — холодные опаловые глаза взирали на влюбленных. Дерая пришла в сознание и прильнула к Пармениону.

— Ты спас меня, — сказала она. — Ты пришел за мной!

Мотак растряс его, и Парменион открыл глаза и застонал — не от одной лишь боли, проснувшейся в черепе, но также от потери Дераи и своего сна. Он сел. — Уже полдень?

— Да, — ответил Мотак. Парменион встал. Пелопид был по-прежнему во дворе, и с ним были кузнец Норак и одиннадцать могучих мужиков. У четверых были огромные молоты на длинных рукоятях.

— Достаточно хороши для тебя, стратег? — спросил Норак, подняв железный штырь длиною с короткий меч.

— Ты хорошо сработал, — ответил Парменион, — но я хотел бы посмотреть на твоих молотобойцев за работой.

— Я принес дополнительные штыри, — сказал кузнец, — как раз для этой цели.

Двое мужчин принесли громадный кусок древесины, приставив его к стене, а третий удерживал штырь в нужном месте. Подойдя с одной стороны, Норак приказал одному молотобойцу занять место напротив. Кузнец поднял свой молот, а затем немилосердно обрушил его, и голова молота как молния ударила в штырь. Только молот отскочил, как тут же ударил второй; после первого удара державший выпустил штырь и убрался прочь. После трех ударов штырь был вогнан глубоко в дерево.

— Поработайте над этим, — сказал Парменион. — Надо еще быстрее.

Подозвав Пелопида, он прошел в андрон. — Праздник в доме Александраса, о котором ты говорил, — там будет стража?

— Да. В народе этих людей не жалуют, — ответил Пелопид.

— Сколько стражников?

— Может пять, а может двадцать. Я не знаю.

— Снаружи или внутри дома?

— Снаружи. Это приватная оргия, — сказал Пелопид с широкой ухмылкой.

— Я встречу тебя у дома Александраса. Составим план, когда увидим, сколько там появится стражей.

Когда Пелопид ушел, Калепий вернулся в свою комнату, чтобы отрепетировать речь, оставив Пармениона в андроне. На какое-то время Парменион задумался, но вдруг заметил, что в комнате он не один. Повернув голову, он увидел спартанскую жрицу, Тамис, опиравшуюся на посох возле стола.

Тамис взирала на молодого спартанца, гордясь мощью огня его души, чувствуя его боль и поражаясь отваге, которую он проявлял, подавляя эту боль.

Какой-то миг он смотрел на нее, не веря.

— Итак, — сказала она, — не предложишь ли мне сесть, юный спартанец?

— Конечно, — ответил он, вставая, чтобы подвести ее к столу, где налил ей кубок воды. — Какими судьбами ты здесь, госпожа?

— Я иду, куда захочу. Теперь ты намерен возглавить это восстание?

— Да.

— Дай мне свою руку.

Парменион послушался, и она накрыла его ладонь своей. — С каждым ударом сердца перед человеком встает два выбора, — прошептала она. — И каждый выбор прокладывает новый путь, и человек должен пройти его, куда бы он ни привел. Парменион, ты стоишь на перепутье. Одна дорога ведет к солнечному свету и смеху, другая — к боли и отчаянию. Город Фивы сейчас в твоих руках, словно маленькая игрушка. На дороге к солнечному свету город будет расти и процветать, но на другой дороге он будет сломлен, разрушен в прах и позабыт. Вот слова, которые мне было велено передать.