Тени пустыни - Шевердин Михаил Иванович. Страница 80

Во дворе Исмаил Коя гостей уже ждали. Звеня серебряными подвесками, юная хозяйка притащила в своих тоненьких детских ручках массивное глиняное блюдо с пирамидой баранины, окруженной стеной из пареного оранжевого от шафрана риса. Все это сооружение венчала вареная баранья голова. Волосатые, похожие на поблекшие листья уши свисали по обе стороны ее черепа. Девочка сбегала на кухню и принесла котелок с кипящим салом. Поливая им плов, она так загляделась на гостей, что пролила немного на суфру — скатерть. Грозный супруг поднял угрожающе руку.

— Рука отсохнет! — ничуть не испугавшись, огрызнулась жена и исчезла.

Закатав рукава своей чухи, хозяин с важностью пригласил:

— Приступайте, гости достопочтенные… А на нее не обращайте внимания. Я сделал ее женой, осчастливил, а она много воображает. Выгоню… В селении хватит красивых девок. Я эмир йезидов, а эмир может иметь женою каждую женщину своего племени, любить которую ему доставляет удовольствие… Пожалуйте, плов стынет…

Он решительно погрузил пальцы в рис. Гости поломались, уговаривая друг друга, кому начинать, и вдруг сразу, запустив пальцы в гору риса, поспешили вдогонку за хозяином. Рис отдавал мышами, куски баранины перемешались с неаппетитно выглядевшими внутренностями. В хижине стоял запах перегоревшего сала, зеваки толкались у двери и глядели прямо в рот, но и Зуфар и Гулям ели с удовольствием. Никто не сказал ни слова. Молчание гостя во время еды — одобрение угощения…

Вождь внезапно прервал еду, схватил блюдо с недоконченной пищей и заорал:

— Жена–а–а!

Девчонка появилась в комнате в то же мгновение.

— Забери! Мясо жесткое!

— Тоже выдумал!

— Ну–ну! Не ворчи! — сказал Исмаил Кой. Добродушный, даже ласковый тон его совсем не вязался с грозным видом. — Ворчать посмеешь, смотри у меня!

К изумлению всех, девчонка показала язык своему грозному супругу и повелителю, забрала блюдо и, позванивая серебром ожерелий, удалилась.

— Свары гнездятся в женщинах, — важно и в то же время сконфуженно изрек Исмаил Кой. — Пусть поест. Хороший муж хорошо кормит жену, да еще такую ковровую мастерицу. Ее ковры ценятся во всем Хорасане. Не смотрите, что она такой заморыш…

Завтрак закончился, но коней так и не вели. Исмаил Кой повел гостей через все селение в дом к своему сыну, приехавшему ночью из Советского Союза. Гулям протестовал, но пришлось идти. Не пойдешь — смертельная обида! Та же галдящая и гремящая барабанным боем и стрельбой процессия, такой же грязный полуразвалившийся дом, такой же плов с бараньей головой, такое же обжорство… Но Гулям просто начал кричать на Исмаил Коя, когда он их потащил еще на один плов. Гулям отчаялся уже получить лошадей, выбраться из селения. Тем не менее это дикое гостеприимство приятно щекотало его самолюбие. Он так привык к почету и лести с детства в своих Сулеймановых горах, что даже нищенское великолепие, которым Исмаил Кой пытался окружить его, он воспринимал как должное. Это помогло ему терпеть ухаживания хозяев и даже снисходительно улыбаться, когда они насильно впихивали ему в рот комья слепленного риса с бараньим салом…

Выяснилось, однако, что гостеприимство Исмаил Коя строится на тонком расчете.

После четвертого или пятого плова — Зуфар и Гулям уже не помнили точно — он пустился рассказывать длинную историю. Волей–неволей пришлось выслушать ее. Тем более Исмаил Кой обещал, даже поклялся своим чревом, что лошадей сейчас приведут, только пусть могущественный и великий горбан Гулям поможет советом.

Курды–йезиды платят основной налог не властям персидского государства, а своему шейху в Баальбеке. Так повелось издавна. Два раза в год приезжает кавваль — «начальник тамбурина и флейты» баальбекского святилища, забирается на самую высокую крышу и пением священных гимнов созывает народ. Всякий услышавший песню целует землю или камень и спешит с деньгами к каввалю. Тех, кто не платят, кавваль приказывает забивать до смерти. Грозен гнев Мелек Тауса…

— Два года назад приехал один кавваль из курдов–дерсилов, что на реке Евфрат. Мой сын Кассам — у меня было и есть много сыновей, со счета сбиваюсь — отсутствовал. Великий бог не обделил нас потомством. Мы осчастливили много девушек своим вниманием и браком и, подобно пророку Давиду, распространили образ своего творца по земле. У нас есть сыновья и здесь, и в Кучане, и в Маку, и в Ираке… Сын моего сына Кассама не имел денег и хотел отдать налог верблюдом. «Зачем мне твой облезлый верблюд», сказал кавваль в гневе и застрелил верблюда, а мальчишку приказал избить. Вернулся Кассам, узнал о случившемся и поехал за каввалем в Баальбек и… Словом, не знаю как, но кавваля нашли на дороге с горлом, разрезанным от уха до уха. Племя дерсилов объявило кровную месть Кассаму. Один из дерсилов подстерег его и сделал ему в животе дырку, и жизнь вытекла оттуда с кровью. Шесть месяцев птица, вылетевшая с насеста души Кассама, летала над его могилой в долине Загроса. Шесть месяцев жалобно кричала птица: «Дай пить! Дай пить!», и только через шесть месяцев рука моя напоила птицу кровью убийцы моего Кассама. Могила неотомщенного мрачна. Ныне могила Кассама сияет! Тогда тайком пришел к нам Хусейн, родич убитого, чтобы убить меня, но не нашел. Под руку ему попался мой внук, и он отрезал невинному мальчишке голову. Напугавшись содеянного и зная, что месть Исмаил Коя найдет убийцу и на улице, и в степи, и в постели, и в могиле, дерсилы прислали к нам вчера из Баальбека нового кавваля. Они…

— А, вот, значит, кто шумел под утро, — сказал Зуфар.

— Да, приехал кавваль и вместе с ним два кочака — прорицателя. Мы сидели на ковре и говорили. Они сказали: «Мы не убивали мальчика». «Лжете. Я знаю — невинного ребенка убил ваш человек по имени Хусейн, банщик. Все слышали, как он хвастал в караван–сарае в Буджнурде. Кровь взывает к мщению». Кавваль завертелся ужом. Он уверял, что банщик Хусейн не из их племени, что он давно уже слуга одного хузистанского араба по имени Джаббар и что они не знают, зачем ему понадобилось убивать мальчишку. Они хотят миром покончить плохое дело. Они просят Исмаил Коя вернуться в Ирак, ибо наступило время борьбы против врагов всех курдов. Исмаил Кой и его сыновья — великие воины.

Ударив себя кулаками по пергаментной коже груди, Исмаил Кой воскликнул:

— Даже кровный враг знает, что Исмаил Кой — лев храбрости, что он своей рукой убил семьдесят три инглиза, не считая разных других врагов. Кавваль и вся баальбекская шайка просто испугались. И я сказал им: «Кровь за кровь! Есть четыре способа сделать нас довольными. Первый способ вернуть жизнь мальчику». — «Но жизнью и смертью распоряжается только Мелек Таус», — ответил кавваль. «Второй способ — отдайте нам в руки этого убийцу по имени Хусейн», — сказали мы. Они затряслись, словно их хватила трясучка, и заплакали: «Хусейн убежал. Банщик Хусейн сделался святым и ушел проповедовать слово истины в Азербайджан и не вернулся». — «Тогда есть третий способ — выдайте Джаббара, хозяина Хусейна, и мы отделим его голову от его тела и покончим с враждой». Но у этого проклятого кавваля тысяча уловок и тысяча хитростей. Он сказал: «Что вы? Джаббар могущественный человек. До него не дотянешься рукой!» Я рассердился и сказал: «Возьми кровь мальчика на себя и отдайся нам. Совет старейшин решит твою участь». Кавваль испугался и закричал: «Я не желаю предупреждать час своей смерти! Предлагаю два способа: возьмите одного маленького сына брата Хусейна и зарежьте его, как ягненка, на могиле вашего внука. А лучше возьмите пятьдесят верблюдиц». Ха, этот наглец посмел предложить мне за кровь сына и внука кровь щенка и молоко верблюдиц. Клянусь, я пристрелил бы кавваля и его трусливых кочаков на месте. Но, увы, они пришли из Баальбека, и жизнь их неприкосновенна. Тогда мы сорвали с них одежды и плетями прогнали в степь.

Исмаил Кой раскачивался на месте и стонал:

— Несчастье на мою голову. Месть я держал в моих руках, и я упустил ее. Плохой я йезид!

Он неутешно рыдал, и настоящие слезы текли по морщинистым щекам. Но вдруг, почти без всякого перехода, заговорил очень спокойно: