Кто там стучится в дверь? - Кикнадзе Александр Васильевич. Страница 19

— Этот человек не тот, за кого себя выдает. Посмотрите, у него на лбу капельки пота. Представьте мне полный доклад о его родословной.

— Между прочим, — продолжал учитель, — тот провалившийся лазутчик имел за плечами шесть лет специальной подготовки, хорошо знал страну и не знал пустяка, из-за которого пропал сам и выдал — полагают, что выдал именно он, — известных ему русских агентов.

Слушал учителя и думал: на месте того разведчика я прикинул бы — а смогу ли открыть окно? Если бы у меня было хоть малейшее сомнение... Вставая из-за стола, будто нечаянно опрокинул бы на брюки или бокал с вином или тарелку с едой. Уметь быстро «считать варианты» и быстро принимать решения. И при всем том не быть торопливым. Как, например, Канделаки. Учится хорошо, вообще башковитый малый. Но его экспансивность... Избавиться от нее, должно быть, труднее, чем от акцента. Ему сказали когда-то: избавляйся от акцента, который за километр выдает в тебе кавказца. Лицо у Канделаки типично арийское: нос с небольшой горбинкой, лоб высокий, подбородок резкий, долженствующий обозначать сильную волю и способность к самоорганизации. Те, кто хоть немного знают кавказцев, говорили, что Канделаки никогда не избавится от акцента, он останется на всю жизнь. Так вот, Канделаки за два с лишним года победил свое произношение и начал говорить по-немецки с легким баварским акцентом. Он дал себе слово и сдержал его. Вспоминал Демосфена, как тот ходил по берегу моря с камешками во рту и произносил речи, избавляясь от заикания. Канделаки составил список букв и слогов, которые ему не удавалось произносить правильно по-русски и по-немецки, распределил эти слова по неделям и месяцам и говорил себе: к июлю научусь произносить звук «ы», к августу — «щ», к сентябрю — «ю», в октябре и ноябре нажму на немецкое произношение.

Канделаки рассказывал обо всем этом позже, а в то время, когда учился «избавлению», никому ничего не говорил. Я вообще считаю, что о работе, которую делаешь, надо все время думать, но это не значит, что всем надо рассказывать о ней. О работе лучше всего говорить, когда она уже сделана.

Пантелеев больше полагается на свою выдержку и основательность. Учиться ему труднее, чем другим, но учится он лучше всех. Знает, к чему готовит себя, верит в свое особое предназначение. Да, это мой старый товарищ, но последнее время я стал замечать в его характере ряд вовсе не волшебных изменений. Влюбился. Сам об этом не говорит, а если говорит, то делает вид, что все не очень серьезно... Но я догадываюсь, кто для него Вероника.

Добрая, милая Вероника! Ведь мы скоро разъедемся, пока не знаем, кто куда...

Думает ли она хоть немного обо мне?»

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ОДНО ИЗ ИМЕН НА БУКВУ «В»

Имя свое Вероника получила в наследство от матери. Мать была младшей, девятой по счету дочерью в семье межевого инженера, переехавшего в Белгород из Симбирска в семидесятых годах прошлого века. Инженер верил в предопределения и потому всем детям дал имена, начинающиеся с буквы «В», с которой начинается латинское слово «вита» — «жизнь».

В 1915 году мать пошла в Красный Крест, ухаживала за ранеными в прифронтовой полосе. Храбростью, сочетавшейся с легким, уживчивым характером, пленила тридцатипятилетнего холостяка хирурга Вениамина Струнцова. Маленькая Вероника была похожа на мать и носом — «уточкой», и ровными белыми зубами, и даже ямочкой на правой щеке. Но главное, похожа была характером, ровным и обязательным.

Первые десять лет Вероника Струнцова провела в Яблоневом — хуторке, прилепившемся к правому берегу Ворсклы. Имела трех старших братьев. Отец и мать благодарили судьбу за то, что послала им наконец дочь — будет хозяйкой и помощницей по дому, но, очевидно, на роду ей было написано стать похожей на братьев — молодых людей с независимым духом. Сестра старалась не уступать им ни в чем и считала глубокой несправедливостью, что в природе, давшей Струнцовым трех маленьких мужчин, вдруг что-то сработало «не так» и она, Вероника, вынуждена носить ненавистную юбку.

Родилась Вероника в голодном двадцатом году, семья перебивалась с трудом, двое старших братьев-близнецов, едва им исполнилось шестнадцать лет, подались на заработки в Белгород и там прижились, в комсомол вступили, один по военной линии пошел, а другого приняли в педучилище; с годами он, став директором школы, пригласил к себе сестру. Училась Вероника средне, имела дар ладить с окружающими, была сообразительной и справедливой, выступать на собраниях не любила, но, когда выступала, говорила по делу, ее слушали, к ней тянулись. Была хорошей физкультурницей — плавала (помогла привычка не уступать сверстникам-мальчишкам), однажды вернулась из лагеря с похвальной грамотой и аппаратом «Фотокор», а когда училась в десятом классе, поступила на курсы радиолюбителей. Летом Осоавиахим отправил ее в группе активисток на экскурсию по Кавказу. Впервые побывав в краях с иным климатом — природным и человеческим, увидев прилив на Черном море и танцы в придорожном духане, услышав гортанный говор, «взрыхленный эхами Колхидских гор», и многоголосые песни, она привязалась сердцем к югу; решила после школы стать педагогом, выбрать зеленое чистое село не слишком высоко в горах да и осесть в нем.

Но когда до окончания школы оставалось совсем немного, пришло с южной границы известие о том, что в схватке с бандитами, пытавшимися перейти границу, погиб брат Владимир.

До конца июля Вероника прожила с родными, старалась, как могла, приглушить их боль. А потом услышала в городском комитете комсомола о наборе в специальную школу, узнала, что там и девушки нужны, «которые не робкого десятка».

«А я, кроме того, физкультурница и радиодело изучала, попрошусь на курсы радисток, примут, сделаю все, чтобы приняли», — сказала себе Вероника. Когда писала заявление, не знала, где находится школа. Оказалось, под Баку.

Баку поразил Веронику виноградом «саргиля» и «шааны», слаще которого, как говорили, нигде нет; нордом ужасающей силы, способным дуть несколько дней подряд, портить настроение и взвинчивать и без того экспансивных апшеронцев; добротой и лаской, сквозившими во взаимоотношениях между самыми разными людьми; неуклюжим и веселым пароходом «Демосфен» с огромными колесами по бокам, совершавшим рейсы на Зых с его инжирными садами и на диво чистым песчаным пляжем; да мало ли чем может поразить многоликий, норовистый, степенный и дружелюбный город девчонку, выросшую в тихом селе на Среднерусской возвышенности.

В школе, при которой существовали курсы радисток, занимались юноши интеллигентного вида, не любившие много разговаривать. Они казались на первых порах отшельниками — изучают языки, философию и разные специальные предметы, которые не изучают в других школах, техникумах и вузах, не считают себя вправе отвлекаться на разные приятности, существующие в подлунном мире. Но так казалось на первых порах. Познакомилась с двумя товарищами, Пантелеевым и Песковским, и поняла вскоре, какие это свойские и простые ребята, и прилепилась к ним душой и проводила с ними нечастые свободные часы; ходили в кино и Бакинский рабочий театр, старались не пропустить ни одного спектакля. Шли в том сезоне «Невеста огня» — романтическая историческая трагедия Джафара Джабарлы, «Маскарад», «Чудесный сплав», «Сентиментальный вальс». Не было спектакля, на который имели бы одинаковый взгляд Станислав и Евграф. Случалось, спорили и на следующий день. Лишь однажды сошлись: обоим, как и Веронике, понравилась пьеса «Сентиментальный вальс». Но через день в центральной газете появилась разгромная рецензия на нее. Все трое ничего не поняли. На ближайший спектакль билет достать было невозможно. Они все же достали, еще раз посмотрели пьесу и навек невзлюбили желчного рецензента.

Ранней весной открывалась старая городская купальня; раскрепощенные мусульманки, загоравшие на крыше, дивились на Веронику, прыгавшую в море с верхотуры (дело не только в прыжке: вода — плюс восемнадцать; ни один уважающий себя бакинец в такую стылость не полезет). Внизу ждали выплывавшие с другой стороны купальни Слава и Граня, все трое неспешно плыли в сторону новой пятидесятиметровой парашютной вышки, считавшейся чудом высотностроительной техники. Отдохнув немного на песке, пускались в обратный путь, одевались, возвращались пешком к вышке и каждый делал по два прыжка. По старой привычке не уступать братьям, Вероника старалась не отставать и от новых знакомых. Как ни страшно было прыгать первый раз, прыгнула без долгого колебания, не догадываясь еще, сколько раз и в каких краях и с каких высот придется ей спускаться на парашюте.