По пути Ясона - Северин Тим. Страница 11

Имя было мне знакомо. Сенкевич в качестве корабельного врача ходил с норвежским путешественником Туром Хейердалом на борту плотов «Ра» и «Тигрис». Кроме того, он вел чрезвычайно популярную программу о путешествиях на советском телевидении. Я написал Юрию и передал письмо через атташе по культуре посольства СССР в Лондоне; в письме содержалась просьба помочь с официальным разрешением доплыть до Грузии. Письмо кануло в недра посольства, и несколько месяцев мы пребывали в полном неведении. Время от времени я заходил в посольство, и неизменно вежливый и обходительный атташе по культуре сообщал, что ответа пока нет. Приходилось ждать и уповать на то, что хлопоты не окажутся напрасными; между тем строительство корабля продолжалось, я постепенно набирал экипаж. В один прекрасный день мне вдруг позвонил лондонский корреспондент ведущей советской газеты.

— Мистер Северин? Могу я взять у вас интервью? — спросил он. — Я хотел бы поговорить о вашей новой экспедиции.

Я немало удивился, поскольку публичных объявлений пока не делал.

— Да, конечно, — ответил я. — Но скажите, откуда вы о ней узнали?]

— Мой редактор связался со мной из Москвы и попросил сделать интервью с человеком, который хочет отправиться за золотым руном. Юрий Сенкевич рассказал о вашей экспедиции в своей программе и заявил, что советское телевидение покажет ваше прибытие в Грузию.

Два дня спустя пришло и официальное подтверждение из посольства. Мне дали разрешение причалить к берегам советской Грузии. Власти СССР обещали всяческую помощь и содействие, предлагали даже пополнить мой экипаж, когда мы окажемся на советской территории. Похоже, новый поход за золотым руном постепенно становился событием международного масштаба.

К концу марта Вассилис практически закончил выкладывать второй борт. Тем временем Том — безусловно, тоже маэстро в своем деле — готовил корабельное снаряжение. Пока Вассилис трудился над корпусом, бормоча себе под нос нелестные замечания, адресованные, как я подозревал, в равной мере Колину и Вардикосу, Том изготовил скамьи для гребцов и подпорку для мачты, из древесины кипариса вытесал саму мачту и рею, вырезал лопасти двух рулевых весел, или кормил, каждое длиной 12 футов. Вдобавок он был опытным такелажником; в Афинах мы нашли нужное количество пеньки, из которой Том нарезал ванты и фалы (от них так приятно пахло смолой). Где бы ни требовалась тонкая работа, Том оказывался тут как тут, с долотом и лобзиком, уровнем и штангенциркулем. Для навершия кормы он собственноручно вырезал изящный орнамент.

Все как будто шло отлично, настроение мне портил только один скептик — бывший приятель, а ныне заклятый враг Вассилиса Дино. Мне передавали его слова: «От этого корабля не будет толку. Он слишком длинный и слишком узкий. Недаром в старых книгах столько рассказов о кораблях, что переламывались пополам. Этот ждет такая же участь».

Тиму Ричардсу пришлось вернуться домой — его отпуск закончился; в наследство нам он оставил десяток шкивов, сделанных вручную, каждый представлял собой точную копию классического варианта (такие находили при раскопках на берегах Средиземного моря) — деревянные колесики на деревянных же втулках. На замену Тиму прибыл человек, с которым я прежде встречался лишь однажды и всего на полчаса. Питер Уилер написал мне письмо, вызываясь добровольцем; он был готов трудиться матросом, однако при разговоре выказал некоторую неуверенность в себе. Да, он немного умеет ходить под парусом. А как насчет работы по дереву и по металлу? В письме упоминалось, что по образованию он — инженер. Ну — Питер слегка замялся, — ему приходилось делать кое-что по дому, но профессиональных навыков у него нет. Эта неуверенность, эта застенчивость, как я впоследствии узнал, была отличительной чертой характера Питера. На самом деле он оказался вполне сведущим в плотницком ремесле, опытным инженером и дизайнером — в общем, идеальным человеком для того, чтобы приглядывать за кораблем в море. Он мог подлатать щепой разбитый руль, изменить конструкцию тарана, починить любой неисправный механизм — и все это без шума и суеты.

Вскоре после его приезда на Спецу мы завтракали у меня на квартире, и кто-то упомянул, что видел Питера на улице рано утром.

— Вы бегали? — спросил я.

— Ну да, — тихо ответил Питер.

— И далеко забрались?

— По-моему, на другой берег острова.

Наступила пауза: все мысленно подсчитывали расстояние до дальнего от нас берега Спецы. Выходило около 10 километров.

— Вы что, бегаете марафоны?

— Э… Вообще-то, да.

— И когда в последний раз бежали марафон?

— За день до приезда сюда.

За столом установилось ошеломленное молчание.

Строительство галеры близилось к завершению, и настал миг официальной регистрации ее существования у греческих властей, у нас не было ни малейших сомнений или разногласий относительно названия корабля. С первого же наброска мы называли галеру «Арго» — вполне естественный выбор, знак уважения ее прославленному предшественнику, этому, по словам Аполлония, чуду, «наилучшему среди всех, что гладь бороздили морскую». К несчастью, мы скоро узнали, что в Греции гораздо проще назвать корабль, чем получить разрешение на плавание в греческих водах. Требовалось соблюсти великое множество условий и предписаний, принять на борту десяток правительственных и ведомственных комиссий, выполнить настоятельные рекомендации инспекторов по безопасности, подготовить горы документов и так далее. Очень быстро я пришел к убеждению, что греческая бюрократия существует для того, чтобы изобретать всевозможные препоны — исключительно ради собственного удовольствия; что местные чиновники изобретают проблемы, просто чтобы понять, можно ли их преодолеть. Походило на ситуацию, когда очень умный человек играет в шахматы сам с собой…

Началось с того, что власти классифицировали «Арго» как готовый к спуску на воду малый грузовой корабль греческой постройки. Под парусом нам запрещалось ходить до тех пор, пока мы не выполним ряд требований: например, пока морской инспектор не выдаст заключение, что галера соответствует спецификациям своего класса кораблей. Все мои объяснения, что для галеры конца бронзового века таких спецификаций нет и быть не может, пропали втуне. Сколько у корабля герметичных переборок? Ни одной — это ведь открытая галера. Значит, она не может выйти в море. Какие у корабля резервы плавучести, достаточно ли крепки корпус и рулевые весла, чтобы выдержать шторм? На чиновников нисколько не подействовало объяснение, что палуба «Арго» не является исторически аутентичной и что весла имеют солидный запас прочности. Бедняга «Арго» не соответствовал почти всем требованиям — ни по плавучести, ни по конструкции, ни по условиям комфорта для экипажа, ни по наличию радиостанции… От нас даже потребовали, чтобы мы оборудовали галеру системой пожаротушения для предотвращения возгораний в моторном отсеке; по счастью, никакого мотора — и моторного отсека — на галере не обнаружилось.

Я все отчетливее понимал, что необходимо привлечь Дядюшку Джона; он немедленно связался со своими бесчисленными приятелями и знакомыми. Полезные советы мы получили от Греческого корабельного реестра, от военных кораблестроителей, от старших чинов портовой полиции, от юристов и — напоследок — из офиса министра торгового флота. К общему удовлетворению, один остроглазый адвокат углядел некий подпункт в международной конвенции по безопасности мореплавания. Этот подпункт делал исключения из дебрей правил и условий для кораблей, признанных «экспериментальными». Очевидно, что «Арго» вполне подходил под статус «экспериментального корабля». Дядюшка Джон организовал мне встречу с министром торгового флота, тот поставил свою подпись — и словно неведомый чародей махнул волшебной палочкой: «Арго» с официального одобрения оказался на особом положении, что подтверждалось проштампованным, написанным от руки министерским сертификатом. Согласно этому документу, галера являлась «экспериментальным судном примитивной конструкции». Вместо системы пожаротушения, радиостанции, палубных надсмотрщиков с морскими кодексами, одобренного профсоюзами экипажа и специального помещения для корабельной кошки мне позволили выйти в море лишь при условии, что я возьму с собой достаточно спасательных жилетов и плотиков, боцмана, врача и старшего гребца.