Сен-Map, или Заговор во времена Людовика XIII - де Виньи Альфред. Страница 29

Недавно король назначил его генералиссимусом, поэтому все генералы присылали к нему адъютантов за распоряжениями; но кардинал, отлично понимая тайные причины, вызвавшие нынешний гнев монарха, умышленно отсылал к королю всех, кто ожидал от него того или иного решения. И случилось то самое, что он и предвидел, ибо он умело управлял этим сердцем, безошибочно рассчитывал все его движения, словно то был часовой механизм, и мог бы совершенно точно сказать, какие чувства владеют им в настоящее время. Людовик XIII подъехал и остановился возле кардинала, но подъехал как ученик-подросток, который поневоле вынужден признать, что учитель прав. Вид у него был высокомерный и недовольный, говорил он отрывисто и сухо. Кардинал был невозмутим. Всякий заметил бы, что король, советуясь, говорит как бы командуя и таким образом примиряет свою слабость с властью, нерешительность с гордостью, неумение с притязаниями, в то время как министр диктует ему свои веления в тоне глубочайшей покорности.

— Я желаю, кардинал, чтобы атака началась незамедлительно,— сказал король, подъехав,— то есть,— добавил он небрежно,— как только все будет готово и в тот час, который вы наметите вместе с нашими маршалами.

— Если осмелюсь выразить свою мысль, государь, мне было бы приятно, если бы вы соблаговолили назначить атаку через четверть часа, ибо этого времени вполне достаточно, чтобы ввести в дело третью линию.

— Да, да, отлично, господин кардинал; я так и думал; я сам отдам распоряжение; я все хочу делать сам. Шомберг, Шомберг! Я хочу, чтобы через четверть часа был дан сигнал к атаке. Я так хочу.

Шомберг, которому предстояло возглавить правый фланг армии, отдал распоряжение, и раздался сигнальный выстрел.

Батареи, еще заранее размещенные маршалом де Ламейре, стали пробивать в стене брешь, но действовали нерешительно: артиллеристы понимали, что им предложили стрелять по двум совершенно неприступным целям и что при их опыте и особенно при здравом смысле и сообразительности, свойственным французскому солдату, каждый из них легко мог бы указать место, куда надо бить.

Король был поражен тем, как вяло стреляют пушки.

— Ламейре,— сказал он в нетерпении,— вон те батареи замерли, ваши пушки спят.

Маршал и начальник артиллерии стояли тут же, но ни один из них не ответил ни слова. Они обратили взоры на кардинала, который замер в неподвижности, как конная статуя, и последовали его примеру. Они могли бы возразить, что виноваты не солдаты, а тот, кто неправильно расположил батареи, но именно Ришелье, делавший вид, будто считает, что они расставлены наилучшим образом, не давал начальникам возможности возразить.

Короля крайне удивило их молчание, и он слегка покраснел при мысли, не явился ли его вопрос какой-нибудь грубой ошибкой в военном искусстве; приблизившись к сопровождающей его свите, он сказал, стараясь приободриться:

— Д'Ангулем, Бофор, какая скука, не правда ли? Мы стоим тут как мумии.

Шарль де Валуа подъехал к королю и заметил:

— Мне кажется, государь, что не пущены в ход машины инженера Помпе-Таргона.

— Это вполне понятно,— съязвил герцог де Бофор, пристально смотря на Ришелье,— ведь когда к нам явился этот итальянец, нам куда больше хотелось взять Ларошель, чем Перпиньян. Здесь — ни одной заготовленной машины, ни одной мины, ни одной подрывной шашки под стенами, а ведь маршал де Ламейре говорил мне сегодня утром, что он предлагал применить их, чтобы пробить брешь. Не надо было атаковать ни Кастийе, ни шесть больших внешних бастионов, ни примкнутый к ним равелин. Если так пойдет дальше, то из каменного рукава цитадели нам еще долго будут угрожать.

Кардинал, находившийся все на том же месте, не проронил ни слова; он только поманил к себе Фабера, и тот, отделившись от свиты, подъехал к нему и стал немного позади, возле начальника охраны.

Тут герцог де Ларошфуко приблизился к королю и сказал:

— Мне думается, государь, что наша медлительность придает противнику дерзости, ибо он предпринял вылазку, и большой неприятельский отряд направляется прямо в сторону вашего величества, полки Бирона и де Попа отстреливаются и отступают.

— Ну что ж,— ответил король обнажая шпагу,— нападем на этих негодяев и вынудим их вернуться в крепость; дайте мне кавалерию, д'Ангулем. Где она, кардинал?

— Вон за тем холмом, государь, выстроены шесть драгунских полков и карабинеры де Ларока: внизу находятся мои отряды — соблаговолите воспользоваться ими, ибо маркиз де Куален, как всегда чересчур ретивый, завел вашу гвардию далеко в сторону. Жозеф, поезжай к маркизу и передай, чтобы он вернулся сюда.

Последние слова кардинал прошептал, обращаясь к отцу Жозефу, который сопутствовал ему, облачившись в военный мундир, хоть и чувствовал себя в нем весьма неловко; капуцин тотчас же поскакал в долину.

Тем временем из ворот Нотр-Дам, словно движущийся темный лес, выходили сомкнутые ряды старой испанской пехоты, а из других ворот выезжала и выстраивалась в долине тяжелая конница. Фрацузская армия, расположенная у подножья холма, где находился король, на поросших травой укреплениях, под прикрытием редутов и фашин, с ужасом увидела оба отряда королевских конногвардейцев, зажатыми между двумя вражескими отрядами, которые численностью своею раз в десять превышали французов.

— Трубите же сигнал атаки! — воскликнул Людовик XIII.— А не то моему старому Куалену конец!

И король вместе со свитой, столь же пылкой, как и он, стал спускаться с холма; однако не успел он спуститься к подножью и стать во главе своих мушкетеров, как оба отряда сами приняли решение; с быстротой молнии, с возгласами «Да здравствует король!» они ринулись на длинную колонну вражеской кавалерии, словно два коршуна на змею, в кровопролитной схватке прорвались сквозь вражеские ряды и соединились позади испанского бастиона; противник был настолько ошеломлен происшедшим, что стал восстанавливать ряды, даже и не помышляя о преследовании.

Армия рукоплескала; король в изумлении остановился; он осмотрелся вокруг и во всех взорах увидел горячее желание броситься в атаку; в глазах его сверкнула доблесть, прославившая его предков; еще секунду он находился как бы в нерешительности, с упоением вслушиваясь в грохот пушек и вдыхая запах пороха; казалось, он преобразился и снова стал Бурбоном; всем, кто видел его тогда, чудилось, будто ими командует какой-то другой человек. Вскинув шпагу и обратив взор к сияющему солнцу, он воскликнул:

— За мной, храбрецы! За мной, друзья! Здесь я король Франции!

Королевская гвардия, развернувшись, бросилась вперед, преодолевая пространство и взметая тучи пыли с земли, дрожавшей под копытами коней, и несколько мгновений спустя смешалась с испанской конницей, точно так же окутанной огромной зыбкой тучей.

— Теперь, вот теперь действуйте! — вскричал громовым голосом кардинал, наблюдавший за сражением с высоты холма.— Снимайте батареи с позиций, они там не нужны. Фабер, командуйте: всем пушкам палить по пехоте, которая постепенно окружает короля. Бегите, летите, спасайте короля!

И тотчас же свита, до сего времени неподвижная, приходит в волнение: генералы отдают распоряжения, адъютанты мчатся, устремляясь в долину, и, преодолевая рвы, изгороди и кусты, достигают цели почти так же быстро, как мысль, направляющая их, и следящий за ними взор. Вдруг доселе редкие огни, вспыхивавшие над батареями, солдаты которых уже пали духом, превращаются в огромное пламя; оно вытесняет дым, который возносится к самому небу, образуя бесчисленные легкие колеблемые ветром облака; пушечные залпы, казавшиеся далеким слабым эхом, превращаются в оглушительный гром, и раскаты его следуют друг за другом с такой же стремительностью, как и барабанная дробь, призывающая к атаке; между тем широкие огненные языки с трех сторон обрушиваются на темные колонны, выступающие из осажденного города.

Ришелье, оставаясь все на том же месте, беспрестанно отдавал распоряжения и бросал при этом на подчиненных взгляды, которые ясно говорили, что любого, кто замешкается с исполнением приказа, ждет смертный приговор. Глаза кардинала горели, движения стали повелительны.