Сен-Map, или Заговор во времена Людовика XIII - де Виньи Альфред. Страница 56

— Бог ты мой! Так передай же им, чтобы они не стеснялись из-за меня; я им нисколько не мешаю; никто не обвинит меня в том, что я кардиналист. Если брат поможет мне заменить Ришелье, я с радостью это сделаю.

— Полагаю, ваше величество, что он сегодня же назовет вам герцога Буйонского,— все роялисты за него.

— Я не против герцога,— проговорил король, поправляя подушки на своей кушетке,— я отнюдь не против него, хотя в душе он и крамольник. Мы ведь родня, знаешь ли ты это, дорогой друг? (Людовик вложил в свое любимое обращение больше ласковости, чем обычно). Известно ли тебе, что он прямой потомок Святого Людовика со стороны Шарлотты Бурбонской, дочери герцога де Монпансье? Известно ли тебе, что восемь принцесс крови породнились с его семейством, что восемь принцесс из дома герцогов Буйонских вышли замуж за принцев крови, а одна из них даже стала королевой? О, я отнюдь не против него, я никогда этого не говорил, никогда.

— Так вот, государь, ваш брат и герцог Буйонский обо всем доложат вам во время охоты,— доверчиво сказал Сен-Мар,— они расскажут, что у них сделано, кем будут заменены ставленники кардинала, на кого из командиров полков можно положиться против Фабера и всех перпиньянских кардиналистов. Вы увидите, что у министра весьма мало приверженцев. Королева, его высочество, дворянство, парламенты — на нашей стороне; и все будет сделано, стоит только вашему величеству дать свое согласие. Было предложено устранить Ришелье тем же путем, что и маршала д'Анкра, который заслуживал этого гораздо меньше, чем первый министр.

— Так же, как Кончини! — воскликнул король.— О нет, не надо…— я, право, не желаю этого… Он священнослужитель, кардинал, нас могут отлучить от церкви. Но если имеется другое средство, что ж, я согласен. Поговори со своими друзьями, а я тоже подумаю об этом.

Приняв такое решение, Людовик дал волю своему гневу против кардинала, словно этот гнев уже получил удовлетворение и удар был нанесен. Сен-Мар с досадой слушал короля, опасаясь, что пыл его быстро остынет. Он поверил, однако, искренности его последних слов, в особенности когда после нескончаемых жалоб Людовик добавил:

— Два года я оплакиваю свою матушку, так веришь ли, с того самого дня, как он так жестоко насмеялся надо мной перед лицом всего двора, испросив ее возвращения, хотя прекрасно знал о ее кончине, да, с того самого дня я не могу добиться, чтобы ее погребли во Франции рядом с моими предками. Он изгнал даже ее прах.

В эту минуту Сен-Мару послышался какой-то шум на лестнице; король слегка покраснел.

— Ступай,— сказал он, — ступай готовиться к охоте; ты будешь сопровождать меня верхом. Ступай, я этого требую, уходи.

И он стал подталкивать Сен-Мара к выходу на лестницу, по которой тот пришел.

Фаворит удалился, но смущение короля от него не ускользнуло.

Он медленно шел вниз, раздумывая над причиной странного поведения Людовика, когда ему послышался звук шагов, поднимавшихся по второй лестнице, тогда как он спускался по первой; он остановился, там тоже остановились; он стал подниматься, ему показалось, что там спускаются; он знал, что в лестничные пролеты ничего нельзя разглядеть, и решил уйти, выведенный из терпения и очень обеспокоенный этой игрой. Сен-Мар собирался было подождать у входной двери, чтобы узнать, кто из нее появится, но едва он успел переступить порог караульного зала, как был окружен толпой придворных, которые увлекли его с собой: ему пришлось отдавать приказания, отвечать на объятия, почтительные поклоны, признания, выслушивать просьбы, рекомендации, ходатайства — словом, вершить дела, лежащие на обязанности фаворита, которому надо всегда быть начеку, ибо малейшая рассеянность может породить величайшие беды. В суматохе Сен-Мар скоро забыл об этом ничтожном происшествии, тем более что оно могло быть плодом его фантазии, и, вкушая сладость своего рода нескончаемого апофеоза, королевский любимец вскочил в седло посреди парадного двора, принимая услуги знатных пажей и окруженный самыми блестящими придворными.

Вскоре прибыл в сопровождении свиты Гастон Орлеанский, и не прошло и часа, как появился король, бледный? немощный, опираясь на нескольких, приближенных. Спешившись, Сен-Мар помог ему сесть в небольшой, очень низкий экипаж, называвшийся одноколкой. Людовик XIII сам правил послушными, смирными лошадьми. Доезжачие стояли возле экипажа, держа на своре собак: при первых же звуках рога сотни молодых людей вскочили на коней, и все общество отправилось к месту охоты.

Сбор был назначен на ферме, носившей название Ормаж; зная привычки Людовика XIII придворные рассеялись по аллеям парка, тогда как король медленно ехал по уединенной дорожке, сопровождаемый обер-шталмейстером и четырьмя другими вельможами, которым он сделал знак следовать за ним.

Эта увеселительня прогулка производила тягостное впечатление; с приближением зимы почти все листья на огромных дубах парка облетели, и черные сучья выступали на сером небе, напоминая погребальные канделябры; легкий туман предвещал дождь: сквозь поредевший лес и унылые ветви деревьев были видны медленно двигавшиеся громоздкие придворные кареты; в них ехали дамы, одетые по специальному эдикту во все черное — они были обречены ждать конца охоты, которой не могли наблюдать; собачьи своры подавали голос где-то вдалеке, и звук рога долетал порой, подобный тихому стону; от холодного ветра мужчины кутались в плащи, а женщины, сидевшие в каретах, занавески которых пропускали наружный воздух (в те времена стекол в них еще не было), закрывали лицо вуалью или черной бархатной маской и казались одетыми в костюмы, называемые ныне домино.

Все кругом было печально, уныло. Только время от времени увлеченные охотой всадники вихрем проносились в конце какой-нибудь аллеи, испуская громкие крики или трубя в рог; затем снова наступала еще более гнетущая тишина: так после вспышки ракеты небо кажется особенно Темным.

По дорожке, рядом с той, по которой медленно двигался королевский экипаж, ехали верхом несколько закутанных в плащи придворных. Очевидно, мало интересуясь косулей, они не выпускали из вида одноколку короля. Разговор велся вполголоса.

— Превосходно, Фонтрай, превосходно! Победа! Король поминутно берет его за руку. Видите, как он ему улыбается? Вот господин обер-шталмейстер спрыгнул с лошади и занимает место с ним рядом. Ну, на этот раз песенка старого хитреца спета!

— Э, да это еще что! Разве вы не заметили, как король пожал руку его высочеству? Он сделал вам знак, Монтрезор. Да посмотрите же, Гонди.

— Посмотрите, посмотрите! Легко сказать, но я-то ведь ничего не вижу: у меня нет ни ясновидения веры, ни ваших глаз. Ну, так что же они делают? Обидно, что я такой близорукий. Скажите, что они делают?

— Король наклоняется к герцогу Буйонскому,— отозвался Монтрезор,— что-то говорит ему на ухо… Опять говорит, жестикулирует. Продолжает говорить. О, герцог будет министром.

— Он будет министром,— сказал Фонтрай.

— Он будет министром,— сказал граф дю Люд.

— Это ясно как день, — подтвердил Монтрезор.

— Надеюсь, на этот раз я получу полк и женюсь на своей кузине! — по-мальчишески воскликнул Оливье д'Антрег.

Посмеиваясь и глядя на небо, аббат де Гонди запел охотничью песенку:

И для скворцов настал сезон, Тон, тон, тон, тон, тон, тэн, тон, тон.

— …Мнится мне, господа, что зрение у вас хуже моего, или же в году тысяча шестьсот сорок втором от рождества Христова все еще совершаются чудеса! Герцогу Буйонскому так же не видать поста первого министра, как и вашему покорному слуге, пусть даже король обнимет и расцелует. У герцога много достоинств, но он никогда не возвысится, ибо слишком прямолинеен; и все же я крепко на него надеюсь: он хозяин Седана, а этот большой и глупый город — превосходное для нас пристанище.

Монтрезор и его друзья так внимательно следили за всеми движениями короля, что им некогда было отвечать.

— Вот господин обер-шталмейстер взял у короля вожжи и сам правит лошадьми, — говорили они.