Первый выстрел - Тушкан Георгий Павлович. Страница 146

Свистнул шомпол, тело рванулось, но он не крикнул.

На седьмом ударе в комнату вошел Фальстаф и, еще не закрыв за собой дверь, недовольным тоном крикнул:

— Шомполами? Зачем? Прекратить!

— Я приказал! — сказав это, Гога встал, тем самым как бы подчеркивая нежелательность чьего-либо вмешательства. — Продолжай, Яремчук! Высеки искру правды!

— Звонил генерал! Приказал сейчас же выпустить Сагайдака!

— Но это же черт знает что! Мальчишка многое знает! Разведчик бандитов! Клеветник!..

— Не будем преувеличивать… Приказ есть приказ! А мальчишка действительно кое-что знает. В деле об убийстве и ограблении подполковника Брагина появились некоторые пикантные обстоятельства… — Фальстаф сказал это Гоге, любезно улыбаясь. — Но я полагаю, что джентльмен с джентльменом всегда найдут общий язык. А этот мальчишка с его враками не стоит нашего труда… Полезнее его отпустить, этого мальчишку! А то он такого наговорит!

— Арестованного не выпускать! Я сам поговорю с генералом! — крикнул Гога и очень торопливо вышел.

— Жаль! Очень жаль! Еще немного, и он бы заговорил, — отозвался со своего места князь, которому экзекуция явно доставляла удовольствие.

Через минуту вернулся взбешенный Гога.

— Нет, так мы не победим! — выкрикивал он, брызгая слюной. — Я буду жаловаться… А ты… Дуракам счастье! Нашлись сиятельные заступники! Но мы с тобой еще встретимся! Лгун!..

Собрав последние силы, Юра с трудом поднялся со скамейки, дрожащие ноги подламывались.

Гога и князь ушли.

— Я сделал все, чтобы избавить тебя от боли. Не вздумай болтать, будто тебя били. Мигом опять очутишься здесь. А второй раз будет хуже!.. Понял? — Фальстаф уже был совсем другим: злым и чем-то встревоженным. — И советую, нет — требую, молчать обо всем! Раньше я требовал слов, а теперь молчания.

Юра не ответил. Пересиливая боль, он кое-как надел штаны и рубаху.

— Яремчук, выведи его за ворота! — кивнул Фальстаф в сторону Юры.

620

Закусив губу, еле передвигая ноги, Юра наконец выбрался во двор. Его ослепило солнце и ярко сверкавшие на выбеленных стенах соседних домов зайчики. Что сейчас: утро? день?..

За перевитыми колючей проволокой железными воротами на противоположной стороне мостовой он увидел линейку, запряженную Серым, и сидевшего на ней отца. Но прошла целая вечность, пока он туда добрался.

6

Отец торопил:

— Садись скорее!

Серый повернул голову и приветственно заржал. Но Юра был не в силах поднять ногу на подножку.

Еле шевеля губами, он прошептал:

— Уезжай! Я пойду пешком…

— Почему? Садись! Я тебе помогу!

— Не могу ни сидеть, ни лежать…

— Били?

— Ага! — кивнул Юра и, медленно переставляя ноги, двинулся по дороге к дому.

Отец ехал рядом.

— Ложись на линейку животом! — предложил отец.

Линейка чуть тащилась. Петр Зиновьевич сдерживал

Серого. Юра лег. Под палящими лучами солнца его рубаха и штаны присыхали к сочившимся ранам, и каждый незначительный толчок вызывал мучительную боль.

Куда ему до запорожца! Как девчонка, кричал. Позор! Нет! Он потом тоже не кричал. А Гоге он отомстит! Он возьмет велодок, подстережет Гогу и пристрелит!

Юра жестоко страдал от своей, как он думал, слабости, не зная, что от удара шомполом кричат и взрослые люди.

Лежать на линейке все труднее. Присохшая одежда вызывает страшную боль в ранах. Юра попросил отца остановиться и слез с линейки. Лучше он пойдет пешком. Потихоньку дойдет, отдыхая. Отец стегнул Серого и крикнул, что выйдет Юре навстречу.

Послышался цокот идущей широкой рысью пары лошадей. Графских рысаков, гнедых со звездой на лбу, Юра узнал сразу. Ему никого не хотелось видеть, и он повернулся к забору и стал внимательно рассматривать каменную кладку. Экипаж остановился у него за спиной.

— Мой милый, поздравляю с освобождением! — раздался голос Таты. — Благодари же скорее свою избавительницу — графиню!

— Спасибо! — Юра старался сказать это как можно спокойнее, но голос его прозвучал хрипло, неестественно. Что ответила графиня, он не расслышал: в ушах шумело.

— Графиня, мерси, я уже приехала!.. — произнесла Тата. — Что ты на меня смотришь, будто не узнаешь? Какой ты бледный! У тебя солнечный удар? Юрочка, ты должен мне все-все рассказать! — Она попробовала обнять его, но Юра отпрянул.

— Что с тобой?

Юра сделал шаг вдоль стены.

— Боже, у тебя вся рубашка в крови! И ниже тоже!.. Тебя били?.. Какие звери! Какие звери!..

В ее глазах, голосе было столько искренности…

Свернув с шоссе, они медленно шли через долину к Юриному дому. Опустив глаза и стиснув зубы, он думал только о том, чтобы держаться возможно прямее и не стонать. Тата что-то ему говорила, но ее слова не доходили до сознания.

На повороте им пришлось остановиться, чтобы пропустить всадника. Неожиданно он остановился возле них. Это был Гога.

— Совет да любовь! — крикнул Гога и засмеялся. — Выпоротый кавалер!

— Скажи, неужели там бьют таких… — Тата хотела сказать «детей», но вовремя остановилась. — Таких молодых? — В ее голосе слышалось возмущение.

— Когда князь высекает шомполами искру правды, то мало думает о возрасте.

— Как? Ты хочешь сказать, что Юру тоже били шомполами? Моего Юрочку?

— Именно! Сняли штанишки и шомполом «ать»! Ничего, за одного битого двух небитых дают!

— А тебя, недостреленного, скоро достреленным сделают! — вскипел Юра. Он в мыслях уже выпустил в Гогу все пули из велодока.

— Грозишь, подлец?! Эх, жаль, не запорол тебя, а только мундир твоей кровью замарал!..

— Как, ты сам?! Юру? Дважды нашего соседа и моего друга? Ты зверь! Палач! Гнусный палач!.. — крикнула Тата.

— А ты, ты!.. — срывающимся голосом, захлебываясь от ярости, выкрикнул Гога. Он вспомнил о предстоящих неприятностях из-за Брагина. Хорошо, если удастся откупиться, заткнуть рот золотом этому контрразведчику. — А ты можешь? Баронесса Станиславская-Мацкерле-Нерукова!

— Подлец! Ты пожалеешь об этих словах!

— Иди ты к черту вместе со своим Юрочкой. Сама же его посадила, а теперь разыгрываешь святую невинность! — А он, дурак, уши развесил!.. — со злорадством выкрикнул Гога и, ударив коня плетью, поднял его с места в галоп.

— Пьяный негодяй! — крикнула Тата вслед поскакавшему брату. — Я доложу генералу!.. Не верь ему, Юрочка. Нет, каков подлец! Он все эго нарочно, чтобы нас поссорить. Неужели ты можешь поверить дикой клевете, будто я…

— Ты тоже иди к черту… леди Винтер! — заорал Юра. — К черту! К черту!

— Вы оба сошли с ума! Опомнись!

В глазах Таты он увидел враждебную настороженность.

— Как ты можешь так разговаривать со мной? Мальчишка! Щенок! Я тебя жалела, а теперь скажу — мало пороли тебя, негодяя! Ты еще пожалеешь!

Повернувшись, Тата быстро ушла.

Юра двинулся к реке. Как он сейчас ненавидел Тату! Проклятая леди Винтер! Только Атос проявил твердость… Наконец он добрался до реки, опустился на камни на колени, а потом вытянулся на животе в воде, опустив лицо в холодные струи. Юра осмотрелся — кругом ни души. Он снова стал на колени, отодрал присохшую к ранам рубаху, стянул ее через голову и стал отмывать в воде.

7

— Где это тебя так разукрасили? — раздался сзади незнакомый голос.

Юра обернулся и увидел стоявшего у тополя на противоположном высоком берегу одного из дачников-беженцев. Он и раньше встречал его. Его звали не то Томский, не то Томилкин. Юра сначала решил было не вступать в разговор, однако вопрос повторился:

— Кто это тебя?

— Да такая же, как ты, белая сволочь! Всякие там бароны Станиславские-Мацкерле-Неруковы! — рассвирепев от боли, стыда и ожидаемых насмешек, крикнул Юра.

Уголком глаза он видел, что дачник приближается к нему. Наклонившись, Юра схватил речной камень и, повернувшись к дачнику, крикнул:

— А ну, сыпь своей дорогой! Я в перепела попадаю с первого камня.