Первый выстрел - Тушкан Георгий Павлович. Страница 20

Когда гости ушли, Дмитро Иванович уединился в кабинете. Страшась и любопытствуя, Юра чуть приоткрыл дверь и заглянул в щелку. Где же луки, скелеты, золотые украшения, черепа? Он видел лишь сутулую спину. Под ногой Юры скрипнула половица, он замер.

— Я все вижу и тебя вижу. Какой же ты, к черту, лыцарь, — сказал Дмитро Иванович, продолжая писать, — если меня боишься! А я было поверил, что ты не побоялся воевать с Наполеоном.

Юра был поражен. Сидит к нему спиной, а видит! Однако напоминание о том, чего он сам теперь стыдился, рассердило его, и он продолжал молча стоять в дверях.

— Ну чего ты там сопишь? Заходи! — продолжал Дмитро Иванович.

Юра вошел в кабинет и зашипел по-змеиному через выпавший зуб. Это получалось здорово.

— Ты чего сипишь, простудился?

— Это я разговариваю с вами по-змеиному, как Маугли. Я извиняюсь!

Дмитро Иванович повернулся на вращающемся кресле.

— А ты чертячий язык знаешь? — спросил он и смешно сморщил лицо.

— Разве черти разговаривают?

— Ты не знал? Да они так заговорят зубы, что белое за черное примешь. С ними надо умеючи. О! — И он показал указательным пальцем на что-то на стене у потолка за Юриной спиной.

Юра со страхом оглянулся. Это свое излюбленное «О» ученый применял и как знак восклицательный, и как точку, а иногда и как многозначительное многоточие, но почти всегда с оттенками поучительности.

— А вы скажите что-нибудь по-чертячьему!

— Я могу, я все могу, да ведь ты ни черта не поймешь. Ну каких ты, например, чертей знаешь?

Юра начал рассказывать все, что слышал о нечистой силе от бабуси, Ариши и других: как домовые заплетают гривы лошадям, как ведьмы связывают колосья в поле, «перекидываются» в кошек, ходят по ночам доить коров и «портить» их — наводить мор. Больше всего он наслышался о том, как страшно мучают черти в аду лгунов, неслухов, тех, кто крадет сладости, ленится, капризничает.

— Та разве то черти? Так, не зна що! Вот я встречал чертей! Любо-дорого! И не где-нибудь в аду, а на земле — здесь.

Юра с испугом посмотрел на окно, на висевший на стене телефон. И это развеселило Дмитро Ивановича.

— Поедешь со мной по Днепру, через Ненасытец — есть такой порог, где вода ревет и стонет, — там на Днепре водяных чертей полным-полно. Есть старые-престарые, бороды у них зеленые, из водорослей. Есть там и молодые, бойкие хлопцы, и вертлявые дивчатки-ведьмачки — крутятся в пене.

Дмитро Иванович поставил крестника меж колен и продолжал рассказывать о чертях. Так интересно, да еще с изображением в лицах, ему никто не рассказывал. Это был удивительный, дотоле неведомый ему мир очеловеченных чертей, с которыми люди встречались запросто, ссорились и дружили, — чертей из украинских народных сказок, которые так любил Дмитро Иванович.

— Только глупый поддается чертячьим и ведьмачьим наваждениям, — говорил Дмитро Иванович. — А мудрый человек всегда сумеет разгадать все зловредные чертовские каверзы и найдет в себе силы не поддаваться чертям. Больше того, некоторые очень мудрые люди умели заставить чертей выполнять свою волю.

Именно такими хитрыми, хитрее самого хитрого черта, были запорожцы — характерники, которых не брали ни огонь, ни вода, ни черное болото, ни сабля, ни пуля, кроме серебряной.

Характерники всё могли: обернется соколом, полетит в татарский стан, все высмотрит. Но и без этого, через особое «верцадело», они могли видеть, что делается за много-много верст. Характерники запросто жили на дне рек, умели плыть в ведре под водой тысячи верст, а через реки перебирались на рогожных циновках и не тонули. Характерники открывали замки без ключа, могли брать в руки раскаленные пушечные ядра и швырять их обратно во врагов. Они могли влезать и вылезать из зашитых мешков, «перекидываться» волками, коровами, превращать людей в кусты. А сами, когда надо, обращались в реку, камыш. Умели они лечить, заговаривать, напускать страх. Они помогали людям в беде, могли на клад навести и от клада отвести, карали врагов, могли красавицу приворожить, «красного петуха» — пожар — пустить. Человека характерник видел насквозь, и даже на три аршина все в земле под ним. О!

В комнату вошла Юлия Платоновна. Она заметила, что, пожалуй, ребенку об этом знать пока не надо. А вот если бы Дмитро Иванович написал книгу о чертях так же интересно, как он рассказывает, — им из другой комнаты было хорошо слышно, — вот это было бы отлично.

— Э, что там водяные черти! — отозвался Дмитро Иванович. — Надо бы написать про характерника. Бывало, выйдет в степь запорожец-характерник, глянет туда, глянет сюда да как гаркнет: «А ну, люди, тут копайте!» Копают и день, и ночь, и находят в том кургане бесценный клад! О!

— Вы характерник? — спросил Юра.

Дмитро Иванович расхохотался, а мать напустилась на Юру.

— Устами младенцев глаголет истина! А вот Эраст Константинович так и не догадался, что я характерник. А ну, поклянись, что никому не выдашь этой моей тайны и будешь молчать.

Юра поклялся так, как клялся Маугли.

— Что это за клятва! — возмутился Дмитро Иванович. — Ты где живешь? В Индии? А ну, повторяй!

И Юра повторил за ним слова клятвы, только совсем другой — слова запорожской клятвы. А потом спросил, нельзя ли ему тоже стать характерником, чтобы найти богатый клад в кургане.

— А зачем тебе богатство?

Он не ответил: не мог же он сказать при маме, что хочет купить на те деньги разные ружья и двух скакунов — белого и вороного.

— Самый богатый клад в курганах не золото, не самоцветы, а предметы вещие. Ну, что ты видишь в окне?

— Ничего не вижу.

— Почему?

— Темно.

— Вот так для многих минувшее человечества темное-претемное. А для характерника всякая вещь из кургана как подзорная труба в далекое прошлое. Глянет он в это «верцадело» и видит: на конях половцы по степи скачут. Видит, как одеты всадники, какое у них оружие. Многое можно увидеть.

— И вы видите?

— Конечно. Я же характерник!

— А мне такое «верцадело» подарите?

— Это «верцадело», брат, с секретом. В нем только тогда видишь, если сам его добудешь, а для этого особое слово надо знать, а чтобы то слово знать, надо много-много учиться. Характерник не для себя старается, а для людей, для счастья народа, для науки. А наука делает людей могучими, умными, смелыми, из темноты выводит.

— Я выучу язык зверей, и змей, и птиц, и они мне помогут найти не только клад, как помогли Маугли, а и «верцадело».

— А почему ты Маугли, а не Сирко, Наливайко, Тарас Бульба? Почему ты не запорожец?

— А какие они, запорожцы?

— Как! Хлопцу минуло восемь лет, а он до сих пор не знает, какие запорожцы?!

— Я видел, как запорожцы писали письмо турецкому султану, — объявил Юра. — На картинке.

— Видел? — Дмитро Иванович оглушительно захохотал и стал еще больше похож на веселого казачьего писаря на картинке. — А ну, кума, дай мне Тараса Бульбу! Вот что послушать хлопчику надобно!

4

Дмитро Иванович раскрыл книгу и начал читать. Читал он очень хорошо, на разные голоса. Читал, конечно, не подряд, а на выбор. В том месте, где Тарас крикнул на площади: «Чую, сынку, чую!», голос Дмитро Ивановича дрогнул. Когда же он читал о том, как Тарас потерял люльку и ляхи его схватили, прикрутили к дереву и сжигали живьем, Юра заплакал.

Дмитро Иванович снял очки, вытер глаза и сказал:

— И я плакал, когда мне читали.

Потом он рассказал о своих поездках по запорожским местам, о Диком луге, о днепровских порогах, пещерах в скалах и запорожских кладбищах. У запорожцев были свои строгие законы жизни: больше всего они любили свободу, предпочитали лютую смерть позорному рабству. Они стояли за равноправие и братство между собой, за друга на смерть шли, были щедры и презирали богатство и скупость, не женились, храбро воевали с басурманами за свою свободу и родную землю. Запорожцы освобождали из плена невольников, защищали слабых против сильных. Смеясь, переносили лишения и боль. «От казалы, воно боляче, колы з живой людины шкиру знимают, а мени воно неначе камахи кусають». Так, издеваясь над врагами, говорил казак, когда с него сдирали кожу. И все они были лихие наездники и курили люльки.