Африканскими дорогами - Иорданский Владимир Борисович. Страница 4

— Помимо меди мы извлекаем из руды и некоторые другие металлы, в частности золото, — объяснял нам служащий компании. — Но в общем объеме продукции их место второстепенное.

Кто-то из журналистов спросил, откуда поступает электроэнергия. Служащий напомнил о гидроэлектростанции на Луалабе.

— Видимо, если бы катангские жандармы взорвали плотину, завод остановился бы? — снова задал вопрос тот же журналист. — Не по этой ли причине управление компании заставило жандармов отказаться от осуществления своей угрозы?

Вместо ответа наш гид только пожал плечами.

Осмотр владений «Юнион миньер» завершился посещением ремесленного училища, руководимого миссионерами-католиками. Мы приехали уже после конца занятий, и все классы и мастерские были пусты. Высокий, седоволосый священник встретил нас в дверях.

— Из стен этого училища выходят едва ли не все квалифицированные рабочие, в которых нуждаются заводы компании, — рассказывал он. — Мы не только учим ребят ремеслу, но и даем им определенные представления о математике, физике, химии.

— А могут ли ученики, получив специальность, отказаться от работы в компании и поискать себе место на каком-либо другом предприятии?

Улыбнувшись, видимо, наивности моего вопроса, священник сказал:

— Но здесь нет заводов и даже мастерских, которые не принадлежали бы «Юнион миньер».

Бельгийский коллега, напомнив священнику о распространенных в колониях среди «белых» сомнениях в способностях африканцев к овладению тайнами современного производства, осведомился, как успевают его ученики.

Миссионер, не задумываясь, ответил:

— У нас обучают самым различным профессиям — от токаря до электросварщика. Раньше я работал в Бельгии в таком же училище. У меня сложилось впечатление, что нет никакой разницы в способностях бельгийских и катангских ребятишек. Когда они увлекаются своим делом, то учатся хорошо. Если увлеченности нет, то настоящего мастера воспитать не удается.

В сущности, только после этой поездки по Колвези мне в полной мере раскрылись масштабы господства «Юнион миньер» над Катангой. И вся порочность, вся бесчеловечность этой власти.

Промышленный комплекс, созданный в Катанге, предстал передо мной как гигантский социально-экономический организм, паразитирующий на теле конголезской провинции. Он поглощал ее природные богатства, он диктовал свою волю ее политическим лидерам. Но что дала его власть краю? Рядом с ультрасовременными заводами прозябали обезлюдевшие, нищие деревни. Рядом с кучкой занятых на предприятиях компании специалистов и рабочих бедствовали тысячи людей. Никогда в прошлом катангская деревня не знала таких острых внутренних противоречий, таких безжалостных форм эксплуатации и угнетения, как сейчас.

К тому же, что решали эти люди в собственной стране? Ничего.

Вечером я присутствовал на приеме, организованном управлением западной зоны «Юнион миньер». В большом зале тихо играла музыка, черные официанты бесшумно скользили среди гостей, разнося подносы с коктейлями и сандвичами. Остро чувствовалось, что собравшимся здесь богатым «белым» глубоко безразлична судьба народа, которому они навязывали свою волю. Они и сами были слугами: одни — в распоряжении международной космополитической монополии, другие — государственного аппарата, и их помыслы были без остатка отданы делу, которым они занимались, — политическим интригам, производству, получению прибылей, собственной карьере. В лучшем случае они хотели бы быть умными хозяевами на этой земле, ни минуты при этом не сомневаясь, что и культурное превосходство, и богатство, и раса естественно предоставляют им место господ, а коренному населению отводят роль «дровосеков и водоносов», как говорят в таких случаях англичане.

В Элизабетвиль мы возвращались военным самолетом. По пути с аэродрома в город нам встретилось несколько грузовиков, переполненных людьми. В своем большинстве это были молодые ребята. В руках они держали копья и велосипедные цепи на деревянных рукоятках. Их лица были раскрашены желтой, белой и синей краской, а головы накрыты шапками из шкур обезьян либо диких кошек. Это молодежь балуба ехала на аэродром встречать своего политического вождя Жазона Сендве, который прибывал из Леопольдвиля.

Мой спутник-бельгиец с ужасом смотрел на это действительно не лишенное экзотики зрелище.

— Кто их сдержит? Кто сможет ими управлять? — шепотом бормотал он. — Ведь это анархия, это хаос!

Прошел год, и мне припомнились эти слова. Я находился в столице тогда еще королевства Бурунди — городе Бужумбура, откуда до конголезской границы рукой подать. Соседние области Конго были охвачены пламенем народной войны. Парни вроде тех, которых мы встретили у Элизабетвиля, теперь стали называться «симба» — «львы», и перед их отрядами в панике бежали солдаты регулярной армии. Лидеры «симба» выдвинули лозунг «второй независимости» — независимости от засилья связанных с империализмом продажных клик.

В Бужумбуре все разговоры неизменно касались событий в соседнем Конго. И вновь я услышал слова о хаосе и анархии. Но те, кто симпатизировал восставшим, обращали внимание на другое — в движении «симба» они видели попытку народа взять власть в свои руки.

Так несколько дней, проведенных в Катанге, позволили мне соприкоснуться с важнейшей проблемой современной Африки — проблемой освобождения от империализма, социального раскрепощения. Может быть, в том и состоит главная прелесть дороги, что явления, ранее известные из вторых рук, по рассказам и книгам, предстают в плоти и крови живой жизни.

У Мерчисонского водопада

Африка к югу от Сахары удивительно многообразна. Разнолика ее природа — зеленые просторы саванн, пересекаемые могучими полноводными реками, влажные, душные, полные пугающего мрака леса, над которыми возвышаются кряжи гор, громадные зоны полупустынь на подступах к Сахаре, где среди низкорослых мимоз и акаций разбросаны редкие деревни. Кажутся бесконечно разными уклады жизни, форма жилищ, песни и танцы, способы обработки земли, божества. Бывает, что разные века истории оказываются на африканской земле сосуществующими, воплощаясь в различиях быта иной раз соседних народов.

В Катанге я увидел современность. Но многое в Тропической Африке напоминало о далеком прошлом человечества.

В дни торжеств, когда, поднимая облака пыли по улицам северонигерийских городов, проносится конница эмиров, солнце искрами вспыхивает на серебре и бронзе конских сбруй, на стали мечей и копий. Черные, блестящие от пота лица всадников полускрыты белыми складками тюрбанов.

В Гане, при дворах ашантийских вождей, еще сохраняется средневековый ритуал. Вождя, сидящего на троне с массивной золотой короной на голове, облаченного в тканную из золотистого шелка тогу «кенте», обутого в отделанные золотом сандалии, окружают глашатаи, через которых он отдает приказания, сообщает о своих решениях, выслушивает жалобы подданных. Вокруг располагаются младшие вожди, представляющие зависимые от верховного вождя общины. Здесь же, у громадных «государственных» барабанов, придворные музыканты.

Не только в Нигерии или Гане, а во многих странах континента от прошлого уцелели и черты быта, и особенности культуры, и отдельные пережитки в области общественных отношений, позволяющие временами остро почувствовать атмосферу давно исчезнувших исторических эпох. Но нужно побывать на Мерчисонском водопаде, у истоков Белого Нила, в Уганде, чтобы перенестись поистине на тысячелетия назад, к тем временам, когда человек лишь начинал осваивать бескрайние просторы земли. Поездка по угандийскому северу в декабре 1969 года стала для меня подлинным путешествием во времени.

Я ехал к Мерчисонскому водопаду из Гулу, живописного, утопающего в зелени городка в краю, населенном племенами ачоли. Узкая дорога пересекала волнистую саванну с редко разбросанными, невысокими деревьями.

Кое-где за посадками кукурузы и бананов темнели крестьянские хижины под конусообразными травяными крышами, опускающимися почти до земли.