Черный ростовщик - Мушинский Олег. Страница 16

Эспада тем временем задумался о предложении губернатора, которое он так поспешно принял. Ведь как подобрались святые отцы, едва услышав про губернатора. Ну точь-в-точь борзые, приметившие в траве жирного зайца. Перевести общий разговор в нужное русло оказалось не трудно. Достаточно было похвастаться, что сегодня, пусть и не сразу, но к самому губернатору дон Себастьян прорвался. И никаких «маньяна».

— Неудивительно, что святые отцы вами заинтересовались, — хмыкнул тощий кабальеро в бардовом камзоле. — Вы сотворили настоящее чудо, сеньор.

— Да ладно вам, — отмахнулся Эспада. — Главное, твердо стоять на своем и не давать спуску этому секретарю.

— Тогда и вам не даст спуску его охрана, — возразил кто-то.

— Королевского офицера так просто с лестницы не спустишь, — гордо заметил Эспада.

Обсудив этот нюанс, гости пришли к выводу, что в этом и заключается весь секрет. Действительно, с обладателем королевского патента даже губернатор города не мог разговаривать так, как с простым обывателем. Тем более, секретарь.

Гости, воспользовавшись случаем, с удовольствием перемыли косточки обоим. Эспада внимательно слушал, но так и не смог выудить из грехов дона Луиса ничего достойного. По общему мнению, губернатор был высокомерным хамом, занимающим должность, никак не соответствующую его заслугам. Но, учитывая обходительность, которую дон Луис продемонстрировал сегодня вечером, можно было предполагать как ошибочность этого мнения, так и наличие за губернатором такого греха, как лицемерие. Когда за такие проступки начнут бросать в тюрьму, в стране не останется ни одного чиновника.

Разговор тем временем съехал на давнее землетрясение, сильно потрепавшее город. Эспада, сославшись на завтрашний тяжелый день, попрощался с гостями и отправился в свою комнату. Блондинка сразу вызвалась ему посветить.

Кто-то насмешливо хмыкнул. Матрона взглянула недовольно, но ничего не сказала. Это внешне невинное предложение обычно означало, что она подержит свечу, пока сеньор будет раздеваться. Потом тот, будучи благородным человеком, не откажет девушке в ответной любезности и тоже подержит свечу, пока будет раздеваться она. Ну а потом они вместе задуют свечу, и дальше все будет только на ощупь. Если, конечно, будет.

При иных обстоятельствах так бы оно и было. Девушка была красива и определенно опытна в подобных забавах. Дон Себастьян хоть и пел в детстве в церковном хоре, но это, пожалуй, было единственным, что сближало его с монахами. В конце концов, мир создан для того, чтобы наслаждаться им, а славить Создателя лучше лично, когда придет время предстать перед ним. Любому творцу, будь то художник или поэт, конечно, приятна похвала, но какова ей цена, если хвалитель так и не увидел его творения? Вот и это белокурое творение дон Себастьян с удовольствием бы изучил лично во всех ракурсах, если бы перед его внутренним взором не маячило иное лицо. Обрамленное идеально черными волосами. А, как известно, чертовски сложно соблазнять одну женщину, постоянно думая о другой. Поэтому, вежливо поблагодарив девушку, дон Себастьян с большим сожалением в голосе поведал той, что завтра у него очень тяжелый день и он должен выспаться, а с такой прелестницей, как она, у него это ни за что не получится. Лукавый взгляд из-под ресниц ответил, что это уж точно. Алые губы тем временем уточнили, куда же он собрался? Порт-то закрыт. Или дон Себастьян получил-таки заветное разрешение?

— Нет, лапочка, я завтра должен проводить одного хорошего человека на озеро Валенсия, — ответил Эспада. — Слышала про такое?

Как оказалось, слышала и даже видела. Ничего интересного там нет, так что пусть сеньор возвращается поскорее. Она будет ждать с большим нетерпением. Как залог этого, Миранда торопливо поцеловала дона Себастьяна и тотчас исчезла. Растаяла в полумраке коридора. Дон Себастьян закрыл за ней дверь на засов, прилег на кровать и глубоко задумался.

В жизни успех часто сопутствует тому, кто пришел первым. Не потому, что тот лучше, умнее или хотя бы сильнее второго, а просто за счет преимущества по времени. Первый пришел, все съел и побежал дальше по своим делам, а второй при всех своих достоинствах остался голодным. Такой логикой и руководствовался падре Доминик, разбудив дона Себастьяна еще до того, как солнце поднялось над местными скалами.

Началось все с осторожного, деликатного постукивания в дверь. Эспада и ухом не повел. Следующая попытка до него достучаться, уже более решительная, так же не возымела никаких последствий. Дон Себастьян, перегруженный впечатлениями и сомнениями вчерашнего дня, задремал только под утро и теперь спал как убитый. Призывы к нему, приглушенные толстой дверью, аналогичным образом остались без ответа. Другой бы вздохнул, примиряясь с очевидным, спустился бы в обеденный зал и позавтракал бы спокойно, ожидая пробуждения благородного идальго, но не таков был падре Доминик.

Где он раздобыл барабан, так и осталось загадкой. Дальнейшее же, напротив, общеизвестно. Заняв позицию под окном — под тем, что выходило на улицу, — он безошибочно выбил сигнал тревоги. «Подъем! Враг рядом! К бою!» Дон Себастьян оделся раньше, чем проснулся. Пробудился он уже в дверях, со шпагой в правой руке и плащом поверх левой. Нахлобученная на голову шляпа сидела кривее, чем обычно, а небрежно брошенный с вечера колет оказался надет шиворот-навыворот. Как тут же выяснилось, Эспада был не единственным постояльцем с военным прошлым. В коридор выскочили еще двое сеньоров, полуголых и вооруженных, а также один безоружный, в длинной ночной сорочке и чепчике с болтающейся впереди кисточкой. Все вместе они смотрелись очень живописно. Миранда, стоявшая у лестницы, звонко расхохоталась и объявила:

— Завтрак сейчас будет, сеньоры.

Не будь падре Доминик духовным лицом, то быть бы ему лицом потерпевшим, а то и вовсе великомучеником. В данном же случае пришлось удовлетвориться извинениями, которые монах тотчас и принес со всей учтивостью.

Умывшись и приведя себя в порядок, сели завтракать. По лукавым взглядам, которые Миранда непрестанно бросала в сторону разбуженных ветеранов, дон Себастьян заподозрил, что идея с побудкой не всецело принадлежала монаху. Впрочем, тот ни словом, ни жестом сообщницу не выдал, правда, и поглядывать в ее сторону избегал. Хотя, быть может, она просто смущала его. Бесхитростная блондинка воспринимала тезис о необходимости возлюбить ближнего своего слишком буквально. Ее любвеобильность волнами изливалась на всех и каждого, впрочем, выделяя дона Себастьяна как первого среди равных.

Падре Доминик был уже в том возрасте, когда на красоток принято только смотреть. Короткие седые волосы обрамляли тонзуру. Идеально белые, без единого темного волоска, они образовывали пушистый ореол. Округлая лоснящаяся физиономия и общая комплекция, тучность которой мало соответствовала бодрости и подвижности падре, недвусмысленно свидетельствовали, что по крайней мере чревоугодие святому отцу не чуждо. Ростом монах был по плечо дону Себастьяну. Белая мантия с черным плащом выглядели далеко не новыми, но чистыми и аккуратными.

— Где вы так барабанить научились, святой отец? — спросил один из ветеранов с длинными пышными усами.

— А я, сын мой, в Новый Свет войсковым капелланом прибыл, — неспешно ответствовал падре Доминик, деловито разбирая руками холодную курицу. — Так что музыку вашу знаю.

— Нашу? — переспросил дон Себастьян. — То есть вы уже не с нами?

Падре Доминик покачал головой.

— Я уже давно оставил эту службу, чтобы всецело посвятить себя обращению индейцев в истинную веру. Приходится поспешать, пока наши славные конкистадоры [26] не вытоптали все поле моей деятельности.

— Да уж, — усмехнулся усатый солдат. — Показали мы им на днях, что такое испанская ярость. Деревенек пять с землей сровняли.

— Шесть, — поправил его другой.

— Не, пять. Та, шестая, была походным лагерем. Вы уж простите, падре, что по вашему полю прошлись, но эти мерзавцы напали на испанское поселение.