Большая интрига - Гайяр (Гайар) Робер. Страница 67

Он не торопясь направился к дому. Когда он вошел, Луиза лежала на своем узком длинном диванчике, спрятав лицо и, похоже, плакала. Он спросил себя, что она на этот раз может выдумать. Будет ли она такой же ледяной, как раньше, когда он думал, что в ее жилах самый настоящий снег, или она примется плакать и стонать, утверждая, что ее сердце теперь разбито? Или будет возмущаться и заявит ему, что отныне между ними все кончено?

Он подошел к молодой женщине, не проявляя при этом ни малейшего любопытства. Она лежала, не двигаясь. Можно было подумать, что она его не видела, но когда он сделал вид, что хочет сесть рядом, она с возмущением отпрянула от него.

— Моя дорогая Луиза, — серьезно и с достоинством начал он.

Она сделала гневный жест рукой и прервала его на полуслове. Тем не менее он ей улыбнулся и попытался обнять ее за талию. Она резко освободилась и с вызовом посмотрела на него:

— Не трогайте меня! И не подходите ко мне! Как вам не стыдно? Вы воспользовались моей доверчивостью, моей неопытностью! И подумать только, что я могла вам верить!

Она разрыдалась.

— Луиза, — начал он так же, как и в первый раз, — вы не правы, что обижаетесь еще до того, как я смог вам хотя бы что-то объяснить! Не понимаю! Вы, что — ревнуете? Просто и глупо ревнуете? К чему? К кому?

— А вы думаете, что я вас не видела?

Он медленно наклонил голову.

— Вы говорите, что видели нас обоих? Боже мой, а что такого вы могли видеть? Мари и я по-братски поцеловали друг друга!

— По-братски — в губы?

— Так все делают на моей родине, Луиза!

— Но она первая начала!

— Я этого не заметил, — хладнокровно и цинично ответил он. — Как раз это и объяснит вам, что ничего особенного во всей увиденной вами сцене не было. Я и не думал о губах Мари! У нее сейчас большое горе и множество забот. Этот Мерри Рулз…

— О, Реджинальд, прошу вас, не надо лгать! Не пытайтесь меня обмануть. Я все видела… Мои глаза не могут меня обмануть!

— Стало быть, вы не хотите, чтобы я вам все объяснил? — спросил он, вставая с дивана. — Очень жаль!

Она подумала, что он и вправду сейчас уйдет и оставит ее совсем одну. Этого она боялась больше всего на свете. Она была возмущена его поведением, сгорала на огне ревности, но не смогла бы вынести одиночества и именно в такой момент не могла бы расстаться с шевалье.

— Реджинальд! — умоляюще воскликнула она, — почему вы заставляете меня так страдать?

— Вы страдаете так по своей собственной глупости, — заявил он таким же холодным тоном. — Вы страдаете именно потому, что сами неправы! Но вы ведь не хотите меня слушать. И вам должно быть известно, что чувства очень обманчивы, об этом же часто говорил и ваш Монтень!

Она усмехнулась, и в ее голосе можно было услышать насмешку и жесткое упрямство:

— Теперь вы хотите уверить меня в том, что я не видела, как вы целовались с Мари!

— Вот именно, — ответил он с обидой в голосе. — Вы видели, как мы с нею целовались? Но что это был за поцелуй? Вспомните, как я обнимаю вас, как я вас целую, как прижимаю к себе! Тогда вы говорите, что слышите удары моего сердца, а я могу почувствовать каждое биение вашего! И неужели тот поцелуй, который вы могли видеть, был похож на поцелуй двух влюбленных? И потом, Луиза, я нахожу совершенно недопустимой эту сцену ревности в двух шагах от дома, где нас могут увидеть и услышать негры, которые начнут радоваться этому, как глупые попугаи, да и к тому же сюда в любой момент могут прийти Жюли или Демарец!

— Я надеюсь, что вы не думаете успокоить меня, пригрозив сплетнями со стороны чужих для меня людей?

— Конечно, нет, — ответил он. — Но если вы хотите сказать мне что-то серьезное, приходите ко мне в комнату. Мне очень неприятно быть участником спектакля, а еще больше не хотелось бы быть втянутым в скандал. Придите ко мне в комнату, Луиза, но при одном условии: вы разрешите высказаться и мне. А если вы не дадите мне сказать ни одного слова в свое оправдание, тогда нам не следует и начинать разговор! Я считаю, что истинная любовь должна строиться на взаимном доверии, иначе яд будет постоянно разъедать наши отношения и нашу жизнь… Идемте, если хотите…

Не дожидаясь ее решения, он направился к лестнице и стал подниматься наверх. К себе в комнату он вошел еще до того, как Луиза взошла на первые ступеньки, но он оставил дверь открытой и принялся спокойно набивать трубку.

Он уже курил, когда она появилась в дверях.

— Прошу вас закрыть дверь, — произнес он строго, но все с той же холодностью, которая окончательно выбила несчастную из равновесия. — Если вы потеряете хладнокровие или позволите себе чрезмерный всплеск эмоций, то, по крайней мере, вас никто не увидит и не услышит.

От волнения Луиза не могла справиться с лицом, кроме этого, она вообще попала в весьма затруднительное положение. Насколько раньше она чувствовала себя сильной, настолько теперь она оказалась полностью во власти этого рассудительного человека, который оказался прекрасным дипломатом и так владел собой, что не испытывал по отношению к ней безумной страсти.

— Ну, как? — спросил он. — Отчего вы молчите? Говорите, что вам нужно.

— Реджинальд, — задыхаясь, начала она, — я считаю, что это вы должны объяснить свое поведение. Ведь это вы…

— Что я должен объяснить? Вы видели, как я целовал Мари. Да, я поцеловал ее в губы! И именно это вам не нравится?

— Реджинальд! Реджинальд! — в изумлении воскликнула она. — Вы так со мной разговариваете! Вы осмеливаетесь! Со мною…

— А как мне с вами разговаривать?

Он был высокомерен, сух и циничен.

— Вы больше меня не любите?

Он поднял к небу руки и тут же опустил их жестом полного отчаяния.

— Опять, — произнес он, как бы разговаривая сам с собой. — Опять то же самое. Вы устраиваете мне сцену ревности и подозрений, которые оскорбляют меня настолько же, насколько они оскорбили бы и Мари, если бы она смогла все это услышать. А в заключение вы утверждаете, что я вас не люблю! Так на чем же вы основываете вашу уверенность?

Сердце Луизы колотилось так, что готово было выпрыгнуть из груди. Она почти с ужасом смотрела на своего любовника. Она его больше не понимала. Она так страдала при виде поцелуя, которым обменялись Реджинальд и Мари. Ей показалось, что она обнаружила такое, о чем еще не догадывалась. Еще никогда шотландец не говорил с ней таким тоном, никогда еще не представал перед ней таким холодным, никогда не был таким жестоким и непроницаемым.

Бедное дитя спрашивало себя, уж не явилась ли она игрушкой своих собственных заблуждений, иллюзий, не придумала ли она все, что было до этого? И на самом деле, почему этот человек, которого она страстно любила всеми своими силами, которого ставила превыше всего на свете и который всегда был по отношению к ней вежливым, предупредительным, казался влюбленным и старался предупредить каждое ее желание, почему вдруг она увидела абсолютно незнакомое лицо, страшное и пугающее?

Она задержала дыхание из страха, что сердце может не выдержать, при этом она нервно сжимала свои маленькие кулачки и часто моргала.

— Реджинальд, — сказала она так приглушенно, что тот с трудом услышал. — Реджинальд, я боюсь… Я боюсь, что вы никогда меня не любили.

— Бросьте! — с какой-то веселостью ответил он, и в его голосе зазвучал циничный азарт. — Еще новости! Я вас никогда не любил! И когда вы это обнаружили? Что дает вам право так думать? Какие мои слова, поступки позволили вам так жестоко обращаться с моими чувствами?

— Вы сейчас совершенно не похожи на того человека, которого я любила. Да, да, вы нисколько не похожи на самого себя!

Он ничего не ответил, а только пожал плечами и принялся расхаживать по комнате.

— Реджинальд, — снова начала она, — не говорите мне, что именно сейчас вы настоящий. Тогда я и вправду могу подумать, что вы никогда не испытывали по отношению ко мне никакого чувства!

Он скорчил гримасу и продолжал ходить взад-вперед, по-прежнему храня молчание.