Шофферы или Оржерская шайка - Берте (Бертэ) Эли. Страница 39

– Лошадь у меня смирна, как баран, и я мог бы посадить с собой одну из этих дам; нам предстоит ехать полями, им очень тяжело будет идти… Почему бы вам не начать вот с этой молодой девушки, которая, кажется, так слаба и так деликатна? Затем возьмем ее матушку.

Предложение это возбудило, однако, недоверие в Марии. Ее женский инстинкт подсказал ей, что, приняв его, она как будто подчинится произволу незнакомца, которому лишь стоит пришпорить лошадь, чтоб увезти ее от друзей, и поэтому молодая девушка решительно отказалась.

– Я не хочу оставлять мать и кузена; я достаточно сильна, чтоб идти так же, как и они.

– Послушайте, – возразил доктор нетерпеливо, – теперь не до церемоний! Говорю вам, идите! Те направляются сюда, и нам следовало бы уже быть далеко.

– Нет, нет, никогда!

Но не слушая ее более, тот быстро схватил ее на руки и поднял, чтобы посадить впереди себя на седло.

Мария вскрикнула, несмотря на это и не обращая внимания на ее сопротивление, доктор продолжал удерживать ее. Маркиза, бывшая все время в какой-то апатии, не сознавая, чего от нее требуют, тут, услышав крик дочери, вздрогнула и схватила ее за платье.

– Оставьте ее, негодяй! Это мадемуазель де Меревиль, девица благородной фамилии! Не трогайте ее, или я позову людей, чтобы наказать вас, как вы того заслуживаете.

– Милостивый государь, – говорила умоляющим голосом Мария, – пустите меня, я пойду за вами пешком. Я предпочитаю попасть опять в руки тех, которые нас ищут, чем расстаться с матерью. Даниэль, милый мой Даниэль! Неужели вы не заступитесь за меня!

Ладранж поспешил вмешаться.

– Гражданин, – твердо произнес он, – если молодая девушка так положительно отказывается от вашего предложения, надобно же уважать ее желание. – И он вырвал у всадника девушку и бережно поставил ее на землю. Доктор, у которого это обстоятельство как будто расстроило какой-то секретный замысел, разразился таким ужасным проклятьем, что в эту минуту походил более на разбойника, чем на мирного гражданина, но, оправясь, сошел с лошади.

– Уж если так, то лучше все пойдем пешком, – сказал он как будто самому себе. – Они все связаны, как зерна в черках. Нечего делать! Приведу их всех туда, пусть там делают, как хотят.

И бормоча это, он в то же время привязал узду к луке седла, поднял и перекинул стремена и, тихонько хлопнув по лошади, проговорил:

– Ну, Буцефал, ступай отыскивай дорогу.

Умная лошадь и, по-видимому, прирученная уже к этому маневру, тотчас же насторожила уши и, тихонько фыркнув, пошла по направлению, противоположному тому, где были жандармы. В несколько секунд она исчезла в темноте.

– Теперь пойдем и мы, – заговорил доктор успокоившимся голосом, – уж и так долго прождали.

И со всевозможными предосторожностями они пустились в путь.

Доктор шел впереди, чтобы указывать путь, за ним шли наши беглецы, держась за руки и крепко прижавшись один к другому, частью, чтобы предохранить друг друга от падений, а частью и от новой попытки их разлучить. Темнота была страшная, в двух шагах от себя ничего не было видно, но провожатый, казалось, хорошо знал местность и уверенно шел вперед.

Так прошли они с четверть часа. Шум на реке прекратился, только изредка слышался то тут, то там шепот, иногда таинственные призывы, свистки; доктор часто останавливался, вслушивался и потом опять усердно пускался в путь.

Даниэля начало беспокоить упорное молчание доктора. Кому же это его родственницы и он были обязаны своим спасением? Куда их вели? Какие планы на них имели? И воспользовавшись первым отдыхом, он снова обратился к незнакомцу с расспросами.

– Ш-ш! – ответил доктор, – Сюда идут!

И действительно, невдалеке послышался лошадиный топот и людские голоса.

– Это бригадир! – прошептал доктор. – Спрячемся скорей и не шевелиться!

И, нагнувшись, он исчез во ржи.

Даниэль и Мария сделали то же, но маркиза, как ни старались дочь и племянник, заставить ее нагнуться, упрямо отказывалась.

– Я не хочу более здесь оставаться, – заговорила она громко. – Я не могу так бегать по ночам. Сейчас позовите карету, и пусть люди опять соберутся около меня.

Слова эти, произнесенные с жаром, звонко раздались в ночной тишине, и несчастная безумная продолжала стоять во весь рост.

– Ну, все потеряно! – прошептал провожатый, приготовляясь бежать, – сумасшедшая все испортила!

Что ни делал Даниэль, чтобы убедить тетку, все было напрасно. Упорствуя, она даже хотела позвать всадников, тогда Мария, схватив ее за руку, с отчаянием проговорила:

– Молчите, мама! Это нас ищут… Молчите, через несколько дней мы, может быть, умрем на площади смертью моего несчастного отца!

Средство было сильно! Казалось, ужасные слова эти достигли и пробудили уснувший рассудок мадам де Меревиль. Бедная женщина побледнела, вздрогнула и полумертвая опустилась на руки дочери. Упорство маркизы привлекло, однако, внимание всадников, они вдруг остановились.

– Бригадир! – сказал один из них, голос которого Даниэль признал за принадлежащий жандарму, развязавшему его на Брейльской ферме. – Там, в этом ржаном поле, сейчас разговаривали, и мне показалось, что и шевелились.

– Чтоб никто не смел трогаться с места, – нетерпеливо ответил Вассер. – Плуты, сыгравшие нам эту проклятую шутку, наверное, хотят нас заманить в это затопленное поле, чтобы наши лошади там завязли; но не съезжай никто с накатанной дороги. Этих негодяев мы завтра отыщем, на нескольких из них есть мои заметки, а один даже и серьезно ранен; теперь же для нас самое главное отыскать пленных, а потому надо караулить окрестности этой деревни.

– Воля ваша, бригадир, – ответил другой, – но ища теперь этих добрых людей, я молю Бога в то же время, чтобы не найти их; это, наконец, ведь не мошенники какие-нибудь и, право, не было бы большой напасти…

– Ты малый с добрым сердцем, – ответил ему вразумительно бригадир, – но ты будешь восемь дней под арестом, чтоб научиться не рассуждать, исполняя приказания. Я тоже отдал бы все, что имею, чтоб избавить этих бедных дам и славного этого господина от опасности, но скорее задавлюсь перевязью моей сабли, чем допущу скрыться порученным мне пленникам. Тут дело идет о нашей чести. Но полно болтать, поедем далее. Завтра будет светло. – И команда удалилась.

Беглецы наши долго еще сидели согнувшись. Когда шум окончательно замер, доктор встал.

– В дорогу и мы! – сказал он. – Говорят о раненых, значит, я понадоблюсь там. Пойдемте же и осторожней; слышали? Вас, так же, как и нас, не пощадят.

– Так вы положительно не хотите сказать нам, кто наши избавители? – спросил Даниэль у проводника после некоторого молчания.

– Еще раз, какое вам дело?

– Преданный человек, руководящий этим заговором, не разносчик ли, недавно встреченный мною?

– Если вы знаете, то для чего же вы меня спрашиваете? Я ничего не могу сказать вам, потом вам пояснят, когда захотят.

– Нечего делать! Но, доктор, еще одно слово. Вы нас, конечно, ведете в деревню, о которой сейчас говорил Вассер; разве вы не боитесь обыска жандармов?

– Не беспокойтесь! Человек, приказание которого я исполняю в настоящую минуту, похитрее, да и посильнее самого бригадира Вассера. Но не пробуйте отгадывать, вы ничего не узнаете.

Даниэль не смел настаивать: он смутно подозревал, что опасность еще сильнее той, которой они избегли, ожидала его и его спутниц. Между тем, из боязни напугать Марию он ничего не говорил, и молодая девушка теперь казалась вполне счастливой и весело шла вперед; что касается до маркизы, то все еще под влиянием потрясших ее слов дочери она молчала, позволяла, как ребенок, вести себя.

Через четверть часа новая преграда остановила их; была ли то стена или огород, в темноте разобрать было нельзя; доктора же это не озадачило, и он каким-то особенным образом постучал в невидимую дверь.

За дверью вскоре послышался сиплый голос.

– Это ты, Баптист?

– Я.

– А ее привел?

– Привел… Сам-то вернулся?