Москва алмазная - Норк Алекс "Олег Иванов". Страница 6

Если клиент был дипломатом или, что лучше всего, работником самих западных спецслужб, передача собранных данных в его собственную организацию означала не только увольнение и конец карьеры, а и немалый тюремный срок, потому что ни одна цивилизованная страна не терпит того, чтобы ее государственные люди занимались уголовщиной даже на территориях политически враждебных государств, и предусматривает это в уголовном кодексе. Если же попадалось частное лицо, а с мелкими, как было сказано, в такие игры не играли, подобный компромат влек за собой закрывшиеся двери в любые общественно-политические или серьезные предпринимательские круги, потому что и там человека, поддавшегося на вульгарную уголовку, из списков навсегда вычеркивают. Надуть кого-нибудь через юридическую или бизнес-лазейку – это пожалуйста, хоть на сто миллионов, но уголовщина такая фи-и, что с вами и здороваться перестанут.

Так вот на этой благородной почве и происходило сотрудничество различных лубянских подразделений. Эффекты же от этого порой доходили до крупно-государственного масштаба. Одну историю в этой связи, одновременно и очень яркую и очень мрачную, нельзя обойти молчанием. А поскольку любая крупная история с камнями обязательно связана с историей вообще, придется поговорить и об этом.

Изумруд Иловайского

«Зловещий изумруд» – так можно было бы озаглавить эту историю, хотя в свое время камень этот за его красоту справедливо назвали чудесным.

Началась она в тридцатых годах прошлого века, примерно тогда, когда Александр Сергеевич Пушкин писал свою знаменитую «Полтаву», а обе славные столицы – Москва и Петербург, уже позабыв о декабристах, занимались салонной жизнью, балами, интригами и прочим бездельем.

Главная фигура – известный всем Федор Толстой-американец, попавший во многие литературные произведения и мемуары, в том числе в «Горе от ума» Грибоедова. Известен этот тип был, прежде всего, как самый буйный человек России, сравнительно с которым Стенька Разин и прочие возмутители спокойствия должны рассматриваться как просто тихие дети.

Одиннадцать дуэлей на пистолетах с неизменно смертельным исходом для противников при ни одной царапине на собственном теле могли бы быть занесены в книгу рекордов Гиннеса, тем паче, что история официально констатирует этот факт. За что он дрался и почему убивал, этот подонок никогда не знал и мыслями на сей счет не тревожился даже в старости. Картежный шулер, не скрывавший своих методов игры и нагло отвечавший на претензии, что «да, мол, так вот и веду себя всегда, а ежели не нравится, со мной не садись».

Естественно, при Николае I и одной десятой подобных подвигов хватало, чтобы отправиться рядовым на Кавказ, и меры к этому поросенку применялись самые жесткие. Но тот в воде не тонул и в огне не горел. Сбегал из ссылки и из-под ареста, в том числе один раз обогнув весь земной шар через Америку, находил каких-то за себя просителей и заступников, врал каждый раз – что не он, клялся-божился, что больше не будет, что «бес попутал», что в монастырь уйдет. Ну в общем, дурачил и издевался. А главным образом выпутывался из бед за счет заслуг и своей, доходившей до подвигов, храбрости в войне со шведами в начале века и во время наполеоновской кампании. К тому же, отличался необыкновенными способностями в знании языков и литературной начитанностью. На этой же почве сошелся с Пушкиным, на которого просто из баловства потом так наклепал, что взбешенный Александр Сергеевич окрестил его «последней дрянью» и посылал Толстому вызовы на дуэль во все российские концы. Да к счастью, Толстой-американец (который и вызов бы принял, и Пушкина бы убил) болтался в это время где-то в провинции, а Пушкина друзья понемногу уговорили не связываться.

У Толстого-американца было одиннадцать трагических дуэлей, и десять детей, не переживших младенческого возраста. До взрослого состояния дожили только две дочки – Прасковья и Сара. Вторая – феноменально одаренная девушка, которой во время одной из своих буйных вечеринок неугомонившийся и с возрастом папаша умудрился прострелить каблук, демонстрируя приятелям меткость глаза. Итак, одиннадцать дуэлей, а к началу нашей истории – десять умерших детей.

По поводу сказанного о том, что Толстой-американец не брал в голову свои дуэльные убийства, сказано было не совсем точно. Брал. Но очень своеобразно.

При смерти очередного ребенка Толстой доставал свою записную книжку, записывал имя ребенка против фамилии очередной старой жертвы и тут же писал слово «квит». Считал, что рассчитывается таким оригинальным способом с Богом за содеянное. Так вот последней неоплаченной жертвой в тот момент стоял гвардейский поручик Андрей Иловайский, принадлежавший к известной в России фамилии, вся мужская ветвь которой традиционно шла по военной линии. Отец его, генерал, был ранен смертельно на Бородинском поле и похоронен на территории Донского монастыря, где до сих пор сохранилась его могила, причем потомки в конце прошлого века поместили на ней его цветное портретное изображение. И даже в восьмидесятые годы нашего века могила была посещаемой – на ней иногда замечались цветы, то есть род Иловайских в Москве сохранился.

Но вернемся назад.

Толстой-американец сам затеял с Богом странную игру, но по последней жертве расплатиться никак не мог. Сара и младшая Прасковья росли здоровыми девушками, не болели и только радовали отца. Одиннадцатое слово «квит» оставалось не вписанным.

К картежной игре Толстой-американец относился как к работе. И вот, в один прекрасный вечер, имея в кармане отличный куш, он выходил из особняка богача Никиты Всеволжского, где кутежи и карточная игра происходили каждый день, когда недалеко от крыльца его окликнула какая-то женщина. Лицо под вуалью, одета бедно. Толстой только заметил, красивые тонкие руки. По голосу – молода, ну, или, во всяком случае, не стара. Женщина, извинившись, назвалась дворянкой, попавшей в очень трудные обстоятельства жизни. Сказала, что, не будучи лично знакома с Толстым, много наслышана о его благородных душевных качествах и попросила купить у нее брошь с огромным изумрудом, за которую она по срочной необходимости попросила смешные деньги. Толстой, увидя брошь и будучи в отличном расположении духа, согласился и предложил даже больше. Но та решительно отказалась, уверяя, что названной суммы вполне достаточно.

И вот на груди этой Сары гости стали замечать прекрасную брошь с роскошным изумрудом. Заметила ее и двоюродная сестра Толстого Закревская – женщина экзотической красоты с магическими глазами. Тоже очень известный персонаж пушкинской эпохи. До сих пор, надо сказать, специалисты спорят о том, сколько раз она встречается в форме аллюзий, то есть литературных намеков, в произведениях великого поэта.

Закревской изумруд ужасно не понравился, и она пыталась, но вполне безуспешно, отговорить племянницу носить эту брошь.

Может ли самоцвет быть физически опасен для человека? Может. Но подробней об этом позже.

Меньше чем через год Сара умерла, неожиданно и в полном расцвете сил. Таким образом, состоялся последний «квит» Толстого-американца.

После его смерти часть имущества пошла с молотка, брошь была куплена кем-то инкогнито, через агента, и к кому попала – неизвестно, но она сохранилась в подробной описи.

Теперь снова нужен переход в наше время, но сначала немножко о камнях.

К самым драгоценным камням (специалисты называют их камнями первой категории) относится не только алмаз. Это еще изумруд, сапфир, рубин и еще два менее известных и дорогих вида. Рубин тоже не слишком дорог, более популярен на востоке, а на западе сейчас считается несколько пошлым. Сапфир – камень синего наполнения, можно сказать, в моде никакого времени так до конца и не определившийся. Крупные камни темно-синего наполнения по цене приближаются к бриллиантам. А вот темно-зеленого наполнения изумруды от двух-трех карат и выше идут не только по той же цене, что бриллианты, но и нередко их перехлестывают.