По неизведанным землям Эфиопии - Кацнельсон Исидор Саввич. Страница 7
На переговоры ушло четыре дня. На все доводы русского офицера геразмач Банти отвечал: «Я написал в Энтото и жду ответа». В конце концов Булатович прибег к угрозе русский отряд немедленно возвращается в Россию, если ему сейчас же не будут выделены мулы. Угроза подействовала. Мулы были собраны и отправлены в Джильдессу.
Теперь прибытие русского отряда в Харар ожидалось со дня на день. Можно было передохнуть, посмотреть город.
За час или два до восхода солнца размеренные удары церковных колоколов будят спящий город. В церкви начинается служба. В полумраке храма толпа молящихся окружает алтарь. Слышно пение священников, видны их белые фигуры, раскачивающиеся в ритуальном танце под аккомпанемент барабана и цимбал. Стены церкви чисто выбелены и увешаны иконами — без рам, без киотов. На паперти, совсем как на Руси, толпятся нищие, калеки, жалобно выпрашивающие подаяние, полуголые галасские плакальщицы, терпеливо ожидающие найма.
Узкие улочки как лабиринт его ним можно ходить бесконечно, незаметно переходя из одной в другую. Вот большой добротный дом — это старый дворец раса Меконнена, правителя Харара. Сейчас его — нет в городе, он — как почти всю свою жизнь — в военном походе или при дворе. В этом же доме размещаются все правительственные учреждения Харара.
Над воротами — лепной герб Эфиопии два лежащих льва. На перекладине ворот в беспорядке прибито штук восемь высохших слоновых хвостов и хоботов. Из дворца за небольшую плату выводят на показ льва раса Meкопнена. Лев совсем молодой, он сердито озирается и рычит на толпу.
Снова узкая улочка — она выводит в самый центр харарской жизни — на базар. Огромная площадь, окруженная лавчонками, навесами, запружена народом. Прямо на земле, поджав ноги, сидят женщины в кожаных юбках, руки и ноги их украшены огромными оловянными браслетами. Тут же разложены товары — ярко-желтые лимоны величиной с детскую голову, табак в корзиночках, бананы, перец, куски полотна.
На самом высоком холме города строится новый дворец раса Меконнена. Он квадратной формы, с огромными окнами. На плоской крыше — несколько башенок со статуями фигуры в зеленых и синих мундирах держат в руках сабли и ружья. Харарцы окрестили эти фигуры именами итальянских генералов, разбитых недавно при Адуа. Внутри дворца — множество каморок, коридорчиков. Видно, что дворец строится без плана, как попало. Но зато основательно арки в переднем зале могли бы с успехом поддерживать мост. Мастера-индийцы расписывают стены пестрыми восточными фресками. С крыши дворца открывается чудесный вид на горы, кофейные рощи и банановые сады.
Под вечер усталость свинцом налила ноги. Булатович зашел в кофейню. Владелец ее, бойкий грек Саркиз, вынес европейцу маленькую чашечку чудного харарского кофе с мягким белым хлебом. Саркиз без умолку болтал на ломаном французском языке — видно было, что он несказанно рад новому лицу, ведь европейская колония в Хараре невелика — два десятка купцов да два-три агента торговых фирм.
Булатович не долго оставался в Хараре. Вскоре в город прибыл русский отряд Красного Креста, и через несколько дней все было готово к выступлению в Энтото. Но перед самым отъездом Н. К. Шведова пригласил геразмач Банти и сообщил, что из Энтото получено распоряжение задержать русских в Хараре.
И снова А. К. Булатович собирается в дорогу. Он Должен как можно скорее прибыть в Энтото и добиться У негуса отмены этого приказа. На сей раз предстоял еще более длинный путь — 700 километров — через Данакильскую пустыню…
Остались позади леса, окружавшие Харар, началась степь. Дорога спускается в глубокую долину. Там шумит и бурлит дикий Аваш. Мулы переходят его осторожно — долго выбирают место, куда бы можно было поставить ногу. Потом снова подъем. Трава становится ниже, исчезают банановые рощи — их сменяет колючая мимоза.
В Бальчи — небольшом селении у дороги — остановились на отдых. Здесь есть монастырь. Посреди двора — круглая церковь. В полумраке церкви — ее маленькие окошечки прикрыты ставнями — Булатович увидел алтарь, весь увешанный иконами — так же как и в Хараре, иконы тесно лепились друг к другу в полном беспорядке. Узнав, что московский гость осматривает храм, вышел старик священник с худым бритым лицом и коротко остриженными волосами. Слабым голосом он произнес благословение и охотно стал показывать иконы.
Пониже икон — картины. Священник поясняет, что всадник под двумя зонтиками, едущий по желтому песку пустыни, — это император Менелик, а сзади него — императрица Таиту. В углу картины — два квадратика. В одном слон, пронзенный копьем, в другом — сраженный лев. Это запечатлены охотничьи подвиги негуса.
По дороге в Энтото не обошлось без происшествия, и притом неприятного. О нем не упоминает Александр Ксаверьевич в своих книгах, умалчивают об этом пока и архивы. Лишь со слов Николая Степановича Леонтьева мы знаем, что на Булатовича и его спутников напали кочевники-данакильцы и отобрали у них все вещи и мулов, оставив их среди пустыни без всяких средств передвижения и воды.
Н. С. Леонтьев — отставной поручик лейб-гвардии уланского полка — фигура чрезвычайно колоритная. Авантюрист международного класса, заинтересованный — лишь в личном обогащении, он был не лишен энергии, предприимчивости и способностей. Именно в силу этих качеств Леонтьев организовал на свои средства экспедицию в Эфиопию и во многом способствовал установлению дипломатических отношений между ней и Россией. Затем он поступил на службу к Менелику, был назначен правителем Экваториальной провинции и возведен в сан дадьязмача. На этом посту Леонтьев повел себя таким образом, что негус расстался с ним без всякого огорчения и даже намекнул на необязательность его появления в Эфиопии. Умер Леонтьев в 1910 году в Париже.
31 мая 1896 года Леонтьев со своими людьми по делам выехал из столицы в Харар и через три дня — 2 июня — около 11 часов утра натолкнулся на терпевших бедствие Булатовича и его спутников. Вероятно, это была первая встреча русских путешественников в Африке. Нужно отдать должное Леонтьеву он щедро снабдил соотечественника всем необходимым для продолжения пути и, кроме того, дал рекомендательные письма к проживавшим в Энтото французам Клошету и Мондону-Видайе.
…И снова дорога по голой однообразной степи. Наконец, на горизонте показались горы. Проводники оживились и закричали: «Энтото! Энтото!»
Но в Энтото ли сейчас негус или в своей новой резиденции — Аддис-Абебе, где он пребывает в последнее время все дольше и чаще? Объединив страну, Менелик решил перенести свою резиденцию из Анкобера в район возвышенности Энтото, где некогда, как гласило предание, находилась столица императора Лебпе Дангеля, правившего в начале XVI века. Однако здесь давала себя чувствовать высота — 2800 метров над уровнем моря, не хватало воды, отсутствовали леса. Словом, место для столицы было выбрано неудачно, и Менелик это скоро понял.
Тогда он вместе со своим двором обосновался несколько ниже на склонах Энтото, вблизи источников Филвоха. По желанию супруги негуса, императрицы Таиту, новая столица в 1887 году была названа Аддис-Абебой — «Новым цветком». Некоторое время и Аддис-Абеба и Энтото, отдаленные друг от друга несколькими километрами, считались резиденциями императора, пока к 1890 году он не покинул Энтото окончательно.
Сколько Булатович не всматривался — не заметно никаких признаков большого города. Но вот часа через три две большие горы расступились — и в чаше, окруженной со всех сторон отвесными горами, показалась Аддис-Абеба.
Дорога, пыльная и широкая, вела всадников мимо круглых глинобитных хижин вверх, на холм, где за белой круглой стеной высился дворец негуса — Гиби.
Менелик, узнав о прибытии русского курьера, не стал откладывать аудиенцию. Булатович получил приглашение в Гиби.