По Нилу на каяках - Дави Андрэ. Страница 40

"Выброшенный под водой из каяка, — рассказывал позднее Жан, — я стал терпеливо ждать, когда меня вытолкнет на поверхность в соответствии с законом, Архимеда. Одной рукой я крепко уцепился за лодку, в другой держу весло. Однако погружение продолжается, лодка под водой кувыркается. Не хватает воздуха, я почти тону. Наконец, мне все же удается вынырнуть на поверхность, но водовороты тотчас же увлекают меня снова ко дну. Едва успев. немного вдохнуть, тут же начинаю задыхаться и захлебываться. Вода прозрачна, и мне видны тени больших камней, мчащиеся мимо меня. К счастью, я не ударился ни об один из них. Снова всплываю на поверхность на мгновение, достаточное,  однако, чтобы глотнуть воздуха и увидеть, что порог все еще не кончился. Опять меня поглощает пучина. Отрывается планшет с картами: в нем наши главные документы. Если он потеряется, дальше придется плыть вслепую. Мне удалось схватить планшет в момент, когда его уже уносила струя. Принайтованный к лодке мешок с одеждой развязывается. В нем экспонометр и множество записей. Лишь бы сохранилось достаточно воздуха и мешок не утонул! Тут меня окончательно выталкивает на поверхность. Водовороты слабеют, дышу полной грудью. Всплывает и каяк. Крепко цепляюсь за него и плыву в спокойные воды".

Джон ничего не заметил. Он и не подозревает о драме, разыгравшейся в нескольких метрах от него.

Пока Жан отчаянно барахтается в глубине пучины, Джон приближается к гряде, спокойно направляя каяк короткими ударами весла. Его голова почти на уровне воды, и он не замечает, что делается внизу за грядой.

Издали мне видна вся сцена. Чувствую, что второй катастрофы не миновать — Джон уже подплыл к порогу, еще несколько секунд, и он нырнет туда с головой. Он только что достал киноаппарат, чтобы заснять вид. Изо всех сил ору, тщетно стараясь перекричать грохот воды, отчаянно машу руками — все напрасно:  Джон глух и слеп. Он по-прежнему плывет вперед.

Выхожу из себя, жестикулирую так, что того и гляди сам опрокинусь. Наконец Джон замечает меня и, зацепившись за траву островка, резко останавливается на краю пропасти. Меня охватывает чувство огромного облегчения: я испытал одно из самых сильных волнений в жизни.

Однако Жан вместе со своим каяком все еще под водой. Лихорадочно ищу проход, чтобы нестись к нему на выручку, и натыкаюсь на нечто вроде наклонного желоба. Пускаюсь по нему. Каяк задевает дно, но все-таки проходит беспрепятственно.

Метрах в ста ниже по реке, где вода уже течет спокойно, вижу маленькую серую точку, которую сносит течение. Это каяк Жана, перевернутый вверх килем. Неподалеку от него плывет и его хозяин. Буквально на крыльях лечу к нему на помощь. Кажется, что еще никогда я не проявлял такой резвости на каяке. Потерпевший крушение вдруг останавливается. У его лодки размоталась чалка и зацепилась за подводный камень. Лодку начинает вертеть вокруг него. Плыву кругом, собирая уносимые течением предметы, в то время как выбившийся из сил Жан плывет к ближнему берегу. Подоспевший Джон помогает мне завершить операцию по спасению уплывающего снаряжения.

За все время плавания по большим порогам Нила это единственное крушение. Жан, подкрепившись бульоном, отдыхает на песке, пока мы с Джоном просушиваем его вещи. Каяк Жана получил повреждения, однако в ближайшей деревне рассчитываем его починить. За семь месяцев пребывания на Ниле мы и не то видели!

Пекло

Местность вокруг становится все более пустынной; Нил снова течет среди гор. Склоны их ребристые, изрезанные оврагами, в долинах нагромождения горных обломков и высокие конусы песка.

Нам еще не приходилось находиться под лучами так нещадно палящего солнца. Кажется, что мы попали в пекло и поджариваемся на медленном огне. Днем в тени температура поднимается до +50°. Жан собирается проделать опыт. Он достает из мешка свой термометр, но тот, оказывается, уже лопнул, так как на его шкале +52°. По счастью, воздух сухой, что позволяет нам выдерживать эту адскую жару. Гораздо труднее приспособиться к слепящему отражению солнечных лучей в воде. Тщательно смазываем лицо кремом, чтобы избежать ожогов; на губах и загрубевших от гребли руках у нас уже болезненные трещины. То и дело опускаем кисти рук в воду, чтобы их освежить.  Регулярно  купаемся, без конца обливаемся водой, чтобы не зажариться, как цыплята на вертеле. И весь день пьем нильскую воду (для этого достаточно нагнуться) и чай, по возможности горячий. Пользуясь всяким удобным случаем, кипячу кастрюлю чая. Поглощаем мы его благоговейно, маленькими глотками. Горячий чай освежает рот по крайней мере на час. Затем неутолимая жажда возобновляется, и мы снова прибегаем к нильской воде.

Больше всех не везет Джону, у которого образовалась флегмона на правой руке. Бедняга стиснул зубы и гребет молча, морщась от боли. Он не разрешает нам его лечить, сам мажет нарыв пенициллиновой мазью, и она помогает ему справиться с болезнью.

В этой обширной долине смерти все выжжено солнцем. Скалы накаляются днем и остывают по ночам. Иногда слышим, как они с шумом лопаются из-за резких перемен температуры, и видим, как их обломки катятся под гору и падают в Нил. Прибрежные скалы порой нависают над рекой, и огромные глыбы, трескающиеся от ночного холода, словно готовы каждую минуту свалиться мам на голову.

В сумерки горы, прежде чем сделаться темно-фиолетовыми, освещаются алым светом. Вплоть до наступления темноты Нил представляет красивейшее зрелище. В торжественном молчании вечера слышно лишь, как тихо плещется вода, набегая на плот из пальмовых бревен, на котором нубийский крестьянин перевозит охапку пожелтевшей травы для скота.

Благодаря Нилу в этой огненной пустыне все же теплится человеческая жизнь. На прибрежных скалах кое-как прилепились жалкие деревушки. Иногда из-за дюн виднеются финиковые пальмы "с подножием в воде и главою, опаленной небесным огнем". Их поят  худосочные ирригационные  канавки.

Как ухитряются люди не умереть здесь от голода?

Нубийский крестьянин имеет тощее поле, несколько финиковых пальм и крохотное стадо. У омда Укмы — одной из бедных деревень к югу от второго порога — нам приносят на ужин большую миску козьего молока, в котором намочена лепешка из дурры. Где вы, былые пиршества?

И все же, если бы не суданское гостеприимство, я, право, не знаю из чего мы варили бы себе обед в пути: почти невозможно раздобыть продовольствие, а наши собственные запасы на исходе — осталось немного затвердевших фиников и горстка риса. Река, правда, рыбная, но среди нас отсутствует любитель-рыболов, да и времени на ловлю в сущности нет.

Джон мне поведал, что с некоторых пор он день и ночь мечтает об обильных яствах, зеленых лугах и приятном обществе.

Наши ночи стали беспокойными. Нас изводят укусы, причем в начале мы не знали чьи. Комары исчезли, и мы не обнаруживаем следов блох или клопов. Вскоре, однако, устанавливаем, что кусают нас крохотные мошки — "нимиты", такие маленькие, что они пролезают сквозь ячеи полга, и почти такие же зловредные, как комары.

Недостаток сна и напряженная гребля в пекле пустыни начинают сказываться — ощущаем сильнейшую усталость. Но прежде чем сделать продолжительную остановку, в необходимости которой мы убеждены, надо пройти второй порог, до которого осталось с сотню километров. Затем мы окажемся в Вади-Хальфе (что означает Счастливая долина), где сможем восстановить силы.

Золотоискатели

К вечеру подплываем к Абу-Сари. Нам известно, что здесь неподалеку проживает несколько европейцев, занятых геологическими изысканиями. Мы давненько не видели европейцев и волнуемся в ожидании предстоящей встречи.

Местные жители приводят нас к глинобитной лачуге, примостившейся в нескольких сотнях метров от реки, среди нагромождения скалистых обломков.

На пороге стоит человек лет шестидесяти, седой, с брюшком. Он прихрамывает, одет в шотландскую юбочку и тельняшку, на ногах у него сандалии. Оскар Дюрхэм встречает нас, не выказывая ни малейшего удивления, словно наше появление — самая обыденная вещь на свете. Входим в его гурби: там уютно, не очень тесно. Ковры, пуфы, холодильник, столы с образцами минералов, заваленные книгами полки, где руководства по геологии и "Памятка примерного золотоискателя" соседствуют с библией и кораном,  "Семью столпами мудрости" и трудами моего друга Луи Гольдинга о Моисее, заполняют все помещение.