Брат твой - Хруцкий Эдуард Анатольевич. Страница 7

— Спасибо. Вы очень помогли нам.

Соснин встал, протянул руку:

— Всего доброго. Сейчас вас проводят. Я думаю, что о нашей встрече рассказывать необязательно. Правда?

Берта Лазаревна закивала головой.

— Вот и хорошо.

Как только за ней закрылась дверь, Соснин вызвал своего заместителя Лембита.

— Яан Антонович, немедленно шифровку в Выру. Нужно найти и побеседовать с извозчиком Хинтом. Он называл по имени сегодняшнего покупателя.

— Будет исполнено.

— А где Пальм?

— Он не докладывает мне.

— Ну зачем же так трагически?

— Товарищ Пальм ведёт себя… странно.

— То есть?

— Он выяснил, что четыре человека могли сообщить о транспортировке груза, и не арестовал никого.

— Я думаю, что капитан Пальм разбирается с ними.

— С ними надо разбираться во внутренней тюрьме.

— Зачем же спешить?

— Это не поспешность, а стиль работы. Нельзя давать поблажки бандопособникам.

— Подозреваемый ещё не преступник, Яан Антонович. Этому нас учит Дзержинский. До тех пор… Хорошо, — перебил Соснин зама, — об этом позже. Вы выяснили в отношении денег?

— Нет.

— Почему?

— Я допрашивал директора магазина.

— Не понимаю.

— Я хотел узнать, для кого он берёг эти портсигары.

— Значит, так, — Соснин хлопнул ладонью по столу и внимательно посмотрел на этого аккуратного розоволицего человека в полувоенном френче.

Лембит никогда не носил штатского костюма. Он или ходил в форме, или в зелёном френче с отложным воротничком, носить который так любили многие руководящие работники. Это была не просто мода, не просто подражание. Нет. Френч символизировал большее. Он определял образ мыслей и стиль руководства. Он определял незыблемость убеждений его владельца.

— Значит, так, — повторил Соснин. — Директора — домой. А вы — к экспертам, пусть сравнят номера дензнаков, найденных в магазине, со списком Наркомфина.

Лембит прищурившись поглядел на Соснина. Нехороший это был взгляд. Непростой. Предупреждение жило в его сине-стальных глазах, последнее предупреждение. Не понимаете вы национальной политики, говорили они. Не понимаете. Ловить бандитов — это ещё не всё. Главная линия.

— Всё, дорогой Яан Антонович, давайте работать. К концу дня жду результаты. Помните, данные из Выру очень важны.

В спортклубе пахло трудом. Потом пахло, канифолью и железом. Запах этот Эвальд почувствовал сразу, лишь только перешагнул порог тренировочного зала.

Тренировка баскетболистов заканчивалась. Несколько человек уже сидели на полу, устало прислонившись спиной к стене. Только у щита боролись за мяч четверо высоченных парней. Эвальда поразила беднота формы. Застиранные трусы, вылинявшие майки с надписью «Таллин», разношенные, заштопанные резиновые тапочки. Да, эти ребята резко отличались от сборной города, игру которой Эвальд видел в 1940 году. Не было ярких двухцветных рубашек, белых атласных трусов. Сорок пятый — не сороковой. Но главное, что у города была своя сборная, и, судя по газетам, играла она вполне прилично.

Только один человек в зале выделялся особой спортивной элегантностью — тренер. Он был в прекрасном двухцветном костюме и необыкновенно красивых кедах. Калле стоял на середине площадки; широко расставленные ноги словно вросли в пол. Он был очень на месте здесь, в этом зале. Профессионал. Мастер. Чемпион.

Мяч, ударившись о щит, резко отлетел на середину площадки  и словно прилип к его внезапно поднятой ладони. Калле выбросил руку ему навстречу, неуловимо и точно. Ещё секунда, безукоризненно сработали кисти, и мяч кручено и сильно ушёл к щиту. Ещё секунда, и он точно опустился в кольцо.

— Класс, — сказал Рудди. — Высокий класс.

— А где Магнус? — тихо спросил Эвальд.

— Вон, у щита. Тот, который отрабатывает дриблинг.

— Я выйду, а вы, Рудди, позовите его.

Магнус вышел в коридор, не остыв ещё от игры. Руки его словно всё ещё держали мяч. Движения были стремительны и резки.

— Вы ко мне? — спросил он.

— Да, я из НКВД.

— Откуда? — удивлённо переспросил Магнус.

— Из НКВД, — повторил Эвальд и поразился перемене, случившейся с этим огромным, широкоплечим парнем. Он словно съёжился и даже стал меньше ростом.

— Я слушаю, — чуть запинаясь, начал он.

— Нет, Магнус, слушать буду я, — жёстко бросил Эвальд, — а вы будете говорить о том, кому вы сообщили, что должны сопровождать в волость груз денег.

— Только тренеру.

— Вы говорили о деньгах?

— Нет. Я сказал, что меня посылают в командировку.

— Сказали куда?

— Да.

— Вы, кажется, комсомолец?

— Да.

— Кроме того, вы давали подписку о неразглашении служебной тайны. Так?

— Да, — чуть слышно ответил Магнус. — Но соревнования…

— Погибли ваши товарищи. Это вам известно. Похищены государственные деньги. Это известно вам тоже. Вспомните, при каких обстоятельствах вы сказали Калле о командировке.

— Я встретил его у входа в спортклуб и сказал, что еду в волость и не могу принять участия в тренировке.

— Что он вам ответил?

— Сказал, что позвонит замнаркому. Сказал, что — есть договорённость и меня обязаны освободить.

— Кто-нибудь ещё мог слышать ваш разговор?

— Нет. Мы были вдвоём.

— Хорошо. Идите и позовите мне тренера.

Пауль Калле шёл по коридору пружинисто и плавно. Он скорее не шёл, а нёс навстречу Эвальду свой драгоценно-мускулистый торс. В его походке было что-то механическое, неживое. Видимо, именно так ходят звёзды кафешантанов, страховавшие на огромные суммы свои бесценно длинные ноги. Но вместе с тем Эвальд почувствовал какую-то неземную опасность, сквозившую в движениях этого человека. Казалось, что из глубины коридора на тебя надвигается эластично и неотвратимо опасное, хищное животное.

— Вы меня звали?

Голос низкий, чуть с хрипотцой.

— Да, мне надо побеседовать с вами.

— Я увидел Куккера и понял, что вы из поли… простите, из НКВД.

— Вы не ошиблись. — Эвальд достал удостоверение.

Калле небрежно поглядел на него и махнул рукой.

— Я верю, что вы из пол… простите, из НКВД.

Его небрежность, деланная, специально рассчитанная на скандал, почему-то вызывала у Эвальда совершенно противоположную реакцию. Ему было смешно смотреть, как этот здоровый детина пытается под маской небрежности скрыть явно ощутимое беспокойство. И хотя лицо тренера оставалось спокойно-бесстрастным, в глубине глаз, где-то совсем далеко, жило это беспокойство.

Эвальд решил принять правила игры, навязанные ему этим человеком. Что ж, пусть Калле не знает, что он видит его тревогу, пусть думает, что игра его не понята и инициатива остаётся за ним.

— Я думаю, что нам лучше поговорить не здесь, — холодно сказал Эвальд.

— Вы хотите отвезти меня к себе?

— Нет, я хочу, чтобы вы нашли комнату, в которой можно спокойно поговорить.

Мимо них, поигрывая теннисной ракеткой, прошла высокая девушка. Она кивнула Калле и с любопытством поглядела на Эвальда. В конце коридора она опять обернулась.

— Так как же? — спросил Эвальд.

— Пойдёмте. — Калле вынул из кармана ключ.

Маленькая комната стерильной элегантностью была похожа на своего хозяина. На стене висели литографии с картин Адамсона и Тедера, в застеклённой полке переливались золотом и серебром кубки и медали.

— Садитесь. — Калле опустился в кресло у стола. — Ничего не могу предложить вам. Такое время. Раньше у меня был маленький бар, прямо в стене.

— Ничего. — Эвальд сел на обитый кожей диван. — Это не главное. Мне нужен не аперитив, а ответ.

— Ответ?

— Да, Калле. Я задам вам один вопрос и надеюсь получить ответ, устраивающий меня.

Тренер пожал плечами. Лицо его было всё так же бесстрастно.

— Кому вы говорили о командировке Магнуса?

Калле молчал, всё так же глядя на Эвальда.

— Ну? Запомните, Калле, мне бы очень не хотелось вырывать вас из этого мира атлетики и побед. Очень бы не хотелось.